— Черт побери этих гадин.

Сгоняя с носа и уха малюсеньких мошек, графиня Берлогвари обронила с улыбкой:

— Ну и любит же поговорить этот Либедински.

В усадьбе ужинали в восемь часов. В половине восьмого в комнату учителя заглянул Андраш. Надьреви вскочил с дивана.

— Добрый вечер. Вы спали?

— Вздремнул немного.

— Скоро будем ужинать. Я отведу вас в дом.

И Андраш подождал немного, хотя и не рассчитывал, что Надьреви будет переодеваться. Пакулар тоже не делал этого, но кто знает…

— Значит, вы не скучали.

Он окинул комнату внимательным взглядом, интересуясь, что привез с собой этот бедный студент. Обследование было столь деликатным, что ускользнуло от внимания учителя.

— Каждую пятницу ездим мы в З. на обед. Через неделю возьмем и вас с собой.

Надьреви чувствовал, что молчать неприлично, но ничего умней не пришло ему в голову:

— Далеко этот З.?

— Нет. В десяти километрах.

Чтобы хоть как-то подготовиться к ужину, учитель вымыл под умывальником руки.

— Что ж, мы можем идти, — сказал Андраш.

Он пошел вперед, Надьреви за ним.

Солнце село, в доме уже горели лампы. В полдень учитель не успел рассмотреть прихожей. Там висело множество охотничьих рогов, оружия и картин, изображающих лошадей и псовую охоту. Они свернули направо в коридор, где вдоль стен стояли вешалки, а над ними тоже висели рога и мечи, щиты и старинные ружья. У одной из дверей Андраш остановился и, постучав, сразу открыл ее. Они вошли в курительную. Там уже сидела с рукоделием графиня Берлогвари.

— Господин Надьреви, — церемонно представил его Андраш.

— Целую ручки[21], — едва слышно пробормотал учитель и поклонился.

— Добро пожаловать. — Графиня протянула ему руку и указала на удобное кресло. — Садитесь.

Надьреви сел напротив графини, которая вязала галстук из бордового шелка. Отложив в сторону рукоделье, она сняла очки. Внимательно оглядела учителя; он — ее. Седеющая полная женщина, лет сорока, со следами былой красоты, как говорят обычно.

— Сожалею, что сегодня мы не смогли взять вас с собой в З.; вы, наверно, скучали, — проговорила она тихим, нежным голосом.

— Я не скучал, а гулял по парку.

— О, это не слишком занимательно. У нас парк небольшой.

— Я видел там много красивых деревьев.

— Вы еще не проголодались? Мы не пьем до ужина чай. Но если желаете, вам будут подавать.

— Благодарю вас, не надо.

Во время этого разговора Андраш стоял, в задумчивости глядя на ковер. Вошел граф Берлогвари.

— Добрый вечер. — И он протянул учителю руку.

Встав с места, тот поклонился.

Граф Берлогвари сел и, указывая на кресло, бросил:

— Прошу вас.

Некоторое время он молчал, словно размышляя, что сказать этому юноше или о чем спросить его. Потом, встав, открыл шкаф и выложил на круглый столик коробку сигарет.

— Вы курите?

— Спасибо, не курю.

— Молодец! И вы уже приобрели пятиэтажный дом в Пеште?

— Пока еще нет.

Граф закурил. Андраш тоже взял себе из коробки сигарету. Когда они стояли рядом, видно было, что отец немного выше, тоньше и стройней сына. Андраш плечистый, широкогрудый. И лицом не похож на отца. У графа Берлогвари кирпично-красные щеки, орлиный нос и усы на венгерский манер. Глаза чуть навыкате; две складки тянутся от кончика носа к уголкам рта. Надьреви смотрел на его лицо, и оно казалось ему строгим, суровым. И жестоким. Впрочем, возможно, это было обманчивое впечатление, сложившееся под влиянием рассказанной коммивояжером истории о смерти графского сына. Страшный случай вполне вязался с наружностью старого графа, но тот выказал только что такую очаровательную обходительность и любезность, что учитель усомнился в достоверности этой истории.

Граф Берлогвари сидел, Андраш продолжал стоять, графиня, надев очки, опять принялась за вязание. Подойдя к окну, Андраш устремил взгляд в парк, погруженный уже в темноту. Курительную освещала керосиновая лампа с большим круглым абажуром.

— Беритесь как можно скорей за дело, а то, по-моему, у вас мало времени. — Надьреви молчал, и граф Берлогвари спросил сына: — Когда будет экзамен?

— В начале октября, — ответил тот.

— Когда именно?

— Пока неизвестно.

— Значит, меньше чем через два месяца. — Граф Берлогвари снова обратился к учителю: — Полагаю, вам следует заниматься по два часа в день.

— И я так считаю, — сказал Надьреви.

— Не потому, что ежедневных двухчасовых уроков достаточно, чтобы сделать из молодого графа юриста, а потому, что его нелегко вообще засадить за книги.

Андраш стоял спиной к отцу и Надьреви; не оборачивался, делая вид, будто разглядывает что-то в вечерних сумерках.

— Работа предстоит трудная, — продолжал граф Берлогвари, — об этом, очевидно, уже предупредил вас Пакулар.

— Да, — вырвалось у Надьреви.

— Прилежания у Андраша не хватает. Я, правда, уже говорил ему, что…

— Мне он обещал начать не откладывая заниматься, — перебила его графиня и поглядела на сына.

Ей хотелось услышать подтверждение великодушного обещания, но Андраш упорно смотрел в окно и словно не собирался отрывать от него взгляда, а тем более принимать участие в касающемся его разговоре.

Последовало короткое молчание. Надьреви не сводил глаз с ярко-желтого пламени керосиновой лампы и думал о том, что при ее свете читать куда приятней, чем в кафе при резком электрическом свете.

— Тамаш говорит, что не рассчитывает выиграть судебный процесс, — обратился к жене граф Берлогвари.

— Раньше он думал иначе. Очень надеялся.

— Вчера получил он письмо от своего адвоката.

— И адвокат так откровенно уведомил его?

— Тамаш им недоволен. Как видно, не доверяет ему.

— Весьма неприятная ситуация.

— Не знаю, основательны ли его опасения, но с адвокатами вечно одна беда. Адвокат должен быть абсолютно надежным, порядочным человеком, — сказал граф Берлогвари, невольно посмотрев на учителя.

Во время этой беседы Надьреви понял, что в Берлогваре часто будет заходить при нем разговор о посторонних, не касающихся его делах. И тогда, конечно, он будет чувствовать себя здесь лишним, очутившимся между небом и землей. В таких случаях помогает курение: и сам время убьешь, и другим не будешь в тягость. При последнем высказывании графа Берлогвари об адвокатах у Надьреви замерло сердце. К тому же на него был брошен как бы выжидающий взгляд. Значит, граф Берлогвари требует от адвоката абсолютной надежности и порядочности. Тут впервые в полной сомнений душе учителя пробудилась надежда.

Не то из коридора, не то из прихожей донесся звук гонга. Тотчас распахнулась дверь в столовую, и появился лакей.

— Кушать подано, — доложил он.

Граф и графиня встали, Надьреви тоже. Подойдя к матери, Андраш повел ее под руку, за ним пошел учитель, которого пропустил вперед граф Берлогвари.

Стол был накрыт так же роскошно, как в полдень. Графиня заняла свое место, старый граф указал Надьреви на стул, стоявший справа от хозяйки дома. Слева от нее сел он сам, напротив Андраш. Прекрасно! Такой распорядок понравился Надьреви. Его, как гостя, посадили на самое почетное место, возле хозяйки. Не то что в доме Мадьяри, где во время обеда даже в узком семейном кругу он сидел на седьмом или восьмом месте, а за ним лишь его ученик и гувернантка. Кажется, прав Пакулар: здесь к гостям относятся с уважением.

Ужин начался с мучного блюда — несладких оладий, поджаренных на сале. И сразу был преподан урок, как надо их есть. Графиня — ей первой поднесли блюдо, — отвела его рукой, отказавшись от оладий. Следующий был Надьреви. Он взял одну оладушку, но не знал, можно ли резать ее ножом. Лакей перешел с блюдом к графу, и надо было подождать, пока граф положит себе на тарелку. Поэтому Надьреви налил воды в стакан, верней, лишь хотел налить, и, как только потянулся к графину, у него за спиной появился лакей и, взяв графин, налил ему. Надьреви пил довольно долго. Тем временем выяснилось то, что должно было выясниться. Оладьи едят вилкой с ножом. Но напрасно учитель думал, что никто не разгадал его маневров. Все, даже лакей, прекрасно видели, что происходит и почему происходит то, что происходит. Но обошлось без неприятностей, хозяева остались довольны его поведением.

— Что нового в Пеште? — обратилась графиня к Надьреви. — Давно уже не ездили мы туда. Там теперь мертвый сезон, не так ли?

Учитель не знал, что ответить. Самое простое было согласиться.

— Да, — пробормотал он.

— Насколько я понимаю, нет ни театральных спектаклей, ни заседаний в парламенте.

— Я не хожу по театрам, — сказал Надьреви.

— Под конец сезона какую-то новую пьесу давали в Национальном театре. Я не видела. Это… Андраш, как же она называется?

— «Византия».

— Да. «Византия» Ференца Херцега[22]. Ты смотрел?

— Нет. Я редко бываю в театре.

Учителю бросилось в глаза, что два прислуживающих за столом бессловесных лакея с деревянными лицами движутся, как автоматы. Оба они обратились в зрение и слух; словно читают мысли господ и тут же исполняют их желания. Ходят бесшумно, должно быть, на цыпочках, от буфета к столу. Конечно, на цыпочках, — это видно по их движениям, да и каблуки не стучат. И действуют в полной согласованности, хотя не разговаривают друг с другом, вообще молчат и лишь переглядываются. Весь ужин похож на прекрасно разученную и разыгранную пантомиму, если не считать слов, которыми изредка обмениваются господа.

На второе было жаркое с разнообразными гарнирами. Бритый лакей обносил жарким, а за ним шел усатый с гарнирами. С усатым приключилась беда. Он совершил большую оплошность: блюдом задел по плечу графиню. Лакей покраснел от смущения, графиня не шелохнулась, только бросила взгляд на мужа, который, ничего не заметив, смотрел в свою тарелку.

Напоследок, после пирожных со сбитыми сливками, подали фрукты. Кончив ужинать, все остались сидеть за столом, потому что усатый лакей положил перед прибором графа Берлогвари маленькую книжечку, верней, тетрадь в твердом переплете. В нее повар вписывал по-французски предлагаемое на завтра меню. Взяв тетрадь, граф Берлогвари прочел себе под нос названия блюд. Что-то вычеркнул, вписал и отдал тетрадь усатому лакею. Тогда встала хозяйка дома, следом за ней поднялись остальные и, пожелав друг другу здоровья, пошли опять в курительную.