Обед начался в час дня. Андраш Берлогвари с семьей приехал довольно рано, в начале первого. Он был в близком родстве с хозяевами и мог позволить себе явиться пораньше. Перед обедом все собирались обычно в курительной комнате рядом со столовой. Гостей принимали хозяин дома и его сын. Между кузенами Берлогвари наблюдалось некоторое сходство. Но у графа Андраша был орлиный нос, седоватые усы по венгерской моде, налитые кровью глаза навыкате; если бы не барственная осанка и манеры, то по кирпично-красному лицу его можно было бы принять за обыкновенного пештского или венского извозчика. А у графа Тамаша был нос картошкой, бакенбарды, постоянно мигающие глаза; он явно подчеркивал свое сходство с императором Францем-Иосифом.

Сын графа Тамаша, Петер, аристократ со всеми признаками вырождения, просился на карикатуру какого-нибудь юмористического журнала; без всякого искажения его портрет могли бы напечатать, например, в «Симплициссимусе». Бледный, лысая голова яйцом, тонкие губы, картавость. Старшие Берлогвари, Тамаш и Андраш, были высокие, узкоплечие, сухощавые; граф Андраш держался чопорно, прямо, граф Тамаш немного сутулился. Манеры графа Андраша, прямолинейные, чопорные, хотя и учтивые, напоминали его осанку; граф Тамаш отличался мягкими, вкрадчивыми, наигранными манерами.

Графиня Янка, с аристократического лица которой не сходило кислое выражение, с презрением и отвращением постоянно принюхивалась к разным запахам, втягивая воздух своим длинным носом с горбинкой. Она любила изысканную речь. Говорила, цедя сквозь зубы, брюзгливым, укоризненным, требовательным тоном. Ее дочь Ольга походила на мать, хотя в ней еще чувствовалась милая детская непосредственность.

Среди гостей была еще одна дама, вдова, госпожа Ферраи, просто Ферраи, не больше, и приглашение на обед к графу Тамашу Берлогвари она получила, по-видимому, потому, что ее покойный муж, Фидель Ферраи, был необыкновенно богатым человеком, богаче любого из графов Берлогвари, а она унаследовала все его состояние.

Перед обедом гости посидели в курительной, некоторые выпили вермута; в час поднялись, чтобы перейти в столовую. Мужчины взяли под руку дам; хозяйку дома повел полковник Либедински, госпожу Ферраи — барон Бюхльмайер, Ольгу — молодой Андраш, графиню Берлогвари — граф Тамаш Берлогвари. Мужчин оказалось больше, чем женщин. Оставшиеся без пары мужчины одиноко завершали шествие. Все сели за обеденный стол, на самое почетное место супруга Тамаша Берлогвари, справа и слева от нее в зависимости от ранга и возраста расселись гости и хозяева. Молодой граф Андраш занял место между Петером и Ольгой Берлогвари. Стол был сплошь заставлен посудой, бокалами и серебряными приборами. Возле каждого куверта стояло несколько бокалов, больших и маленьких, предназначенных для разных вин. Подали суп. Толкнув Андраша в бок, Ольга указала на свою мать, которая обычно нюхала суп, и, почувствовав даже приятный запах, морщилась, будто испытывая к еде отвращение; лишь постепенно разглаживалось ее нервное лицо, и тогда, точно смирившись с судьбой, начинала она есть. Петер, тоже наблюдавшим за матерью, шепнул:

— Хорошо бы что-нибудь влить ей в суп.

— Ах ты, бесстыдник! О какой-нибудь гадости подумал?

— Нет. Капнуть, например, чуть-чуть духов. Но как это сделать? Вот в чем загвоздка.

— Тогда всем пришлось бы есть бульон с духами. И тебе тоже. Мы не смогли бы: очень невкусно.

— Я и ломаю голову, как влить только в мамину тарелку несколько капель ну хотя бы ландышевых духов.

— Ты, Петер, чудовище, — засмеялся Андраш.

— Да я лишь предлагаю такой план, необязательно его приводить в исполнение. Но вышла бы неплохая шутка, не так ли?

— Я мог бы изобрести шутку получше, — прошептал Андраш.

— И ты, Андраш, собираешься потешаться над моей мамой? — укоризненно проговорила Ольга.

— Нет, вовсе нет. Меня занимает мысль, что было бы, если бы в стул полковнику Либедински воткнуть иголку.

— Как что было бы? И что тут остроумного?

Трое молодых людей не спускали глаз с полковника Либедински, который важно, неторопливо ел суп и говорил скрипучим голосом:

— Да, в победе русских сомневаться не приходится. — Проглотив ложку супа, он продолжал: — Только профаны верят в силу японцев. Все предыдущие события — лишь первый незначительный успех. — Опять ложка супа и продолжение: — Причина этой ситуации в том, что японцы близко от дома, а русские страшно далеко. Вот и все.

— Вот, сейчас, когда он пошевельнулся, — пробормотал Андраш, — в него вонзилась бы иголка!

Некоторое время разглагольствовал один полковник Либедински, остальные молча ели. Подали цыплят под майонезом, потом жареную говядину с гарнирами, пирожное, пломбир, сыр и фрукты. За исключением нескольких дам, все ели много, то и дело подкладывали себе на тарелки. Пожилые люди смаковали разные кушанья, молодые проявляли к еде меньше интереса. Ольгу не занимало, что у нее на тарелке, лишь бы блюдо было съедобное. Госпожа Ферраи почти ничего не ела, только пробовала все. Во время обеда в основном лишь соседи вполголоса обменивались несколькими фразами. Старшие Берлогвари, граф Тамаш и граф Андраш, переговаривались, сидя друг против друга. Граф Андраш сказал, что хочет отправить на пенсию старика Чиллага. Слишком быстро растет его состояние. Но если платить ему пенсию, расходы увеличатся. Пенсия Чиллагу и жалованье новому управляющему. Не выдержишь таких трат…

— Прикинь, — с улыбкой предложил кузену граф Тамаш. — Если отправишь Чиллага на пенсию, тебе придется платить и пенсию и жалованье. И то и другое ляжет на твои расходы. А не отправить его на пенсию, старик будет по-прежнему красть. Теперь подсчитай, что больше, увеличение твоих расходов или сумма, которую прикарманивает Чиллаг. Очень просто, не так ли?

— Совсем не просто.

— Почему? Что тут сложного?

— Его преемник тоже будет красть.

— Это уж другое дело! Особая статья, — громко засмеялся граф Тамаш.

Прочие, если заговаривали, то лишь о еде. Барон Бюхльмайер был в восторге от всех блюд. Свекла и та великолепна. Цветная капуста, поджаренная в сухарях, просто объедение, потому что искусный повар полил ее каким-то особым соусом. Потом он заметил, что сыр «горгонцола» необыкновенно любит тетя Шари, так любит, что, дай ей волю, она съела бы полкилограмма. А персики, ну и персики! Не крупные, но по вкусу напоминают ананас. Лишь раз в жизни пробовал он такие, — он помнит прекрасно, — десять лет назад в ресторане при гостинице в Каннах. А те и эти точно сняты с одного дерева.

Обед продолжался долго, был уже третий час, когда самый медлительный из всех, полковник Либедински, покончил с последним блюдом. Тогда гости встали, по обычаю, пожелали друг другу здоровья; мужчины, поклонившись, подали руку дамам и пошли в курительную. Там пили кофе. Сама хозяйка разливала его в чашки, понюхав со скорбным видом. Достав из кармана ключик, хозяин отпер коричневый шкаф, достал сигары, сигареты и предложил их гостям.

— Ну, а кто заменит Чиллага? — спросил граф Тамаш своего кузена.

— Я и сам ломаю над этим голову.

— Может быть, Крофи? — И он лукаво засмеялся.

— Крофи! Он наворует больше, чем старик Чиллаг.

— Ай да Чиллаг! Сам черт не поверил бы, посмотрев на его славное венгерское лицо с длинной седой бородой.

— Крофи еще зелен. Есть у меня приказчики и получше. Но, будь Крофи самый старший, проработай дольше других, я все равно не поставил бы его управляющим.

— Помнится, Андраш, ты его как-то похваливал.

— Возможно. Но я терпеть его не могу.

— За что же, Андраш? Такой красавец, физиономия, как индюшиное яйцо, и висячие рыжие усы.

— Да. Когда он говорит, у него прыгает адамово яблоко, и, при всей любви к Крофи, хочется стукнуть его по шее.

— Это кадык, Андраш, кадык. Шевелится у него кадык. Но почему ты не выставишь его?

— Этого каналью? Пусть остается. Его и с прежнего места прогнали. Какого-то батрака плеткой отхлестал.

— Значит, не такой уж плохой он приказчик.

— Да, батраков он умеет подстегивать, несомненно. Но порой, я считаю, он чрезмерно усердствует.

Полковник Либедински снова вернулся к теме русско-японской войны или, верней, продолжал ее развивать. Найдя другого слушателя, он теперь толковал ему:

— Порт-Артур японцам никогда не удастся взять, запомни это, пожалуйста. Подобной чепухе способны поверить только профаны, одураченные газетными статьями. Порт-Артур, говорю я, современное фортификационное сооружение. У него нет ничего общего, изволишь видеть, со старыми крепостями. Это не Нандорфехервар, где ров, вода и стены. Современной артиллерии ничего не стоило бы смести с лица земли Нандорфехервар. Порт-Артур, изволишь видеть, мощное укрепление. Цепь соединенных между собой холмов, так называемая система фортов. Такую крепость нельзя захватить. Ее нельзя, изволишь видеть, взять штурмом. И снарядами стены пробить тоже нельзя. Ребяческая затея. В крайнем случае можно окружить ее и взять измором. Ключ к системе фортов — высота двести три. Она господствует над местностью. Тысячи японцев уже отдали богу души, но им не удалось занять эту высоту. И не удастся. Исключено. Ausgeschlossen[19].

— Вот сейчас! Сейчас, будь иголка в кресле, она впилась бы в него, — подтолкнула Андраша Ольга.

Петер стоял поблизости от них, за спиной у сестры. Наклонившись, он задал вопрос:

— Тогда, может быть, он стал бы сговорчивей?

— Да, — серьезно подтвердил Андраш. — Не смейся. Стоило бы провести такой опыт. Сейчас, не правда ли, он настаивает на том, что японцы никогда не возьмут Порт-Артура. Исключено. Ausgeschlossen. Представим, что после укола иголкой ему снова задали бы вопрос: «Ну что с этим Порт-Артуром? Могут его взять японцы или нет?»