Он снова дал время осознать сказанное. Дождавшись наступления тишины, академик продолжил:

— Кроме усвоения необходимого объема знаний, вам предстоит стать аристократами в самом подлинном значении слова. Вы научитесь музицировать, рисовать, писать романы, эссе, доклады. Но не только. Вы научитесь управлять трудовым коллективом, командовать воинским подразделением, виртуозно водить автомобиль, танк, самолет, вертолет. Вы научитесь стрелять снайперски, защищать людей от бандитов и террористов. Станете свободно разговаривать и читать на нескольких основных иностранных языках. Словом, любого из вас возьмут на работу на любой уровень. А что позволит вам успешно выдержать такую мощную систему обучения?

— Наша гениальность? — с усмешкой предположил худой очкарик.

— Ни в коем случае! — возвысил голос академик. — Вы все в этой аудитории воцерковлены, поэтому нам будет помогать Господь. А вы еще должны помочь воцерковиться остальным студентам нашей академии. И не вздумайте сомневаться в нашем успехе. С нами Бог. Господи, благослови!

По рядам прошелестел едва слышный вздох «аминь», академик взглянул на ручные часы и громко произнес:

— Господа, позвольте на практике продемонстрировать вам подачу учебного материала. Вы получите саженец, из которого со временем вырастет ствол дерева. А уж на стволе вы сами выпустите собственные ветви с листочками. Не надо ничего записывать, все преподанные вам знания, впитаются непосредственно в мозг.

Илья Сергеевич посерьезнел, подобрался, выпрямился. Оглядел слушателей, перекрестился. Молча помолился, что и в нас возбудило обратиться каждому к собственному небесному покровителю.

— А сейчас я расскажу историю человечества за семнадцать минут.

Так, или примерно по такому принципу, нас принялись обучать, эффективно, энергично и увлекательно. Концентрат знаний поступал в лабиринты мозга, таинственно распределялся по строго отведенным для каждой категории ячейкам. Под воздействием обильной благодати засеянные семена прорастали в ростки, затем в деревца, потом в целый лес, впрочем, весьма аккуратный, просторный, пронизанный животворным светом.

Информационный штурм сменялся физическими упражнениями, эстетические изыски чередовались с управленческой психологией. Стрельба из орудий приходила на смену бальным танцам и приемам рукопашного боя. Погружали нас в языковую среду изучаемой культуры, для чего вывозили в столицы европейских и азиатских государств, где оставляли наедине с аборигенами, мол, выходите из стрессовой ситуации сами, что мы и делали почти всегда успешно.

Довольно часто нам приходилось преодолевать «мертвую точку», поднимаясь на более высокий уровень «второго дыхания». Каждый день мы с Борисом вспоминали первый опыт вышеестественного состояния, который пережили в гостях у старца Иоанна. Может быть потому, что на протяжении всего обучения мы пребывали именно в таком состоянии души и тела. Ни за что мы бы не выдержали такой ритм обучения при двухчасовом сне, если бы ни помощь преподобного Сергия Радонежского, который внимательно взирал на нас с иконы, привезенной из Лавры.

В наш храм-часовню при академии на праздники привозили старца Иоанна, который служил вдохновенно, «как в последний раз». Он узнавал нас с Борисом, с отеческой улыбкой кивал нам, осеняя крестом.

Впрочем, то же самое впечатление выносили с литургии все прихожане, о чем делились с нами на праздничной трапезе. Борис поборол в себе привычку следить за ногами старца, которые просто обязаны были отрываться от пола, потому что научился входить сердцем в состояние «духовного резонанса», когда все прихожане во главе со священником становились единым организмом, одной душой, устремленной в сияющие Небеса.

Часть 2

1

Пролетел учебный год, вместивший в себя два календарных. То есть, когда студенты академии несли тяжелый крест в течение долгих месяцев, время тащилось, как раб на каменоломни под жгучими ударами бича. А после, после того, оглянешься назад — два года пролетели, как стриж над полем, и появляются в мозгу головы мысли о времени, пространстве и в конечном счете о вечности. Происходит эта неспешная сакрализация, конечно, после преодоления промежуточного финиша, то есть, в настоящем отпуске. Ненастоящий тоже у нас был между годами календарными, только провели мы его, хоть и без учебных часов, но в заграничных поездках и на военном полигоне.

Итак, он грянул, как у Михаила Булгакова в «М&M»: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!» — примерно так обрушился отпуск, грянул на нас неожиданно, хоть и вполне ожидаемо.

И вот мы уже едем на автоматическом мобиле, по-научному, машине, в сторону путешествий, приключений и обуяния солнечной негой, то есть на юг. Едем не торопясь, подменяя друг друга за рулем. Едем, сдерживая бурление в душе, чувствуя упругие порывы ветра свободы. И как водится, оглядываемся назад, подводим итоги.

«Ну, а девушки?», — всплывает вопрос из песни, — «а девушки, конечно, потом», но сейчас-то, где они? Наши верные соратницы, будущие матери детей наших — очень хотелось думать именно так — почему их нет рядом? По этому вопросу в салоне авто начинаются прения. Викторию дед послал в Лондон, с целью возвращения беглой мамы в лоно семьи. Дину строгие родители взяли с собой на Кипр, в сущности, тот же юг, только подальше от нас. Во время учебы мы с девушками постоянно были отгорожены стенами аудиторий, местом жительства, в конце концов, даже потоки у нас были разными, а значит, и готовили нас для различных, пока еще для нас сокрытых, направлений деятельности. Конечно, иногда мы встречались, где-нибудь в столовой во время перемены, в саду камней, бассейне или на стрелковом полигоне, раз даже поужинали в парижском кафе, только наши так называемые свидания были столь мимолетны, что и парой фраз перекинуться едва удавалось. Тем сильней становилось наше притяжение, тем радостней встречи, тем острей ожидания и возвышенные мечты о великом незамутнённом счастье.

Из всего перечисленного напрашивается вывод: значит так надо, терпи, жди, погружаясь с головой в мощный поток знаний. На помощь приходит из древности мудрый Соломон, который утверждал: «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Увы, без печали и скорби в этой земной жизни никуда, особенно, если тебя поднимают на державный уровень. Чем выше поднимаешься в небесные высоты, тем личные земные пристрастия умаляются до микроскопических размеров, которые как утверждает высшая математика, за малостью величин, отбрасываются.

Разумеется, в отпуске нам претило жариться на пляже в каком-нибудь одном курортном местечке, как позапрошлым летом. Поэтому решили перемещаться с запада на восток, от Ялты до Гагры. Да еще профессор геологии именно меня строго попросил съездить на денек в район нового сибирского месторождения, всё там рассмотреть, пообщаться с аборигенами и ему доложить. Уж больно волновала его судьба местных жителей, которые не знают цивилизации, живут как в каменном веке, а тут безжалостный научно-технический монстр встал у них на пороге.

Это и меня очень заинтересовало, как хронического исследователя жизни, особенно в части ее простоты и безыскусности. Борис так же загорелся этой идеей, и ему приелся научно-технический глобализм. Ох, не знали мы, во что выльется это наше стремление, и чего будет стоить нам практическое опрощение образа жизни.

Нет, в начале пути все было в общем-то привычно и даже накатано. Ялта и Гурзуф, Анапа и Геленджик, Сочи и Гагра — эти места для нас были словно генетически родные и привычные. Менялись населенные пункты, названия гостиниц, санаториев, лица и имена людей, но всюду преследовало ощущение давнего знакомства с окружающим пространством. Вдоволь накупавшись в море, до боли в ногах находившись по горам, до отвала наевшись жареным мясом с домашним вином и пучками пряной зелени, к концу первой декады мы вдруг почувствовали усталость. Оказывается, и от отдыха можно устать, особенно если он такой местно-колоритный. Сидим на горячем от солнца ноздреватом камне набережной Адлера, рядом на пляже лежмя лежат сотни потных бронзовых тел, вопят торговцы «выном, пывом, хачапуры, чурчхэллы!», мимо бредут вялые отдыхающие, мы с Борей отпиваем кофе по-турецки, самого низкого качества — и понимаем четко и явно: надоело!

2

Вспоминаем просьбу-приказ уважаемого профессора геологии и собираемся на самолет до Иркутска. Оттуда на автомобиле на северо-восток в сторону границы с Якутией, потом на вездеходе в самую глубину таёжной глуши, где нас встретили геологи. Этот маршрут нам заранее организовал профессор, поэтому все препятствия мы преодолели в неплохом режиме. Доставили нас геологи почти до самого поселка, на карте неотмеченном, вручили рацию, сухой паек на всякий случай, бросили на нас прощальный взгляд, полный сочувствия, да и укатили домой в синем облаке выхлопных газов.

Между пятачком земли, где только что развернулся вездеход, и дикой тайгой, уходящей за горизонт, пролегала невидимая граница. Нам предстояло преодолеть сакральную черту, за которой и время и пространство меняли свойства.

Наступила тишина, да такая, что в ушах несколько минут стоял звон. Чуть позже звон изменил тональность — это комары с мошкарой окружили наши избалованные югом тела. Мы опустили защитную антимоскитную сетку с полей шляпы до самых плеч и, оглянувшись, разглядели среди густой хвои подлеска две пары любопытных глаз. Как заправские путешественники, мы хлопнули себя правой ладошкой по сердцу, подняли руки в жесте доброй воли, вроде как мы одной крови, братья навек, мы принесли вам мир и все такое. В кустах пихты произошло осторожное шевеление, послышался приглушенный шепот, и вот на поляну нам навстречу выходят две девушки. Видно, как страх борется в них с девичьим любопытством, но наши добрейшие улыбки первопроходцев убеждают девушек в благонадежности, и вот мы жмем друг другу руки, знакомимся. Русоволосая — Варя, блондинка — Ольга.