Пламя лампы поколебалось, видно, случайно, по ничтожной прихоти огромного мира.

Надьреви сидел уже в кресле и наслаждался покоем. Теперь почувствовал он то, что не замечал весь день: ботинок жал ему ногу. Ощущение боли подействовало почти успокоительно, так как ему захотелось наконец раздеться и лечь в кровать.

Но еще рано! Слишком рано. Если можно было бы уйти. Сбежать из усадьбы. «Убирайся отсюда, собака!» Сесть в поезд и укатить в Пешт… Но надо сидеть в Берлогваре. Необходимо лечь в постель, заснуть, завтра вовремя встать. Завтра начнутся занятия. Будет первый урок, за ним последует второй, третий, и так изо дня в день. Может быть, удастся уснуть. Напротив кровати окно, в парке светит луна, сверкают звезды, доносится чей-то странный голос, как будто насвистывает иволга. Ночью? Не может быть. Чей же это приятный, красивый голос?

На другой день Надьреви встал в восемь утра. Ференц принес ему в комнату большой таз с теплой водой для мытья ног. Учителю захотелось искупаться в нем целиком. Потом он побрился, позавтракал; ему подали то же, что накануне: кофе, масло, рогалик и фрукты. Он уже привык к такому завтраку. Еще за едой раскрыл учебник римского права. Институты римского права. Введение в историю права с использованием источников. Автор Тамаш Вечеи, 1898 год издания. Цена пять форинтов. Хотя и с налетом доктринерства, но труд добросовестный. Цена и дата выпуска стоят прямо на обложке. Надьреви пробежал несколько первых страниц. Потом прочел главу под названием «Предварительные сведения». Вскоре освежил в памяти все необходимое для первого урока. Он, правда, сомневался, удастся ли ему провести и первый урок.

Во избежание недоразумения Ференц напомнил учителю, что ему следует пройти в комнату графа Андраша, там состоятся занятия. В барском доме, на втором этаже. До десяти часов оставалось еще много времени, и Надьреви пошел пройтись. Разумеется, в парк. На лужайке, в густом кустарнике, он обнаружил скамью. Сел на нее. Но вскоре вскочил с места и принялся снова ходить, кружить по парку. Он чувствовал себя свежим, отдохнувшим, полным сил. Дошел до теплицы, за которой зеленел огород. Рыжеватый мужчина с козлиной бородкой давал указания двум девушкам, которые собирали в корзины овощи. Рыжий добродушно подгонял их, даже хлопал по заду, а они смеялись. Он говорил с иностранным акцентом, и над этим, наверно, потешались девушки.

— Дофольно, несите, фы мне надоель.

Учитель то и дело посматривал на часы и около десяти направился к дому. Ференц проводил его в комнату Андраша. Надьреви прихватил с собой учебник. Оглядевшись, сел и стал ждать. Лакей ушел, потом снова появился и доложил, что их сиятельство еще в постели, сейчас изволят завтракать и просят господина учителя подождать. Надьреви возмутился. Зачем отлынивать от занятий, прибегать к уверткам, это уж наглость. Сгоряча решил он отчитать Андраша за опоздание. Ведь если молча сносить все, то их отношения окончательно испортятся, бог знает какой номер еще выкинет с ним молодой граф. Но ему ничего не оставалось, как ждать. Он встал с места, осмотрел комнату. По-видимому, это кабинет, необычайно скромно меблированный. Посередине стоит огромный письменный стол, на нем бювар, чернильница, перья, карандаши, несколько безделушек, две-три фотографии в рамках, разные мелочи; на полу корзина для мусора. По обе стороны стола довольно неудобные плетеные стулья и такой же диван. Нет ни книжных шкафов, ни книг, за исключением тоненькой книжечки в черном переплете, скорей даже тетради, лежащей на письменном столе. Корзина для мусора пуста. А ведь эта комната, действительно, не что иное, как кабинет. По крайней мере, так обставлена. Для чего же, для каких занятий она предназначена? На стене висят два изящных рисунка со сценами из рыцарской жизни. Бронзовая статуэтка с деревянной подставкой изображает охотничью собаку. Даже газет нигде не видно. Среди прочих мелочей на письменном столе перочинный нож, ластик, наконечник для карандаша, пресс-папье, ручка с пером, маленькая плетка и два стилета в ножнах, один поменьше, другой побольше. «Хорошо еще, что нет меча, щита и копья, — подумал Надьреви, — и подковы, которую хранят на счастье».

Он взял книжечку в черном переплете. Открыл ее. Это была семейная хроника графов Берлогвари. Написана капелланом Ксавером Ковачем. Посвящена его сиятельству Йожефу Берлогвари, графу Дунакелезскому и Берлогварскому, с благодарностью и нижайшим почтением. Надьреви прочел первые строчки: «Истоки славного рода графа Берлогвари следует искать в далеком прошлом, относящемся еще ко временам князя Арпада». Какие подвиги и заслуги графов Берлогвари перед нацией увековечены в этой книжечке? «С нижайшим почтением». Учитель отложил ее подальше в сторону. Но потом подумал, рано делать выводы, кто ищет, тот найдет. Может быть, и не следует насмехаться над графами Берлогвари. Что сам он успел сделать для блага нации?.. Он подошел к открытому окну. Оттуда открывался иной, чем из флигеля, вид на парк, поскольку комната находилась на втором этаже и окна ее были высоко над землей. В просветах между деревьями и над кустами просматривалась даль; горизонт терялся в дымке тумана, где-то слышался гул молотилки, хорошо знакомый учителю звук, тревожный и отрывистый, который то замирал, то вновь оживал.

С опозданием на полчаса пришел Андраш. Он был одет уже не в тот костюм, что накануне, а в коричневый клетчатый пиджак, синий жилет, коричневые ботинки, белоснежную рубашку с пристежным крахмальным воротничком и крошечными серебряными запонками в манжетах; золотая булавка в форме рога сверкала на темно-синем галстуке. Костюм элегантный, хотя слегка эксцентричный. Для кого, зачем он так вырядился здесь, в этом захолустье? Видно, для собственного удовольствия. То и дело, наверно, смотрится в зеркало.

Красивый и необычный облик был у молодого графа; нежный слегка печальный взгляд голубых глаз, лицо чуть ли не страдальческое, молящее: «Не мучайте меня!» Грубая сила, не вяжущаяся с легко угадываемой в Андраше неврастенией, сквозила в некоторых его словах, отдельных жестах.

Он что-то жевал. Посмотрел на стоявшего у окна учителя. Потом пригласил его сесть на диван. А сам сел напротив него на неудобный плетеный стул.

— Вы любите грецкие орехи? — спросил он и достал из кармана пиджака несколько свежих орехов.

— Люблю, — отвечал Надьреви.

— Ловите, пожалуйста, — сказал Андраш, бросив ему через стол два ореха.

Невольно заразившись его шутливым общительным настроением, учитель ловко поймал орехи.

Взяв со стола стилет, что побольше, молодой граф вынул его из ножен и блестящим клинком расколол орех. Надьреви попытался раздавить орехи рукой, крепко сжав их в кулаке. Но не смог, скорлупа попалась очень твердая.

— Так вам не расколоть, — лукаво посматривая на него, обронил Андраш. — Не стоит стараться. — Надьреви упорно, но тщетно сжимал кулак. — Может быть, попробуете стилетом, — продолжал он, кинув учителю острый стилет.

«Сумасшедший!» — пронеслось в голове у Надьреви, но он тотчас убедился, что испугался напрасно. Стилет, летевший вперед более тяжелым своим концом, рукояткой, благополучно упал к нему на колени.

Расколов орехи, он сказал:

— Спасибо, ловите, пожалуйста! — и бросил стилет Андрашу.

Молодому графу понравился этот ответ, и он одобрительно засмеялся. Потом, когда они очищали свежие ядра от перепончатой скорлупы, Андраш заметил:

— Надеюсь, вы не льстите себя надеждой, что сегодня мы начнем заниматься. — И, прищурив глаза, испытующе поглядел на Надьреви: не остыло ли его рвение после такого заявления.

— Мы начнем сегодня! — спокойно возразил тот.

— Что же, если хотите, читайте сами свои лекции, я найду для себя занятие повеселей, — задетый грубой категоричностью учителя, с некоторым презрением проговорил Андраш. — Может быть, почищу ногти. Вы не рассердитесь, если я посижу пока в другой комнате? А вы спокойно рассказывайте свои басни.

— Я не рассказываю басен, а преподаю юриспруденцию. Вы останетесь здесь и выслушаете мои объяснения. Надо взяться за дело.

«Неприятный субъект, — подумал молодой граф. — Старательный, добросовестный. Вот проклятие!» Вскинув голову, он насмешливо посмотрел в глаза учителю, что-то хотел сказать, даже рот открыл, но передумал. Предпочел промолчать. Расколов еще один орех, стал его есть. Затем, прибегнув к дипломатическому приему, завел разговор о другом, чтобы оттянуть время и смягчить Надьреви.

— В каком классе вы ехали?

— Во втором.

Андраш с молчаливым одобрением посмотрел на учителя.

— Спали в поезде?

— Мало.

— Не спится в поезде? Я в дороге сплю лучше, чем дома в кровати.

— Я боялся заснуть.

— Почему? Чего вы боялись? Неужели и вы боитесь крушений? Как барон Вайдик, который даже днем не решается ездить по железной дороге.

— О крушениях я не думал. Но боялся проспать пересадку, а потом в пригородном поезде — Берлогвар.

— Проехали бы дальше, — засмеялся молодой граф. — И на другой день вернулись бы. Что страшного?

— Вернуться? Это неплохо. Но на какие деньги?

— Вот как! Теперь до меня дошло. У вас было мало денег.

— Да.

— Проклятие! Не понимаю таких людей. У Пакулара никогда не было ни гроша. И он ходил в своем единственном костюме.

Надьреви покраснел от смущения. Но он был слаб духом, ему не хватало твердости, чтобы отрезать: «У меня тоже один-единственный костюм, который вы на мне видите». Он промолчал.

— А если кончаются деньги, — в конце концов, и это может со всяким случиться, — нет ли у вас при себе на всякий случай какой-нибудь вещицы? Золотых часов, ну хотя бы кольца или еще чего-нибудь.

— Нет.

Андраш покачал головой. И опять презрительно, но в то же время сочувственно и доброжелательно засмеялся.