До начала уроков Георгий Денисович восстановил по памяти все выставленные им за контрольную работу оценки и перенес в журнал. Работу над ошибками на уроке тоже провел по памяти. В конце урока принес извинения ребятам и покаялся, что по неосторожности залил чернилами их тетрадки для контрольных работ, теперь придется завести новые.

Домой пришел совершенно опустошенным. Ему казалось, что у него предболезненное состояние и без пневмонии ему не обойтись.

Дарья Архиповна тоже в тот день жаловалась на здоровье:

– Усе так болить, наче цілу ніч мене ціпками били. Руки підняти не можу, наче їх повідривали...

Из прошедшей ночи она ничегошеньки не помнила.

Кстати, ни она, ни Георгий не то что не заболели, но ни разу и не чихнули.

Медаль

Начало следующей истории было положено задолго до назначения Георгия Денисовича Л. учителем, а если быть точным, то и до его появления на свет.

В одно прекрасное лето заехал в Яблоневку неказистый «Москвичок» с самым обыкновенным мужичком в серых брюках и клетчатой рубашке. Поездил-поездил по улочкам, потом в соседнее село съездил, назад вернулся… Народ в селе ушлый, чужак был зафиксирован сразу, но не остановишь же его, не спросишь, что он здесь забыл. Мужичок побывал в нескольких хатках, поговорил с хозяевами: там водички попросил в радиатор залить, там дорогу расспросил, там полведра яблок купил… Повертелся, повертелся, да и уехал. Одно заметили самые дотошные наблюдатели за чужой жизнью – дольше всего у «припадочной» задержался. Но это дело такое – может, родственную душу встретил…

А через полтора года, как раз ко Дню Советской Армии, произошло событие, вызвавшее долгие пересуды в Яблоневом. Жора был свидетелем происходящего от первой минуты по последнюю, потому что он был, во-первых, ответственным за детскую часть зрительного зала в сельском клубе, а во-вторых, принимал участие в концерте художественной самодеятельности (по традиции, все школьные учителя были артистами, на них клуб и держался).

Дарья Архиповна пришла в клуб в числе последних. Она не любила скопления людей, в толпе ее тоже мог хватить припадок. Но настоял Флегонт Георгиевич, которого, в свою очередь, крепко настроил парторг. Хозяин сунул в карман горсть таблеток на все варианты отклонения супруги от нормы и повел ее в клуб.

Эту чету в колхозе не любили. Сначала за то, что те сидели. Потом за то, что Дашку, как величали Архиповну в селе, нельзя было обижать: она легко заводилась, быстро выходила на апогей истерики, а последующее ее поведение было непредсказуемо.

В тот день селяне еще раз в полной мере дали понять чете, где их место в обществе. Попытка пройти их к любому пустому месту пресекалась возгласом типа: «Куди тебе, Дашка, пре? Не бачиш, зайнято!» У Дарьи Архиповны от обиды начали дрожать губы – верный признак того, что быть беде. Выручил появившийся в зале парторг, который без лишних слов освободил первый ряд перед сценой и у центрального прохода посадил обоих. Флегонт Георгиевич дал жене таблетку успокоительного и напоил водичкой из фляги. Наиболее агрессивные тетки в зале стали вызывающе громко роптать: «Ти диви, куди їх посадили! А ми шо, не люди?!”

Ровно в назначенное время в президиуме на сцене появились: председатель колхоза, парторг, председатель сельсовета, парочка ветеранов войны из местных, а также лично военком из района в парадной форме и настоящий генерал. Генералов село еще не видело, поэтому вошедшие были встречены бурными аплодисментами.

Председатель открыл торжественное собрание, поздравил всех, кто имел хоть какое-то отношение к военной службе в прошлом, настоящем и будущем, и передал слово военкому. Военком выступил с достаточно пространной речью, в которой было понемногу и от истории создания армии, и от славного пути ее становления, и от великих ее побед во всех войнах… Речь его была выдержана в лучших традициях лекторского мастерства того времени, поэтому уже через тридцать минут внимание слушателей в зале стало рассеиваться, зрители стали перешептываться, некоторые полезли в карман за традиционной жменькой семечек. Но полковник закончил речь несколько необычно:

– … Но сегодня я выразить хочу особую благодарность тем нашим соотечественникам, которые в годы фашистской оккупации, рискуя своей жизнью, спасали наших раненых солдат и офицеров, выхаживали их втайне от врага, и помогали добраться до своих. Такой человек есть и в этом зале. Однако, прежде чем пригласить его на сцену, я предоставлю слово генерал-лейтенанту авиации, Герою Советского Союза… – к трибуне направился незнакомый генерал.

Даже самые бдительные не соотнесли, что сегодняшний генерал и позапрошлогодний мужичок на «Москвиче» – одно и то же лицо.

Выступление генерала в корне отличалось от официално-напыщенных речей того времени. Простыми словами он рассказал, как еще до войны попал в истребители, как с первого же дня войны он с боями отступал, сколько фашистов успел сбить, пока его впервые не сбили здесь, неподалеку от Яблоневого. Выпрыгнул он, раненый, из горящего самолета с парашютом, приземлился на нейтральную землю, которую уже оставили наши, но еще не захватили фашисты. Приземлился неудачно, к огнестрельному ранению добавился перелом, он потерял сознание, а пришел в себя под соломенной крышей какой-то хатки. Два месяца его выхаживала девочка, еще школьница. Кормила, поила, перевязывала раны, хотя всего медицинского образования у нее было – школьный кружок санитаров. А когда он почувствовал себя вполне боеспособным, вернула ему пистолет, документы и ночью вывела из села.

Долго добирался он до своих, не сразу его вернули в строй – чуть было за фашистского прихвостня не приняли, но потом все-таки поверили, и он доверие оправдал. До самого последнего дня войны уничтожал фашистов, дослужился до командира полка, получил звание Героя. Но всегда он помнил украинскую девочку, спасшую его от фашистского плена, от верной смерти. Два года тому назад вышел в отставку, решил вновь пройти свою боевую дорогу, теперь уже не по воздуху, а по земле… Заодно, если повезет, – решил он, – надо найти эту девочку и поклониться ей до земли. Ему действительно повезло: девочку он нашел. Пусть не легко сложилась ее судьба, но если человек достоин слов благодарности, то он должен их получить.

Генерал сошел с трибуны, спустился в зал, стал на колени перед Дарьей Архиповной и поцеловал ей руку.

Зал, и до этого слушавший его с предельным вниманием, онемел. Среди абсолютной тишины вдруг послышалось: «Ой, а я її...». Но конец фразы потерялся в громе аплодисментов. Люди в зале вставали, первые – чтобы увидеть стоящего на коленях генерала, настоящего Героя Советского Союза, а последующие – в честь героини.

Пунцовую от нервного напряжения Дарью Архиповну пригласили на сцену, полковник-военком зачитал указ и вручил имениннице медаль. Ответного слова зал не дождался: героиня только поплакала в микрофон, а Флегонт Георгиевич отвел ее за кулисы отпаивать лекарствами, которых, судя по всему, он взял неоправданно мало…

С того дня отношение селян к Дарье Архиповне резко изменилось: с ней приветливо здоровались, уступали место в очереди в сельмаге, приглашали в гости.

А еще полгода спустя в областном суде рассматривалось уголовное дело некоей Анны М., активно сотрудничавшей с фашистами в годы оккупации. Неопровержимые улики доказали ее причастность к гибели нескольких человек из числа мирного населения. Учитывая некоторые смягчающие моменты, суд ограничился тем, что приговорил ее к 15 годам лишения свободы с содержанием в колонии усиленного режима. Но никто не соотнес это событие с награждением боевой медалью никогда не воевавшей украинской девочки Даши.

Страшная месть

Нельзя сказать, что первый год работы Георгия Денисовича был безоблачным и чистым. Были и неприятности, одна из которых стоила ему выговора.

По сюжету эта история напоминает сказку о злой мачехе. Был овдовевший отец, который взял себе в дом другую жену. Как и полагается, отец был добрым и трудолюбивым, а мачеха – злой и ленивой. Слово в слово можно повторить любую сказку в той части, где отцу приходилось много работать, поэтому он не замечал деспотизма жены, которая при нем делала вид, что она добрая. Только у отца была не дочь, а сын, Алеша, и учился он в восьмом классе Яблоневской школы. Мачеха тоже была фигурой достаточно заметной, ибо работала в колхозе бухгалтером, а помимо всего имела весьма внушительные размеры. Знающие люди говорили, что она бухгалтерских курсов не кончала, а некогда окончила театральное училище, но со сцены сошла из-за нефотогеничных габаритов и сварливого характера. Впрочем, не все то, что говорят в селе – стопроцентная правда. Но никогда то, о чем судачат сельские кумушки – стопроцентная ложь.

После того, как мачеха родила отцу дочку, остатки ее уважения к отпрыску мужа исчезли. В отсутствие отца (от работал на железной дороге и часто подолгу бывал в поездках) мачеха делала жизнь Алеши невыносимой. Самая страшная кара была для него – выносить горшок.

Если бы речь шла о малышке, то куда ни шло. Но мачеха, выросшая в условиях домашнего ватерклозета, страшно не любила ходить в стоящую поодаль от дома деревянную будочку, где было неуютно и дуло во все щели. Тогда в отсутствие мужа она приспособилась пользоваться детским горшочком, после чего отправляла Алешу выносить его по назначению, а потом вымывать до абсолютной чистоты. Алеша попытался однажды пожаловаться отцу, но возмущение мачехи было столь бурным и искренним, что отец поверил ей, а не сыну. Сын получил по шее, что было вдвойне обидно.

Но мачеха на этом не остановилась. В бухгалтерии она всем без исключения рассказала о беспрецедентной лживости пасынка, приводя в пример все тот же горшок. «Вы можете меня представить на детском горшке?» – взывала она к слушателям. Слушатели опускали глаза ниже той условной линии, где должна была бы находиться талия жалобщицы, мысленно соотносили увиденное с размерами детского горшочка и отрицательно качали головой. Такое действительно невозможно было представить. По селу пополз мерзкий слушок. Рейтинг Алеши в классе стал неуклонно ползти вниз. Алеше перестали верить. В небольшом селе это равносильно гражданской смерти.