— Ты считаешь, он ответил бы тогда, что могут? — спросила Ольга.

— Ничего подобного. Не такой он легкомысленный парень. Возможно, он еще категоричней утверждал бы, что ausgeschlossen. Исключено! Но последовал бы второй укол. Потом третий. Очень глубокий, конечно, до самого живота. Тогда уж он уступил бы. По-польски заговорил бы, наверно. Сказал бы, что и он, в конце концов, точно не знает. Может, и не возьмут, но, может, и возьмут.

Ольга и Петер смеялись чуть не до упаду. Невероятно забавно было, когда Андраш с глубокомысленным видом совершенно серьезно объяснял, как прошел бы сенсационный опыт. Он изображал, пронзая рукой воздух, как игла втыкается в полковника Либедински. Вот десятый, тридцатый угол, — Андраш вошел в раж, а несчастный полковник уже совсем изнемог и едва слышно стонал: «Мо-о-огут, конечно, взять; конечно, мо-о-огут. Извините, пожалуйста, у меня нет ни малейшего представления, почему я набитый дурак, но, наверно, могут взять».

Образовав тесный кружок в стороне от других, они втроем веселились на славу. Но это была лишь шутка, игра воображения, а в действительности полковник Либедински продолжал разглагольствовать, и вполне отчетливо звучал его голос:

— Японцы, изволите видеть, своим первоначальным успехом обязаны стратегическому нововведению: они изобрели траншейный бой. Сражаются, сидя в окопах. Но это, разумеется, чепуха, потому что вскоре и противник последует их примеру, и тогда японцам капут.

Хозяйка предложила выпить по второй чашке кофе. Гости не отказались; она тоже налила себе чашечку и, поднеся ее к носу, долго нюхала кофе.

Старый граф Андраш, прислушивавшийся теперь к словам полковника Либедински, подхватил:

— Сражаются, сидя в окопах. Странно. В наше время такого не было.

— Да, прежде многого не бывало из того, что теперь вошло в нашу жизнь. И много было такого, чего теперь нет и в помине, — изрек полковник Либедински. — В древности были фаланги, теперь их нет. Прежде не было стрелковых цепей, изволите видеть, а теперь они есть. И эти стрелковые цепи изобрел Фридрих Великий.

— Гм! — покачал головой старый граф Андраш.

Графа Тамаша не интересовала стратегия, он предпочел продолжить разговор о внутренней политике, который вел раньше со своим кузеном:

— А чего, в сущности, добивается оппозиция? Объясни мне.

— Понятия не имею, — ответил граф Андраш.

— Оппозиция стремится свергнуть правительство, — разъяснил барон Бюхльмайер.

— Зачем? Неужели другое будет лучше?

— Оппозиционеры не столько борются за лучшее правительство, сколько сами рвутся к власти.

— Ерунда.

— Они иначе настроены.

— Однако его величество…

— Его величество не знал бы с ними хлопот. Придя к власти, они плясали бы под его дудку. Оппозиционеры проголосуют за предложение о рекрутском наборе, то есть за то, против чего теперь возражают, верней, возражали раньше, до пакта.

— Не понимаю Дюлу Андраши[20], — заметил граф Тамаш. — Оппозиция — это же буржуа, адвокаты, такие, как Полони и прочие, — мне на них наплевать. Но Дюлу я не понимаю.

— Что ты не понимаешь? — после некоторого размышления спросил граф Андраш. — Он соперничает с Тисой. Вот и все. Тиса — премьер-министр, поэтому твой Дюла водит дружбу с оппозицией.

— Непонятно, ведь он там один… один-единственный порядочный человек.

— Тамаш, я поменяюсь с вами местами, — сказала госпожа Ферраи. — Сяду поближе к вашей жене, и вы сможете продолжать разговор о политике. Меня он не интересует.

— Пожалуйста, — встал с кресла граф Тамаш.

— Если бы вы по-прежнему толковали о русско-японской войне, то я бы еще выдержала. Но Тиса и оппозиция — это уж слишком.

— И Фридрих Великий тоже. Давненько он жил, много писали и говорили о нем, — засмеялся барон Бюхльмайер.

— Но он, по крайней мере, был интересным человеком.

Госпожа Ферраи обменялась местом с графом Тамашем; обе дамы улыбнулись друг другу.

— Долго вы пробудете у себя в Эрдёше? — спросила графиня Янка Берлогвари госпожу Ферраи.

— Понятия не имею. Надоело уже. Но в это время года, летом, мне и в Пеште скучно.

— Когда вы ездили туда в последний раз?

— С месяц назад. Осмотрела цветочный променад.

— Я, к сожалению, его не видела. Тамаш сказал, что ему это неинтересно, одна я не захотела поехать в Пешт.

— А променад прекрасный. Доставил мне удовольствие. Других развлечений для меня и не нашлось там. Кое-что шло в театре, но с театром мне решительно не повезло. Представьте, я поехала в оперу, и мне пришлось слушать каких-то «Половцев». Это было ужасно.

— «Половцев»?

— Да, представьте, опера, называется «Половцы». Я даже не знаю, кто композитор, какой-то венгр. Говорю вам, это было ужасно. Представьте, и Кутен пел.

Потом совершенно случайно все одновременно замолчали, и в курительной наступила тишина. Ее нарушил чей-то громкий голос:

— Мясо еще немного тушат, добавляют нарезанное кусочками сало, поджаренное с луком, наконец поливают соусом, и блюдо готово.

Это сказал один мужчина другому. Никто не засмеялся, не удивился.

Кузены Берлогвари стали обсуждать какой-то судебный процесс. Граф Тамаш вел тяжбу из-за земельных владений; он жаловался, что дело подвигается плохо.

— Скажи, Андраш, я только сейчас заметила, почему сегодня вы лишь втроем приехали к нам на обед? — спросила внезапно Ольга.

— А кто еще мог с нами приехать? — с недоумением посмотрел на нее Андраш.

— Что же с этим… как его?.. Пеликаном?

— С кем? С Пакуларом! Его уже нет у нас.

— Как так?

— Он уехал на военный сбор.

— Неплохо! — захохотал Петер. — Пакулар в роли солдата. Если бы у японцев все солдаты были такие, как Пакулар, они бы в два счета взяли штурмом эту… эту высоту. Какой у нее номер?

— Черт его знает. Спроси у полковника Либедински.

— Не важно.

— Ну, спроси. А вдруг сейчас он назовет другой.

— Осел же ты, Андраш. Как мы проверим, тот или не тот номер, если сами не помним.

Однако Андраш обратился к полковнику Либедински:

— Господин Либедински, будьте добры!

— Слушаю вас.

— Какой номер высоты при Порт-Артуре, о которой вы говорили раньше?

— Двести три.

— Спасибо. — Засмеявшись, Андраш тихо прибавил: — Мы потерпели фиаско. И раньше он называл ту же цифру. Значит, старик кое в чем разбирается.

— Подумаешь! Об этом без конца пишут во всех газетах.

— Скажи, пожалуйста, а с этим, как его, с Пакуларом, успели вы что-нибудь сделать? — спросил Петер.

— А что мы могли сделать?

— Преуспеть в занятиях. Выучили вы что-нибудь?

— Экзамены я выдержу, — отмахнулся от него Андраш.

— А вы готовились?

— Даже не начинали.

— А если бы и начали… — захохотал Петер. — Этот… этот Пакулар смыслит хоть что-нибудь в науках?

— Наверно.

— По-моему, он остолоп, не сердись только.

— Ну, нет. Пакулар не остолоп, а вполне сносный парень.

— Пакулар недотепа, — поддержала Петера Ольга.

— Может быть, и недотепа. Неуклюж слегка. Чего ждать от такого голодранца?

— Теперь будешь сам заниматься?

Андраш отрицательно покачал головой.

— У меня есть уже другой наставник.

— Браво! Тоже Пакулар? Или на этот раз Пеликан?

— Надьреви.

— Пусть лучше и он будет Пакуларом. Мне нравится эта фамилия.

Расставшись с Крофи, Надьреви еще погулял по парку, потом пошел в свою комнату, чтобы его могли легко найти, когда графское семейство вернется домой. Он ждал, скучая; читать ему было нечего: ведь, кроме двух учебников по юриспруденции, необходимых для занятий с Андрашем, никаких книг он не привез. Учитель то садился к столу, то, полный нетерпения, ходил из угла в угол. Первое впечатление подчас говорит о многом; что за люди граф и графиня Берлогвари, сумеет ли он представиться им, поддержать разговор? Время шло: подойдя к входной двери, он выглянул во двор, — ни души. Потом, увидев Ференца, спросил у него:

— Господа еще не приехали?

— Их сиятельства еще не приехали, — деревянным голосом ответил Ференц, словно поправляя учителя.

«Да, хорошо вышколили этого идиота», — подумал Надьреви и рассердился. До чего трудно прицеплять к словам нелепые титулы! Может быть, Пакулар владел этим искусством? И что он советовал? Как ни странно, некоторым людям не претит подобное самоуничижение. Сирт, истинный джентльмен, наверно, прекрасно манипулировал бы титулами. Поставил бы, очевидно, на место лакея. Этот Ференц — настоящее чудовище. Его выхолостили, изуродовали, он уже не человек, а машина, лакей. На фабрике человеческих чудовищ производят таких… «Ах, я слабонервный дурак, — ругал себя Надьреви. — Другой на моем месте преспокойно гулял бы по парку. Когда приедут Берлогвари, тогда и приедут. Никуда не денутся. Разыскали бы меня. Зачем часами томиться в доме, ожидая их?»

На самом деле он ждал не больше получаса. Сев на диван, учитель погрузился в размышления. Вы тут, возможно, слегка поскучаете, сказал ему молодой граф. По себе небось знает, как скучно в Берлогваре. Достатка, комфорта, тишины, покоя здесь хоть отбавляй, но постепенно дуреешь от всего этого, даже читать не захочется, если и книги есть под рукой. Надьреви задремал. Чуть не заснул крепко.

Графское семейство лишь к вечеру вернулось из З… Еще по дороге домой граф Берлогвари спросил сына:

— Этого молодого человека я увижу за ужином, не так ли?

— Да.

— Что он из себя представляет? Не похож на пугало?

Интересуясь новым учителем, граф Берлогвари не случайно упомянул о пугале. В поле у дороги стояло пугало, — крест из двух тонких жердочек, и на нем дырявая соломенная шляпа и разорванное в клочья черное пальто.

— Вид у него вполне сносный, — ответил Андраш.

Потом граф Берлогвари заговорил о другом:

— Хочу прикупить этот участок. Чтобы Топуста не заканчивалась здесь узким клипом.

Андраш молчал. Возразить отцу даже не приходило ему в голову, а в одобрении тот не нуждался.

И с этим вопросом они покончили. Солнце уже клонилось к западу, карета неслась навстречу закату; красный солнечный диск, синева неба, причудливые перистые облака, — все это не могло послужить темой для разговора. Уж скорей букашки, кружащие в воздухе. Об одном похожем на гусеницу волосатом чудовище, которое задело графа Берлогвари по лицу, он сказал: