Наконец, Соснов грузно шевельнулся, из-под нависших бровей оглядел людей. Взгляд его не обещал ничего доброго. Почти все, кто был в кабинете, оставались в недоумении: что же такое случилось? Казалось, ночь во всех корпусах больницы прошла спокойно, жалоб от больных не было. День как день, как тысячи многих других, но главный чем-то сильно расстроен. Впрочем, за последнее время он…

Соснов уперся взглядом в лицо Фаины, боднул головой:

— …Фаина Ивановна, расскажите, как вы съездили в Тургай. Расскажите все, как было, без художеств!

В голосе Соснова прорвалась нотка сдерживаемого гнева. На мгновение очки его сверкнули в сторону Георгия Ильича, сидевшего с каким-то напускным равнодушием. Однако внимательному глазу стало бы заметно, что это равнодушие Георгию Ильичу дается с большим трудом: уж слишком неестественно плотно сжаты его губы, а скрещенные пальцы рук побелели на сгибах.

Фаина поднялась, с растерянным видом оглянулась раз, другой, словно ища опоры, ухватилась за спинку стула.

— Ничего такого не было, Алексей Петрович. Правда, в дороге мы… задержались. Там такой тяжелый подъем оказался, машина стала буксовать… Но Заки откуда-то привел трактор, нас вытянули…

Соснов нетерпеливо шевельнул плечами, взмахом руки прервал рассказ Фаины.

— Все это мне известно. Вы расскажите все, как у вас там было. Понимаете, все!

Фаина совершенно смешалась, растерянно повернулась в сторону Георгия Ильича. Но Световидов в эту минуту был занят тщательным изучением замысловатого рисунка на крышке своего портсигара.

— Ну что же вы замолчали, Петрова? — с издевкой спросил Соснов. — Вы что, страдаете забывчивостью? Не в вашем возрасте!

Фаина вспыхнула, она сама почувствовала, как запылали ее щеки, кончики ушей. Губы ее слегка подрагивали.

— Хорошо, я расскажу все, как было… К больному мы приехали с большим запозданием. Все из-за дороги… У него сильно запущенная язва, я оставила ему направление на коечное лечение. Его сегодня привезут. У него сильные боли, я сделала внутривенно…

Фаина замолчала. В кабинете воцарилась тягостная тишина. В этой тишине голос Соснова прозвучал слишком громко:

— Хорошо. А теперь скажите, врач Световидов был у больного? Отвечайте! Я спрашиваю — был?

Обычно добрые серые глаза Соснова теперь смотрели на Фаину зло и презрительно, как бы говоря: «Поимей же хоть капельку смелости, девчонка! Одно дело — не бояться мертвецов в морге, другое дело — иметь мужество говорить правду живым людям! Девчонка, ты трусишь…» Может быть, Соснов думал о другом, но именно это прочла Фаина в его жестком взгляде. Ища себе поддержки, она с мучительным ожиданием оглянулась на Георгия Ильича, на сидевших в комнате людей. Встретились глазами с Ларисой Михайловной, та холодно-безразлично сощурилась: «О-о, милая, попала в переплет, выбирайся, как можешь, а я тебе не помощница. Посмотрим, как ты выгородишь своего Георгия Ильича…» Лишь одна старая акушерка Екатерина Алексеевна посмотрела на Фаину подбодряюще: «Ну чего ты стушевалась, право? Скажи правду, люди поймут. Мы не хотим тебе зла…»

Вздохнув с судорожным всхлипом, Фаина еле слышно выдавила:

— Георгий Ильич… в Тургае не был. Он не доехал вместе с нами…

Литературный сотрудник атабаевской райгазеты Костя Краев считал, что в жизни ему здорово повезло. Не каждый в свои девятнадцать лет может похвалиться работой в настоящей газете, так сказать, у самых истоков печатного слова. Правда, Костя покамест не состоял членом Союза журналистов, но в душе был уже склонен причислить себя к славному племени старых «газетных волков»: шутка сказать, скоро два года, как пришел в редакцию. Поначалу он выдерживал испытательный срок, до большого, настоящего дела его до времени не допускали, корпел над чужими корреспонденциями. Сокращал, правил, украшая их красотами настоящего, как ему казалось, литературного слога. Но это было не то, далеко не то, о чем мечтал Костя. Его поэтическую, увлекающуюся натуру ни в коей мере не могли удовлетворять скучные статейки о вывозке минеральных и органических удобрений или корреспонденции атабаевского лектора-атеиста, нудные и маловразумительные, наполовину списанные из журнала «Наука и религия». Нет, Костю ни в коей мере не удовлетворяло безрадостное следование за чужой мыслью, по чужим строчкам. «Старому газетному волку» не терпелось выйти на самостоятельную, свободную охоту за материалом!..

Пробил час и для Кости Краева: ему, наконец, доверили писать самому. Первая его самостоятельная статейка была о передовике-киномеханике из районного стационара. Костя дотошно и очень обстоятельно выспрашивал у молодого паренька интересные факты из биографии, разузнал обо всем, что имело отношение к работе киностационара, и, когда блокнот был уже наполовину исписан, великодушно разрешил пареньку-механику быть свободным. Первый этап — сбор материала — был завершен. Предстояло самое трудное — оформление материала. Поначалу все представлялось простым и ясным, но уже первая строка далась молодому журналисту через немалые муки. Вскоре корзина для бумаг была доверху заполнена шариками скомканной бумаги. Рабочего дня Косте не хватило, дописывал дома. Наконец, когда многочасовой труд был готов, возникло еще одно нелегкое препятствие — нужно было придумать заголовок. Костя придумывал и тут же браковал десятки вариантов. В конце концов он совершенно перестал мыслить высокими категориями, в отчаянии остановился на самом неудачном и затасканном до невозможности варианте заголовка: «Проводник культуры на селе». С этим лег спать. На другой день с бьющимся сердцем постучался в дощатую дверцу редакторского кабинета-закутка и как можно безразличнее выдавил: «Павел Иванович, тут я накропал материальчик. Помните, про киномеханика».

Редактор был человек тихий, незлобивый, как большинство мужчин, крайне обремененных заботами о многочисленном семействе. Работники редакции и типографии заглазно величали его просто Пис — по первым буквам фамилии, имени и отчества: Павел Иванович Соколов. Короче — Пис. Вооружившись толстым двухцветным карандашом, Пис мельком пробежал глазами по Костиному творчеству, затем, поразмыслив секунду-другую, синим концом карандаша перечеркнул добрую половину статьи.

— Ты пойми, Краев, у нас не газета «Известия». Формат не тот. Твой материал съест полполосы… А потом — почему «проводник»? Культура — не электроток и не служебная собака… Подумай еще разок.

Костя про себя сильно обиделся на редактора и горько посетовал, что приходится работать под началом такого сухаря, который мало смыслит в вопросах хорошего литературного стиля. Одним словом — Пис… Тем не менее очерк Краева вскорости появился на странице районной газеты, правда, в сравнении с первоначальным объемом похудев раз в пять: позверствовал-таки синий редакторский карандаш.

Но читатели не догадались об этой редакционной тайне…

Это было во времена далекие. Теперь же Костины статьи, очерки появлялись чуть ли не в каждом номере газеты. Автор подписывал их замысловатым псевдонимом: К. Бигринский, К. — значит Константин, а Бигринский произошло от названия небольшой деревушки Бигра, в трех километрах от Атабаева, которую осчастливил своим рождением молодой журналист Костя Краев.

После того как в редакцию было доставлено письмо с жалобой на работу Атабаевской больницы, Пис не замедлил пригласить в свой кабинет-закуток Краева-Бигринского.

— Сядь, Краев. Ознакомься с письмом. Без подписи, видишь? Анонимка. Черт знает, кто их пишет! Но факты остро критические. Лихо написано… Так что, Краев, тебе особое, можно сказать, гвардейское задание: сходи в больницу, побеседуй с людьми. Одним словом, проверь факты на месте. Если подтвердятся, махни фельетончик: давно не писали в газете об охране здоровья трудящихся района. Упустили мы это дело, недолго и в «Обзоре печати» загреметь. Давай, Краев, разводи пары, двигай…

Костя Краев, он же К. Бигринский, сунул в нагрудный карман исписанный наполовину блокнот и уже через полчаса был на территории Атабаевской больницы. Первой, кто заметил фигуру литсотрудника «Светлого пути», была Лариса Михайловна. Зубной кабинет пустовал, Преображенская одиноко томилась возле большого окна, поглядывая на больничный двор сквозь кусок незапотевшего стекла. Долговязая фигура в кургузом зеленом плаще показалась ей знакомой. Ну конечно, это же работник из райгазеты, как его… Краев, Костя Краев. Ларисе Михайловне приходилось не раз бывать в редакции: время от времени ей заказывали статейки на тему «Как беречь зубы». Статейки свои она передавала Краеву, который изо всех сил старался выглядеть перед моложавой «зубнихой» этаким бывалым газетчиком. А впрочем, парень он ничего.

На правах давней знакомой Лариса Михайловна постучала в окно, приглашая Краева зайти.

— Какими судьбами занесло корреспондента в нашу глушь? Ну, заходите, располагайтесь, — указала гостю место в кресле для пациентов. — Надеюсь, вы сели в это кресло не по прямому назначению?

— Не беспокойтесь, Лариса Михайловна, с зубами у меня полный олл райт. «На Шипке все спокойно», как сказал один поэт. Забыл его фамилию…

— О-о, с вами, литераторами, приходится держать ухо востро! Вы со всеми классиками в родстве, ха-ха! Представляю, какая у вас интересная работа…

Лариса Михайловна почти искренне вздохнула. Краев был польщен.

— А я, как видите, невыразимо скучаю. В обществе мух… Вон их сколько на липучке… Осень, им пора подыхать, а все равно ползают. Злые, отчаянно кусаются… Кажется, я уже и сама готова наброситься на кого-нибудь и пребольно укусить!