Старец встал, протянул руку к Красному углу, взял икону Царя Николая Второго. Приложился к уголку киота и повернул к нам лицом.

— Сейчас в мире происходят два противоположных течения. Враги Божии готовятся к приходу антихриста — и притом, весьма серьезно и упорно. Мы же, православные, вымаливаем у Господа Иисуса восстановление Монаршего Престола на Святой Руси. Пока Бог уготовляет пути Царя грядущего, пока сохраняет его втайне от врагов, мы обязаны — кроме усиленной молитвы — сами готовиться послужить Царю грядущему. Ведь когда Царь воссядет на престол, ему должны будут служить верные дворяне. Вот к этому Господь и готовит вас. Отсюда и ваши дары от Бога. У нас, у старичков, существует своя внутренняя связь, беспроводная, молитвенная. По ней мне отовсюду приходят сообщения: не только вас, но тысячи молодых людей Господь пробуждает от сна духовного и призывает на великое служение. Так что, дорогие мои, благословляю вас и я, убогий Иоанн, именем Господним. Благослови вас, Господи!

— Можно вопрос, отец Иоанн? — спросил я. — У меня вообще-то много вопросов.

— После причастия. — Старец встал и повел нас в церковь.

И снова мы вошли в неведомое состояние, которое потом будет названо «вышеестественным». Усталости не было. Всю ночь мы простояли на службе. Старец служил как в последний раз — вдохновенно, сильным голосом. Наконец, Тело и Кровь Христа, обожгла наши гортани, мы прослушали благодарственные молитвы, приложились к напрестольному Кресту. Не чуя ног под собой, вернулись в столовую. Выпив глоток чаю, стал задавать свои вопросы.

— Отец Иоанн, я рассказал вам о своих чудесах, но рассказал не всё. Дело в том, что я многого не знаю, кое-что мне нужно объяснить.

— Говори, как умеешь, — сказал старец. — А мы попробуем понять.

— Когда в Лавре после молитвы с бабушкой, я приложился к раке с мощами преподобного Сергия… Не знаю, как сказать… Ну, в общем, я будто в обморок упал. Только не упал, а… меня бабушка вела под руку, а я шел как робот.

— И что же было у тебя в душе? — монотонно спросил старец.

— Тогда вроде бы ничего. А вот после… И особенно после исповеди и сейчас, после причастия, — стал вспоминать… В общем, сначала я погрузился в ад. Я горел в огне, а вокруг много людей с выпученными глазами кричали, извивались. Вокруг летали страшные существа с черными крыльями и тыкали в нас длинными пиками, радуясь, что мы страдаем еще сильней. А когда боль и страх дошли до предела, по лучу света спустился ангел, подхватил меня подмышки и поднял наверх. Туда, где сияло синее небо, откуда лился яркий свет. Там я бродил по райскому саду среди красивых людей, среди садов, высоких цветов, по шелковой траве. Я спрашивал ангела, как избежать адских мучений, и попасть в этот прекрасный рай. Ангел голосом бабушки сказал: научись жить по-христиански, храни мир в душе, возлюби Спасителя, и держись за Церковь.

— Что же тут непонятного, — сказал старец. — Господь призывает тебя солдатом на войну. Духовную войну. Ты всё рассказал просто и понятно.

— Отец Иоанн, это у меня сейчас прояснилось. Еще пару часов назад в голове была полная каша и миллион вопросов. Что вы со мной сделали?

— Я немощный старичок. Что я могу? Ничего, — сказал старец. — А вот Кровь и Тело Христовы вернули тебя в нормальное состояние. У тебя нет чувства, будто ты спал и проснулся?

— Да, именно проснулся, — сознался я, прислушиваясь к внутренним ощущениям. — Благодарю! И еще кажется, что мир, который был в душе там, в раю — вернулся. Очень хотелось бы, чтобы навсегда.

— А вот этого обещать не могу, — с горечью произнес старец. — На затяжной войне не бывает только победа, без отступлений и потерь. Русскому воинству нужно было Наполеона в Москву впустить, во время Великой отечественной — аж до Волги отступить, чтобы собрать силы в кулак и гнать врага прочь за пределы Святой Руси. И в наши времена, после восстановления церквей, начнутся гонения на христиан. Может быть, они будут не такие явные, как в Советском Союзе, а такие, исподтишка, изнутри… Знаете, сколько сейчас теплохладных попов в Церковь инуде заползает! Кто за властью над людьми, кто за бесплатными квартирами, кто за деньгами. Только не затем, чтобы отдать себя в жертву за спасение душ человеческих. Вот скоро мы, старички, повымрем, а вы три десятка храмов обойдете, прежде чем хотя бы аккуратного батюшку найдете. Не говорю — благодатного, прозорливого, который в молитве от пола отрывается и в воздухе повисает, — а просто, старательного священника. Так что, пока есть возможность, ходите в храм, исповедайтесь, причащайтесь. А там, Господь всё управит. Он милостив, Он любит нас — это я точно знаю, в это свято верую и вам того желаю.

Вышли мы от старца в необычном состоянии души и тела. Вроде бы от горьких слов печаль засела в груди, но радость от Причастия заливала светом нас и все вокруг. Мы пережили бессонную ночь, а в теле и в душе плескалась бодрость. Уезжали из святого места в мир, полный зла и соблазнов, а вера в счастливое будущее росла и крепла с каждой секундой.

— А, кстати, братья… и сестры, — улыбнулся своей шутке Борис, — во время молитвы старца в алтаре с нашим поклоном… Напомни, Федор!

— Ты имеешь в виду завершение Евхаристического канона: «И да будут милости Великого Бога и Спаса нашего со всеми вами...» Это когда мы делали поклон.

— Ага, делали поклон, — кивнул Борис с плутовской улыбкой на лице. — А я возьми, да и подсмотри.

— И что же тебя так удивило? — спросил я, который на литургии видел только свет, льющийся из алтаря, и чувствовал пронзающий страх Божьего присутствия.

— Да ничего особенного, — как бы обидевшись, произнес Борис, отвернувшись к окну. — Всего-то, отец Иоанн поднялся над полом сантиметров на десять-пятнадцать. А как увидел мой любопытный взгляд, так и опустился на пол. Вот и всё.

— Ну-у-у, брат, это ты в пре-е-елести! — воскликнули мы с Федором. Только недавно узнали, что такое «прелесть», почему надо осаживать не в меру возомнивших о себе, поэтому чуть что, применяли эту вербальную дубину при каждом удобной случае. Для смирения.

— А я чо, я ничо, — замотал головой Борис, не без труда скрывая восхищение. — Я тут как бы никто, и зовут меня никак. Простите, братья и сестры!

— А что и вправду — на десять сантиметров? — изумленно прошептали мы с Федором. — Здо-о-орово!

Дальше мы ехали в тишине безмолвия, пытаясь понять, что и почему с нами случилось.

12

Возвращение домой, наверное, стало бы для нас трагедией, если бы ни огонек, подобно тихому пламени свечи, продолжавший согревать и освещать таинственную глубину души. Внешнее перестало царапать «ум, честь и совесть», бережно касаясь лишь поверхности сознания. Там, внутри, на глубине сердечной, происходили сакральные процессы, обещавшие преобразить нашу вселенную, вывести нас из привычной суеты на уровень божественной вечности.

Если бы не эти тектонические глубинные процессы, новости, которыми осыпали близкие, повергли бы нас в жестокое уныние. Наши отцы сходу записали нас в предатели. Обозвали мажорами и чуть ли не плюнули в лицо, с высокомерным презрением и пролетарским негодованием. Мой отец еще, со злой пьяной усмешкой выпалил:

— А твоя бабка-то, пока ты по курортам парился, померла! — И, потрясая кулаками, добавил: — А ее приемная дочь нам только после похорон сообщила! Сестрица, называется!

— Я же предупреждал, что мы бабушку больше не увидим, — спокойно напомнил я. — А ты с получения телеграммы так и пьешь? Остановиться не можешь?

— Не твое дело, мажор и предатель! — вопил отец, заливая нутро водкой, лицо — бордовым цветом. — У нас тут собственные поминки, пролетарские.

Тот час, прихватив сумку через плечо с вещами и книгой, вышел из дома и направился на автовокзал. Сел в автобус и отправился в бабушкино село. В дороге сама собой вспыхнула молитва о упокоении новопреставленной, составленная из отрывков канонических молитв с добавлением моих собственных, вдохновенных. Так что приехал в село в состоянии мирном. На остановке автобуса меня встретила женщина с загорелым лицом, в черном платке на голове. Она смутно напоминала мне бабушку и еще старую фотографию, которую она как-то показала.

— Ты, что ли Юра будешь? — Не дожидаясь ответа, обняла меня и выхватила сумку из рук. — А я хожу сюда каждый день к автобусу. Когда, думаю, братик приедет, могилку навестить. Крестна-то не велела раньше похорон вам сообщать. Нечего, мол, меня мертвую видеть, пусть Юра живой помнит.

— Почему ты, Света, бабушку крестной зовешь? — едва оправившись от ошеломления, спросил у энергичной женщины. — Разве она тебя не удочерила?

— Крестна говорила, что я ее духовная дочка. Ей меня Бог послал, вроде как. Мои мама с папой по пьяни сгорели, пока я с крестной в воскресной школе была. Она еще говорила, чтобы мы с тобой не тетка с племяшом были, а брат и сестра. Это, мол, главнее будет. А то смех прям — ну какая из меня тетка! Я тебя всего-то на четыре годка старше.

Не заходя в дом, прошли на кладбище, и там сразу увидели свежую могилу с дубовым резным крестом, усыпанную полевыми цветами. Света зашмыгала носом, потом взвыла и принялась рыдать в голос. Я же, словно окруженный звуконепроницаемой стеной, стоял у креста, касаясь теплого дерева рукой и разговаривал с покойной.

Бабушка стояла рядом, молодая и красивая, спокойная и улыбчивая. Вспомнил, что раньше видел ее такой и слышал неземной голос, полный любви и мира. Это было, когда она водила меня по раю. После причастия у старца Иоанна, разговора с ним под непрестанную его молитву, всё, что происходило со мной там, на том свете, стало вспоминаться. Примерно, как на фотобумаге во время проявления, только с богатой цветовой гаммой и с объемным звуком.

— Да, Юрочка, это я водила тебя тогда по раю. Крепко молилась о тебе, вот Господь и позволил нам такое чудесное путешествие. Зато оттуда вернулся ты вполне себе верующим человеком. А сейчас я нахожусь как раз на том самом месте, где мы с тобой стояли. Тут стало еще красивей, чем раньше. Ты уж постарайся, Юрочка, до последнего вздоха пребывай с Богом. Тогда и ты сюда попадешь. А я пока приготовлю для тебя красивый дом, садом обсажу, птиц приглашу. Тут и детки твои будут жить и нас радовать.