— Ты эти «записки сумасшедшего» генералу показывал? — спросил я с аскетической иронией в охрипшем от волнения голосе.

— Нет еще, — сознался Иван, — решил прежде тебе показать. Ты же знаешь, генерал человек конкретный, от слов «мистика», «привиделось», «пророчество» — старик может и разозлиться. Старцу позвонил, прочитал ему, так и он велел не поднимать паники и, по святоотеческому принципу, «не принимать и не отвергать». Правда еще добавил, чтобы усилили покаяние и причащались все, кто способен, каждое воскресенье. Так я — к тебе! Что скажешь?

— Старец меня предупреждал о наступлении времени скорбей, — сказал я, подбирая слова. — Меня в рукописи заинтересовали слова «главного клоуна» со звериным рычаньем, — я полистал рукопись, нашел нужное место и прочел: — «Теперь всё по-другому. Наше время пришло!» Если сложить воедино предупреждение старца, твой рассказ и мои личные соображения, то — да, это серьезно. А с другой стороны, чему быть, того не миновать. Бог даст, переживем и это. Понимаешь теперь, почему из нас готовили «тайных советников»? Генералы с академиками всё знали наперед и нас защищали. Чувствуют супостаты, недолго им зверствовать, еще год-другой и всё для них кончится. И тогда наступит наше время.

Долго считали и пересчитывали, даже взяли калькулятор и календарь, но все-таки определили с достаточной степенью точности — Вика понесла не за границей, а по возвращении на милую родину. Чудесное слово «понесла» впервые услышал во время уточнения даты, и мне оно так понравилось, что стал повторять снова и снова.

— Слушай, Вика, если мы выяснили с достаточной степенью вероятности, — проявлял свою новоявленную заботливость, — что ты у нас понесла…

— Конкретней, пожалуйста, что, куда и с какой целью понесла, и точно ли ты говоришь обо мне и со мной, — выдала жена автоматически, не отрываясь от чтения утренней газеты «Бюллетень практикующего аналитика».

— Понесла из нас двоих ты, родная, — пояснил я терпеливо. — Если по-простому, то забеременела, залетела, попала. Понятно?

— Угу, и что? — прозвучало из милых уст, вперемежку с хрустом пережаренного тоста.

— У меня вопрос, движимый исключительно заботой о тебе: твоя новая работа не помешает ли тебе выносить ребеночка, так чтобы здоровенького и такого же красивенького как ты?

— Не-а, не помешает, — бросила она и, ткнула пальцем в газету: — Да ты послушай, оказывается, подавляющую часть секретной информации разведка получает из открытых источников. Понимаешь теперь, зачем нас посадили в аналитическом центре за чтение прессы и новостей интернета?

— Именно это меня и тревожит, — с расстановкой произнес я, положив руку на ее напряженное предплечье. — Работать под землей, в антисанитарных условиях, где компьютеры излучают, а газеты поднимают графитовую пыль и сажу — по-моему, это опасно для тебя и плода.

— Кстати, насчет плодов, подай мне вон то зеленое яблоко. С собой возьму.

— Ты что, меня не слушала?

— Да, слушала я, слушала, — кивнула она отрывисто. — Ты вот послушай, оказывается, основной массив засекреченных сведений можно получить во время войны компроматов и дискуссий между политическими противниками. Они в пылу спора такие сведения разглашают, что в прошлом их бы к стенке поставили. — Она подняла на меня широко распахнутые глаза. — И ты еще сомневаешься в том, что я нужна моей стране! Да наш аналитический центр полезней всех разведок мира!

— На этот счет я как раз не сомневаюсь. Меня интересует твое здоровье в период беременности.

— Ой, ладно тебе, зануда, — махнула она рукой, — раньше бабы прямо в поле рожали, да не одного, а целый десяток. Как там у Высоцкого: «и однажды как смогла родила» — вот и я рожу, как смогу, то есть качественно и в назначенный срок.

— А тебе не кажется твое увлечение новой работой излишним? Все-таки напряжение там недетское. Давай, хотя бы во время плодоношения ты последишь за своим здоровьем? Ну там, прогулки на свежем воздухе, витамины, размеренный темп работы…

— Ладно, обещаю, — бросила она, мазнув меня по лицу невидящим взглядом. — А сейчас бегу! На работу, страну от супостатов защищать.

— Ладно, — прокричал я вслед, — только хоть один прокол с твоей стороны — и я на весь период беременности посажу тебя на лесной полянке нашего дома под замок.

— Хорошо, хорошо, сажай! — крикнула она, захлопнула дверцу автомобиля и с визгом тормозов, развернулась и вылетела со двора. Ворота за ней закрылись автоматически. Доехав до горизонта, Вика развернулась, обратно поставила автомобиль под окном, бросила камешек, чуть не разбив стекло. Я открыл створку и замер в ожидании откровения.

— Супруг, а супруг! — промолвила жена в полной тишине. — Мне показалось, или это было в реале? Ну… ты это… что-то там сказал, или мне послышалось?

— Да, что-то сказал.

— Если это что-то серьезное, то давай ты еще раз скажешь вечером. Вернусь с работы, сядем за стол…

— Ты же вернешься, как всегда усталая, с языком на плече. За ужином станешь клевать носом, а я тебя понесу на руках в постель. Как вчера.

— Ну да, мы все как один — на полную выкладку. Нет, а как еще можно страну защищать! Да я за мою родину готова костьми лечь, голову на плаху… до последней капли… И так далее… Всё! Пока! До встречи в тылу!

Чует мое отцовское сердце, придется ее арестовать. Всё у этой сумасшедшей на пределе, всё не как у благочестивых мамаш. Позвонил старцу и рассказал о поведении жены. Я не видел его лица, но по тону догадался, что отец Иоанн улыбнулся.

— Не первый год знаю эту семью. У них это родовое — «всё до упора, на полную выкладку». Энергии этих милых людей хватило бы на отопление Арктики. Да ты и сам знаешь… Давай, сделаем вот что: я помолюсь о Виктории со чадом, а ты закажи сорокоуст блаженной Матронушке в Покровской обители.

После того, как мы «сделали» всё как нужно, уже спустя пару недель состояние Виктории изменилось. Начались головокружение, боли, слабость. Работу в аналитическом подземелье пришлось оставить. Токсикоз на весь период беременности устроил ей пост — она не могла смотреть на мясо и даже на рыбу. Овощи, фрукты и злаки употребляла только свежие, воду пила святую и родниковую. Причащалась каждое воскресенье. Тошнота отправляла ее гулять по лесной дорожке четырежды в день. Округлившиеся щечки порозовели, она стала плавной, спокойной и женственной. На лице появилась улыбка — о, сколько я прочел в этой обычной игре мимических мышц: извинение в дерзости, просьба о снисхождении, желание заботы, устремленность внимания внутрь, туда, где под сердцем произрастала новая жизнь, крошечная как проросшее зерно и огромная как расширяющаяся вселенная. Я ловил себя на том, что мог любоваться на эту обновленную женщину часами, порой задыхаясь от приступов нежности и счастья. Боялся спугнуть хрупкое очарование, не произносил вслух, чтобы не потерять… Кажется, мы с Викой нашли то, к чему стремились с детства, то, чего у нас самих не было, то огромное бесценное богатство — семья, скрепленная любовью, где супруги заботливы, а дети желанны.

Через месяц упорной работы на новом месте, мы с Борисом решили отпраздновать первую победу в ресторанчике. Отмечали промежуточный успех, приём правительством варианта выхода из кризиса и первую зарплату.

Покончили с салатом оливье с крошечным тельцем перепела на вершине горы — застарелая советская привычка, дождались опоздавшего Ивана Павловича, полюбовались его смачным поглощением харчо, заказали винтажный портвейн с тремя семерками на этикетке.

— Что-то давненько вы ничего не рассказывали про вашего школьного товарища, — произнес Иван, наслаждаясь культовым напитком, — как его? Дима, кажется.

— Думаю, сей отрок получил от нас всё, что нужно для его карьеры, и ушел в туман, — предположил я, — как это у них принято.

— Жаль паренька, — посочувствовал Иван. — В конце концов, он жертва мира наживы, в котором ему не повезло родиться.

— Обязательно! Как только встретим, — кивнул Борис. Отпил из бокала и хмыкнул: — Пожалел заяц волчонка, да не успел договорить, как скрылся в пасти хищника!

— Перегибаешь, Боря, — печально улыбнулся практически пожилой человек. — Лехше надо как-то, лехше…

Девушка с улыбкой на милом лице принесла огромный поднос. На зеркальной поверхности его обнаружились три тарелки размером с блюдо, знаменитой чешской фирмы — при касании металлического инструмента о край такого блюда, раздавался звон, похожий на бой корабельных склянок. На каждом блюде-тарелке дымился и благоухал дикарским духом увесистый кусок мяса, запеченный в пламени открытого огня до слегка обугленных краев. Почувствовав приступ голода, набросились на еду. Так, наверное, поступали тысячи лет мужчины всех времен и народов. Аж вспотев, изгрызли толстенный бифштекс с пережаренным картофелем, запили холодным каберне со льдом и вышли во дворик проветриться.

В заведение это по старой привычке пригласил нас Иван Павлович, когда-то давно здесь собирались приличные люди, до сих пор витал аромат недорогого шашлыка и прокисшего пива, из колонок растекалась музыка эпохи застоя. Здесь до сих пор снимали фильмы из жизни простых советских граждан. Ну и сейчас ввиду наплыва посетителей, как завсегдатаев, так и поколения пепси, что-то пристраивали, расширяли, декорировали. Территорию под модный дворик недавно отрезали от стоянки автомобилей, успели только оградить резным заборчиком да накрыть шифером, тут еще темнели кучи строительного мусора, зато горела единственная лампочка и по контуру высадили кусты в кадках. В единственную кабинку туалета в этом заведении всегда стояла очередь из дам, мужчины же пользовались для своих нужд двориком, нарушали запрет на курение, «добавляли» втайне от жен и вели конфиденциальные переговоры, на предмет кого-бы заказать и где бы достать денег.