— Товарищ старшина, — сдавленно произнес Борис. — А мы того, не отравимся? Она же тут полвека лежит!

— От дурный хлопчик, — пропел интендант. — Та это мяско ще ваши детки будуть кушать за обе щеки. Цэ ж, Лэнд-Лиз! Амэрика! Уфторой фронт! — Потом подмигнул, еще шире разулыбался и, чуть понизив голос, произнес: — Выш подписали бумажку о неразглашении, так я вам вот шо скажу. Там, в комнатке дальше, стоять ящики с тушенкой аж с пьятнадцатого года. Баночки все, правда, в солидоле, не то что эти, сухонькие. Но я сам пробовал — дюже гарная свынина.

— Надеемся, вы нам ту, с Первой мировой, не станете предлагать?

— Та не, навищо! Ладно, хлопчики, берыть шесть ящиков и везыть у столовку. Ахвицерску. А шо бачилы, то молчок!

Разумеется то, чего боялся Борис, случилось, хоть и в ослабленном варианте. Примерно, как прививка от чумы, ослабленными штаммами бактерий. Четыре дня и ночи подряд сержанты пьянствовали, пропивая отнятые у нас деньги. В пятую ночь нашу преступную команду подняли по тревоге, построили в две шеренги и младший сержант Горгулия со старшим сержантом Хряченко, пьяные в хлам, стали орать, обзывая дезертирами, приказывали лечь-встать, потом били кулаками в живот по очереди от первого до последнего бойца в строю. Борис прижался ко мне плечом и принялся дрожать. Пожав ему потную руку, шепнул: не волнуйся, я не дам тебя в обиду. Когда очередь дошла до меня, пресс мой по привычке напрягся, удар сержанта не возымел должного поражающего действия. Тот удивился, вяло размахнулся, чтобы ударить еще раз, но в ту секунду мой кулак сам собой полетел в его открытую челюсть. Младший сержант мгновенно опрокинулся, что вызвало непроизвольный смех соратников. Ко мне подлетел старший сержант, размахнулся, но от скоростного полета моего кулака в центр его квадратной челюсти, сам рухнул на спину, ударился затылком и лег рядом с сержантом с блаженной улыбкой на бордовом лице.

У нас в команде была пара весьма крупных юношей, похоже что с криминальным опытом, сибирского происхождения. Они сорвали с ближайших кроватей одеяла, набросили на падших командиров, схватили табуретки и принялись наносить удары последовательно от головы к ногам и обратно. Нечто вроде этого делают повара во время приготовления отбивных, только не табуретками по телам сержантов, а специальными молотками по кускам свинины. Назывался этот прием воспитания пьяных сержантов «устроить темную». «Дезертиры», пострадавшие от командирских ударов в живот, схватили табуретки и с веселым повизгиванием подключились к страшной мести. Крикнув «хватит, а то убьем!», двое крепышей схватили обездвиженных пьяниц за ноги, оттащили в каптерку, где младшие командиры обычно пили-закусывали. Привязали драчунов ремнями к кроватям, набросив полотенца на окровавленные лица — чтобы не портили аппетита. Сами же сибиряки сели за стол и принялись допивать-доедать, что осталось от начальственного пира — не пропадать же добру.

Рано утром в казарму вошел командир батареи майор Рокотов, бесстрастно выслушал доклад дневального, приложил палец к губам: тихо. Мы со своих сиротских скрипучих кроваток, затаив дыхание, наблюдали за комбатом, ожидая репрессий. Но статный майор с лицом потомственного военного дворянина преспокойно прошелся по проходу между рядами коек, скользнул взором по аккуратно разложенной одежде, начищенным сапогам, по чистому полу, втянул в ноздри воздух, настоянный на ароматах пота, хлорки и ваксы. Прошел в каптерку, открыл дверь, заглянул внутрь, прослушал три аккорда протяжного храпа, там втянул воздух, скривился на миг, потом улыбнулся и велел дневальному дать команду на подъем и построение. Прошелся вперед-назад вдоль окаменевших шеренг. Приостановился почему-то рядом со мной и Борисом, глянул в глаза, едва заметно улыбнулся и подмигнул. Тоже произошло с парой крепышей, стоявших подобно нам с Борей, плечо к плечу. Бросив, негромко «вольно!», майор вышел из казармы. Ему на смену через пять минут пришли четверо бойцов с носилками, отвязали все еще обморочных сержантов со следами побоев и унесли прочь. Больше мы их не видели. По казарме прошел слух, что отправили их на Кавказ, в горячую точку.

Тем же днем из нашей аморфной команды сформировали три взвода новой батареи, назначили свежих командиров. Нас четверых майор вызвал к себе, попарно побеседовал. Крепышей сибиряков отправил на стройку для восстановления дисциплины, а нам предложил поработать на строительстве военного городка в качестве организаторов производства. Оказывается, майор прибыл в часть в качестве квартирьера, чтобы приготовить достойные условия проживания для своего дивизиона. Со вздохом офицер пояснил, что их часть перебрасывают сюда из ГДР. Конечно, это неправильно, но что поделаешь. Майор получил наши досье, досконально изучил, позвонил в военкомат, потом в школу, успокоил родителей. Понял, что забрали нас с другом в армию случайно, что недолго нам изображать из себя солдат. Поэтому решил оградить нас от пьяных сержантов и направил на стройку.

Что такое новый статус, мы поняли, когда вышли за ворота учебки и стали беспрепятственно бродить по военному городку. Отныне для нас доступны магазины, кинотеатр, почта и телеграф. Первым делом позвонили мы домой, потом в академию и даже генералу, у которого в ту минуту находился Федор, доложивший начальству детали нашего ареста. Разумеется, нас обещали в скором времени освободить, главное успеть до присяги. Генерал также сообщил ворчливым баском:

— А с Артуром я уже «разобрался». При задержании у него обнаружили крупную партию кокаина, так что ненавистный подлый папенькин сынок предан суду.

Причем закрытое заседание происходило там, куда никто кроме генерала и его команды не имел доступа — это чтобы отсечь возможные попытки воздействия на решение суда со стороны родственников преступника. А в настоящее время Артур трясется, в прямом и переносном смысле слова, в сторону магаданских далей, откуда ему не выйти на волю до полного отбытия срока. За этим генерал лично проследит, уж больно недолюбливает старый солдат подлых мажоров, от которых и сам в юности натерпелся.

Разумеется, мы прониклись к нашему благодетелю майору благодарностью. Борис предложил ему свои услуги в написании кандидатской диссертации, которую тот начал писать в ГСВГ, только печальные события прервали занятия наукой. Я же с превеликим удовольствием работал две недели на строительстве военгородка, благо опыт строительства у меня имелся. Именно с теми старшими товарищами, которых так невзлюбил Дима, летом ездили мы на строительство домов, коровников, дорог в сельской местности. Там я и научился читать чертежи, работать с нивелиром, отвесом, бетонировать фундаменты, вести кирпичную кладку, возводить крышу. До сих пор на стройке работы велись вяло и неправильно. Мне же стройка была в охотку, поэтому, опираясь на дисциплинирующую силу пары крепышей-сибиряков, мне с первой минуты удалось развить активную деятельность, что позволило за две недели закончить с фундаментом, вывести цоколь и даже смонтировать панели первого этажа офицерского корпуса.

Мощные сибиряки иногда звали меня в бытовку, где поселились наши кавказские соседи по вагону. Никто из командования даже в пьяном бреду не думал о том, чтобы после присяги выдать им оружие, поэтому привлекли к строительству коттеджей. Работа у них велась очень медленно и не только из-за лени и отвращения к труду, но и ввиду открытия подпольного магазина стройматериалов, откуда местные жители круглосуточно тащили все, что можно и нельзя. Понаблюдав за преступным поведением горцев, крепыши принялись за воспитание диковатых подчиненных. Заходили к ним в бытовку, отбирали деньги, спиртное, пищевое довольствие и, конечно, избивали до статично-горизонтального положения. Если честно, от совершенствования боксерских навыков по живым мишеням я отказывался каждый раз с трудом — уж очень сильно напрашивались горцы на воспитание своими наглыми усмешками, воровством и гортанным смехом. Но мне приходилось сдерживать свои агрессивные намерения, скорей всего из-за положительного воздействия молитвы и прикладного богословия — все же мы были защищены, как никто другой.

Борис написал соискателю диссертацию, начертил графики, схемы — всё как учил отец. Позже майор позвонил Борису и сообщил, что военгородок в срок построил, диссертацию защитил, теперь ждет направление в штаб армии.

Вот и армейской службе конец. На дедушкином лимузине ЗИЛ-114 приехала за нами Виктория. Мы попрощались с майором, боевыми соратниками, сели в автомобиль и приготовились выслушивать извинения девушки за своего друга детства. Мы же успокаивали Вику тем, что получили бесценный опыт, который еще не раз пригодится в жизни.

10

Дорога, используемая в основном тяжелым транспортом, несмотря на свежий слой щебня, имела вполне основательные выбоины. Правительственный спец-лимузин, управляемый крутоплечим спец-водителем, мягко покачивался в ожидании шоссе стратегического значения, на котором автомобиль покажет себя во всей красе трехсот лошадиных сил. Мы с Борисом первые минуты поездки с любопытством рассматривали салон — не каждый день, знаете ли, доводится поездить внутри столь впечатляющего транспортного средства.

Сидели мы в такой последовательности: справа по ходу движения, в мягком кресле академика, полулежала Виктория, уставшая сидеть за шесть часов неподвижности, вытянув длинные ноги. Следующим на спаренном сиденье, рядом с Викой, напряженно восседал я; у двери, слева от меня, бочком сидел Борис. Он неотрывно глядел сквозь голубоватое стекло за борт, где плыли высокие травы с нахальным борщевиком, мелькали каменные дома, почерневшие избы, холмы ржавого покореженного металла. Небо очистилось, сопровождая нас белыми облаками, быстрым полетом по синусоиде птичьей мелочи и парением в вышине бдительно-вялого коршуна.