На горизонте, параллельно кромке соснового леса, по грунтовой дороге на предельной скорости неслись, раскачиваясь, в облаке синего дыма тяжелые танки, тягачи с пушками и огромные самоходки. Замыкали марш убийственной мощи два тягача с тентами для перевозки военнослужащих, с командирским УАЗиком в арьергарде. Стоило взглянуть на грозный проезд военной техники, как непроизвольно вздымалось в груди уважение к нашим вооруженным силам, с логическим забвением армейского бардака. После угрожающего марша колонны, долго еще висела пелена песчаной пыли вперемежку с голубоватым смогом, закрывая от нас природную сосновую красу.

Наконец, лимузин выскочил на шоссе, мягко набрал крейсерскую скорость в 150 км/час, в салоне наступила тишина. Вика смущенно кашлянула и приступила к извинениям за подлое поведение Артура. То ли из вредности, то ли в целях изучения психологии Виктории, как желанной претендентки на мое кольцевание, а может просто, чтобы помочь девушке, я прервал её:

— Простите, я буду не вашего круга, мы из простых-с, — юродствовал я. — Ты мне объясни, пожалуйста, Виктория, а разве ты не видела, насколько Артур подленький человечек? Ведь ты его с горшка знаешь. Он же на меня наехал, как бульдозер. Я и двух слов сказать не успел, как он стал угрожать.

— Видишь ли, Юрик, — поникнув головой, произнесла Вика, — Ну конечно, видела я в нем и ревность, и гордость… Но, понимаешь, ему удавалось эти качества скрывать под маской вежливости.

— Это точно! — согласился Борис. — Что эти мажоры умеют, так менять маски. Они и сами не знают, какую роль играют в настоящий момент. Вот почему я сбежал из того спец-болота.

— И потом, его родители как бы зависят от моего деда, — продолжила Вика разоблачение. — Илья Сергеич помогал им с устройством на работу, давал рекомендации, пробил командировку заграницу. Бывало, даже крупные суммы взаймы давал. Кстати, без отдачи. Так что Артур очень не хотел терять ни меня, ни деда. Поэтому и вёл себя со мной как джентльмен. Буквально, пылинки с меня сдувал. А тут по набережной идешь навстречу ты и смотришь на меня влюбленными глазами.

— А ты на меня, — напомнил я.

— Ага, сама в шоке была, — призналась Вика. — Ты как принц из сказки появился из солнечного облака. Об этом же все девчонки с детства мечтают. Артур почувствовал: между нами что-то есть. Ну и…

— Свихнулся в одночасье, — подсказал я. — И сходу стал мне угрожать. В ту же минуту в его голове родился план забрить меня в солдаты. Да еще обвинить в уклонении от службы и чуть ли не в дезертирстве. Ну ладно меня, а то ведь он за компанию и Борьку замёл. Только скажи, Вика, ты что, не видела, во что он превратился у тебя на глазах там, на набережной?

— Да нет же! — вскричала девушка. — Я только на тебя смотрела, и одного тебя видела. Остальные словно исчезли куда-то. Наверное, это было помрачение ума.

— Или нечто гораздо лучшее, — предложил я альтернативу, — высокие чувства, например?

Вика мотнула головой, улыбнулась понимающе, и упрямо продолжила:

— …А как помрачение прошло, сразу поняла, какую подлость он совершил. И первой стала искать способ вызволить вас с Борей из беды. А этого гада я просто прогнала и велела мне больше на глаза не показываться. — Она помолчала, склонила голову, потом прошептала: — А теперь его жалею. Особенно после сообщения о его наказании. Вот так, по-бабьи жалею. Простите...

— Это ничего, это характеризует подследственную только с положительной стороны, — тоном прокурора прогудел я. Не удержался и погладил ее повинную голову. Вика глянула на меня искоса, тихонько прошептала «спасибо». — А теперь, гражданочка, познакомьтесь с нашей версией событий, — сказал я, переместив руку с девичьего затылка на сжатый кулачок. — Она не так пессимистична.

Мы в нескольких словах рассказали о своих армейских приключениях, опуская некоторые моменты, которые могли расстроить неподготовленную слушательницу. Нам показалось, что успокоить девушку удалось, — тут и затрезвонил телефон. Между водителем и задним салоном поднялась стеклянная перегородка. Вика откинула велюровую крышку подлокотника, достала трубочку и, не повышая голоса, произнесла:

— Дедушка, у нас всё в порядке. Мальчики рядом со мной. Выглядят отдохнувшими, посвежевшими, даже успели загореть. Они утверждают, что получили бесценный опыт. Что? Ладно.

Вика положила трубочку, повернулась к нам и удивленно сказала:

— Дед передает вам привет. Велел ожидать звонка от какого-то генерала.

Снова раздался трескучий зуммер, Вика подняла трубку, растянула пружину провода и протянула мне. Вот она и стала осваивать роль моего секретаря.

— Юрка, это я, Федя! — кричал дружок детства. Пришлось даже отвести динамик трубки от уха, чтобы не оглохнуть. — Я звоню по приказу генерала. Он меня посылает вам навстречу. Так что скоро свидимся. Есть идея. Пока!

— Кажется, скоро нам предстоит пересадка, — прошептал я задумчиво, передав трубку Вике.

— Ой, как жаль! — хором воскликнули оба моих соседа.

— А это случайно не тот генерал, который помогал освобождать вас из неволи? — спросила Вика.

— Он самый, — кивнул я. — Генерал живет в нашем дворе еще с тех пор, когда был майором. Теперь вышел в отставку, наблюдает за порядком на районе. Всех бандитов воспитал в духе законности и патриотизма. Они теперь в его в охранной фирме работают. Генерал у нас — герой районного значения! Ну а Федор, который был с нами на юге, — тоже под его руководством. Он-то боссу все и доложил.

— Дедушка предложил вашему генералу поработать в академии. Он будет заниматься безопасностью и военной подготовкой. А меня, кстати, обещал научить стрелять как снайпер. Так что, в случае войны, вместе отстреливаться будем.

— Не надо! — сказал я. — Не надо тебе, Виктория, воевать. Тебе лучше готовиться к семейной жизни.

— Ой, не с тобой ли? — усмехнулась она.

— Так точно, — произнес я по-военному. — Так что учись готовить, стирать, убирать, детей воспитывать.

— А у меня есть варианты? — спросила Вика ошеломленно.

— Не думаю, — отрезал я.

— Ну хоть дай время на осмысление и, так сказать, на подготовку… личного состава семьи… мой генерал.

— Ладно, бери, — согласился я.

— Позволь, дорогой друг, — глядя мне в глаза, произнесла Вика, — Рассказать кое-что из жития твоей соседки по лимузину.

— Давай, жги!

И Виктория начала «жечь»:

— Мама, как и я, была хорошей девочкой. Ее так же водили за ручку в самый лучший детский сад, потом в престижную школу. Надевали большие белые банты и белые колготы, учили есть не чавкая и не хлюпая, держать спину прямой и слушаться старших. Мама, как и я, была отличницей, общественницей, писала стихи, танцевала танго и вальс. Маму сломал первый брак, первая обманчивая любовь, первая ненависть. Она долго еще пыталась сопротивляться, уверяя всех, что у нее все как у людей, обманывая меня, себя и деда. Мужа своего мама так и не простила. Папа трижды пытался вернуться в семью, но мама каждый раз его прогоняла. Она видела, как я плачу, знала, как скучаю по отцу, как нужен мне этот нескладный человечек с ранней лысиной и животом. Её горячая потная рука в таких случаях гладила мою макушку, а порывистое дыхание обжигало щеку: «вырастешь и сама всё поймешь». Дедушка почти все время отсутствовал, а когда появлялся, мама уверяла его, что у нас все нормально. Тревога внутри меня копилась, нарастала и требовала выхода наружу. Дедушка же всё понял слишком поздно.

Первой взбунтовалась мама. Она дождалась приезда дедушки из Парижа, получила от него в подарок модную одежду, аккуратно уложила в чемодан, чмокнула меня в макушку и уехала в Лондон к самому тупому и богатому ученику отца, скорей всего ему назло.

Как-то раз знакомый врач рассказал об ощущениях, которые испытывали раковые больные. Пока опухоль зарождалась и потихоньку росла там, внутри, всё было еще ничего, вполне терпимо. А потом, когда это невидимое чудовище вырастало, с ней вместе росла боль. Когда старичок с седой бородкой, невероятно добрый и усталый от многолетнего соприкосновения с болью своих несчастных больных… Когда, закончив свой рассказа, он опустил голову и трижды дрогнул покатыми плечами… Именно в ту минуту наступившей тишины, я поняла, что в моей душе зародилась и потихоньку росла злокачественная опухоль. Вместе с ней, росла и боль. Иногда она меня вовсе не беспокоила, когда что-то сильно увлекало. Иногда неожиданно и без видимых причин боль вырастала до размеров пожара, во всяком случае, обжигающий огонь вспыхивал где-то очень глубоко, там, где жили воспоминания детства, пламя разрасталось и выплескивалось наружу. Больше всего я боялась напугать единственного родного человека, моего страшно занятого деда. Боялась его инфаркта, смерти, представляя себе, как он услышит мой дикий животный крик и упадет замертво, а вместе с ним умру и я. Чтобы не закричать на всю огромную черную вселенную, я бросалась на подушку, закусывала мягкий уголок, сжимала зубы со всех сил и сотрясалась в рыданиях. Как ни странно, это всегда помогало, огонь в душе угасал, и я впадала в обморочный сон.

Мой персональный бунт не был такой «бессмысленный и беспощадный», как у мамы. Но и мне пришлось пройти через ночные тусовки, алкоголь, курение, наркотики, с сопутствующими «подарками судьбы» в виде автомобильной аварии, избиения до полусмерти, насилия и вендиспансера. Уходила из дому, бросала школу, дерзила всем, кому придется, перессорилась с друзьями. Но возвращался домой дедушка, приводил меня в порядок. Никогда не ругал, а только просил: пожалуйста, береги себя. Когда на тебя не кричат, а вот так, кротко и спокойно умоляют, всегда накатывает такой страшный стыд… И я на время затихала, на время затухала.

А однажды дедушка снова вернулся из очередной зарубежной конференции, был необычайно бодрым и веселым. Потянул меня на прогулку, не выпуская моей руки, говорил, говорил… Только ближе к вечеру до меня дошло, чем он пытался со мной поделиться. А просто дед нашел двоих единомышленников по перевороту науки в мировом масштабе. Да, да, именно тогда и зародилась эта сумасшедшая идея создать Всемирную академию общественных наук. Мы направлялись в Горький парк, нам всего-то нужно было перейти мост, но тут наше внимание привлекла церковь. Она стояла справа по ходу, чуть в глубине, такая древняя, нарядная, спокойная и… родная. То была церковь Николая чудотворца в Хамовниках. Святитель Николай встретил нас уже перед входом, он смотрел на нас с надвратной иконы, потом с иконостаса. Нам показалось, нет, мы были точно уверены, что Святитель позвал нас в гости, а мы послушались и пришли к нему. Из северных врат вышел священник, подошел к нам, заговорил. Вот так мы с дедом и пришли к Богу, вошли в Церковь, приступили к трудному делу воцерковления, а я сохранила себе жизнь.