— Разогнать… кха-кха… Живодеры, тьфу! Главаря ихнего Соснова в первую очередь… кха-кха-кха!

Резкий скрип двери оборвал голос Матвеева. Посреди проема, словно вставленная в огромную раму, опершись плечом о косяк, стояла старая няня. Губы ее были сердито поджаты. Под ее взглядом Матвеев на глазах Краева сник, обессиленно сел на растрепанную свою кровать, сгорбился.

— Бессовестный ты человек, Илларион Максимович. Без совести и стыда! — гневно проговорила старая женщина. — Язык у тебя на такое поворачивается. Бесстыжая твоя рожа, хоть бы сапогом укрылся! Грязь да вонь за тобой убирают, ходят ровно за путным человеком, а он вместо спасибо… тьфу на тебя!

Старуха для формы в сердцах сплюнула и, дотянувшись до дверной ручки, сильно хлопнула. Матвеев искоса посмотрел в ту сторону, убедился, что няня действительно ушла, пробормотал невнятно:

— Мм, старая индюшка… Видали, тоже сосновская прислужка… Подслушала, стерва…

Торопливо попрощавшись, Краев выскочил из душного изолятора на воздух. По пути в редакцию в голове его все отчетливее вырисовывались строчки будущего фельетона. Ну да, материал сам напрашивался на фельетон, для обычной критической статьи в нем было слишком много остроты. Факты в основном подтвердились. Интересно, кто написал анонимку? Световидов до такого не снизойдет, это ясно. Кроме того, в больнице из персонала остаются еще двое мужчин: завхоз и шофер. Но им до лечебных дел, как говорится, ехало-болело. А Соснов, понятно, не станет сам на себя писать поклеп. Фу, смешно даже! Что касается женщин, то тут дело сложнее. Хотя замечено, что женщины во много раз меньше пишут разных там анонимок и кляуз, чем мужчины. Видимо, они предпочитают драться в открытую… Может быть, дело рук Матвеева? За что он так лют на Соснова? Нет, будь он автором анонимного письма, наверняка постарался бы скрыть от окружающих свою неприязнь к главному врачу больницы. Прикинулся бы этакой смиренной овечкой. А тут расшумелся на всю территорию, наверное, было слышно с улицы. По этой причине отпадает Матвеев как автор анонимки. Ох, чертовщина какая получается! Черт с ним, автором письма, главное — факты подтвердились. Теперь анонимка ни при чем, дальше дело пойдет само. Анонимка сделала свое дело, она как бы сняла курок с предохранителя, отвела собачку. Теперь ружье выстрелит и без ее участия. Обожжет, шарахнет дробью фактов!..

Костю немножко беспокоила мысль, что он не встретился и не поговорил с самим «героем» будущего фельетона — доктором Сосновым. Однако он успокоил себя тем, что фактов у него достаточно, с положением дел в больнице он ознакомился на месте, беседовал с людьми. Совесть его чиста. К тому же он живо представил себе доктора Соснова — хмурого, брюзгливого, вечно чем-то и кем-то недовольного. Собеседник не из приятных… Косте, по причине завидного здоровья, до сих пор не приходилось бывать на приеме у врачей, кроме как на школьных медосмотрах, тем более он не имел случая близко узнать хирурга Соснова. Изредка случалось видеть старого врача на улицах Атабаева, — тот неторопливой, грузной походкой шествовал со своей неизменной палкой, даже со стороны заметно, какой он неприступный, важный, признающий одного себя. Глыба каменная! Уж наверняка с таким несладко приходится, давит вокруг себя все живое, не смей слова поперек сказать!

Поразмыслив таким образом, Костя окончательно утвердился в своей правоте и, приближаясь к редакции, принялся лихорадочно придумывать заголовок к фельетону. Любой читатель в первую очередь галопом пробегает по заголовкам статей: «Так, это неинтересно… здесь скука… эту статейку можно посмотреть после… дальше, дальше… ага, стоп! Фельетон. Так, так, это мы прочитаем сейчас же, не откладывая газету. Ну, ну, кого они там?»

Примерно так рассуждает атабаевский подписчик, получив свежий номер районной газеты.

Костя мысленно представлял их на газетной полосе, старался увидеть свой фельетон глазами читателя. Гениальный заголовок носился в воздухе, но упрямо не давался в руки. «Они позорят честь белого халата»? Не то. Где-то уже было. «Микробы бюрократизма»? Скучновато. И незримо. Ага, вот еще: «Больница, которую надо лечить!» Пожалуй, здорово. Интригующе, читатель живо клюнет. Уж мимо такого заголовка равнодушно не пройдешь, дорогой подписчик «Светлого пути». Шлагбаум: остановись, прочти! А под фельетоном знакомая подпись: К. Бигринский. Ух, и молодчага же этот К. Бигринский, здорово прочистил медиков! Молодец, ей-богу, молодец, у парня голова что надо! Того и гляди, возьмут его в центральную прессу. Ого-го, в Атабаеве люди тоже не лыком шиты и не лаптем щи хлебают!..

В самом радужном настроении Краев зашел в редакцию, прямиком направился в кабинет редактора. Завидев молодого литсотрудника, Пис оживился, отодвинул от себя потрепанную папку, в которой хранились «входящие» селькоровские письма.

— Ну, докладывай. Не подтвердилась анонимка?

— Как раз наоборот! — торжествующе начал докладывать Краев. — Лично проверил, факты все правильные. Беседовал с врачами, гм… с больными, и все в один голос: главный врач зазнался, давит даже мало-мальскую критику в свой адрес. Неблагополучно в больнице, Павел Иваныч. Можно сказать, процветает культ личности…

— Насчет культа… это самое… поостерегись. Злоупотреблять терминами не советую.

— Да оно так и есть: большой культ маленькой личности! Соснов так и сыплет направо-налево выговорами. Там все говорят: обюрократился он, никого не признает, лечебная работа запущена, окружил себя подхалимами. Я же беседовал, врать не стану…

Редактор с сомнением посмотрел на литсотрудника и неопределенно хмыкнул. За все годы, которые он прожил в Атабаеве, ему не доводилось слышать о Соснове ничего плохого. Впрочем, кто его знает, главный врач больницы на людях показывается редко, ровно медведь в берлоге, живет в своем лесу. Больные, побывавшие у него, слышно, довольны им, похваливают, но им, больным, вера тоже половинная: редко который из них станет ругать лечащего врача. Разве что самый отчаянный, вконец потерявший надежду на здоровье. А остальные думают, дескать, сегодня скажешь о врачах недоброе слово, а завтра, глянь, прицепилась к тебе хворь, волей-неволей пойдешь к тем же врачам. Остерегаются… Врачей тут немного, не то что в городе. Там, если один не вылечил, можно постучаться к другому, третьему. А в Атабаеве все равно попадешь к одному и тому же…

Но тут раздумья редактора внезапно обожгла острая, как искра короткого замыкания, тревожная мысль: «Напечатаем материал, а если не подтвердится? Скандал в масштабе всего района, а может, даже шире! За все в ответе редактор. Ох, уж эта редакторская работа, не доведись ее знать кому другому…»

Пожалев самого себя, редактор Пис шумно вздохнул и без особого желания поднял с рогулин трубку телефона.

— Алло, станция? Девушка, соедините меня с кабинетом председателя исполкома. Да, да, райисполкома, с товарищем Урванцевым… Алло, Николай Васильевич? Здравствуйте, из редакции Соколов вас беспокоит… Тут у нас критический материал имеется, нашу районную больницу чехвостят. Острый сигнал. Хотелось бы посоветоваться… Может быть, найдете время, познакомитесь с материалом? Я пошлю его к вам с человеком…

В трубке что-то булькнуло, затем послышался голос Урванцева.

— Да ты что, редактор, первый год з-замужем? Кто из нас выпускает газету, ты или я? Сигнал поступил, проверили? Значит, надо печатать! Ну и что, если критикуют врачей? Учти, р-редактор, в нашем обществе никто не имеет им-мунитета против здоровой критики! Вот, вот, пусть там даже врачи и а-кадемики, понял? Н-ну, вот… А наши медики, они что, святые? Да, кстати, ко мне тоже поступили отдельные сигналы… да, да, как раз о райбольнице. Рас-спустились они там… ослабили контроль. Так что действуй на свое усмотрение. Да, да, действуй. Ну, пока…

Урванцев положил трубку. Насчет отдельных сигналов он был прав: звонок редактора напомнил ему о мимолетном разговоре с женой. Как-то раз, вернувшись с работы домой, он застал жену в постели в слезах. Он уже был привычен к тому, что жена день-деньской жалуется и стонет от неведомых головных, грудных, поясных и еще бог весть каких болей. И то, что к приходу мужа она валяется на растрепанной, свалявшейся постели, — ему тоже было не внове. Но на этот раз, по-видимому, с Марией Васильевной приключилось нечто более серьезное: лицо ее совсем опухло от слез.

— Машунчик, что с тобой? — в тревоге бросился к жене. — Вызвать врача на дом?

Мария Васильевна, слабо махнула рукой. Прерываемая собственными всхлипываниями и горестными вздохами, она с трудом смогла рассказать мужу про обиду, которую ей нанесли. Из не слишком связного рассказа жены Урванцев понял, что к ней на квартиру был вызван врач, оказавшаяся молоденькой, малоопытной, но уже вполне сформировавшейся нахалкой, которая вместо помощи словесно оскорбила Марию Васильевну и ушла, непозволительно громко хлопнув дверью. Далее из слов жены выходило, что в больнице для врачей никто не указ, они слишком возомнили о себе, есть там единственный стоющий врач — это Георгий Ильич Световидов.

— Ну, ну, Машунчик, хватит, прошу тебя, сама прекрасно понимаешь, что тебе волноваться нельзя. Противопоказано… А я завтра же организую комиссию по проверке работы больницы. Виновные будут наказаны… — успокоил Урванцев жену.

Но в текучке и сутолоке неотложных дел больница все больше отодвигалась на задний план. А тут вскоре наступила горячая уборочная пора, Атабаевский район попал в прорыв по хлебосдаче, районное начальство было вызвано на бюро обкома, где с них была снята изрядная толща стружки, кое-кто, в том числе и Урванцев, схлопотали по выговору с занесением, тогда больница и вовсе выпала с поля зрения председателя исполкома. И вот звонок редактора восстановил в его очень занятом мозгу нужные рефлекторные связи, и больница снова всплыла из таинственных лабиринтов на самую поверхность. Вот, вот, пусть-ка там газетчики займутся этой больницей. Стоит она как-то на отшибе от райцентра, возможно, там и в самом деле творится черт знает что такое. Статья в газете заставит их подтянуться. От здоровой критики никто пока в Атабаеве не умирал. Ходит же он сам с выговором, и ничего — работает. Выпадет свободный денек — лично и непосредственно поинтересуется делами районных эскулапов. Не доходят руки до всего — сплошь дела, дела…