Надьреви, не отрываясь, читал письмо, и улыбка то и дело появлялась у него на лице. Да, он как бы чувствовал себя уже дома, среди друзей. Под конец, пробегая приписку Гергея, покачал головой: как похоже на него, графа Правонски он величает бароном. Да, память у него неблестящая. Когда заводятся деньги, и память, наверно, Становится лучше.

Прибежав к графине Берлогвари, граф Правонски рассказал ей о случившемся. Он говорил запинаясь, с крайним возмущением. Этого субъекта надо удалить из усадьбы. Выгнать его. Он совершил беспримерную, отчаянную дерзость. Ничего подобного он, граф Правонски, даже не слышал. Чтобы какой-то… какой-то учителишка отважился на такую наглость!

Изумленная графиня не знала, что сказать. Не хотела верить графу Правонски. Видно, он ошибается. Молодые люди боролись шутки ради, и Андраш случайно упал. Да просто невероятно то, что рассказывает граф Правонски.

— Запихнул в камовку и запег’ его! Честное слово, — заверял ее граф Правонски.

«Нет, невозможно поверить, — думала она. — Этот юноша, с виду скромный, порядочный, не мог решиться на такой поступок».

— Только бы не дошло до мужа! Упаси боже! Я и не представляю, что тогда будет. Он такой вспыльчивый!

Но было уже поздно. Граф Берлогвари тоже узнал о случившемся. Стоя в дверях дома, Ференц видел конец сцены и из злорадства с притворным негодованием рассказал обо всем камердинеру, а тот донес графу Берлогвари.

— Зажать всем рты! — нахмурившись, приказал камердинеру граф Берлогвари. — Понял?

— Слушаюсь.

— То-то же. — После короткого раздумья он спросил: — Знает об этом кто-нибудь еще, кроме тебя и Ференца?

— Его сиятельство граф Правонски. Он отпер дверь в каморку.

— Так. Предупреди немедленно Ференца. И позови ко мне графа Правонски.

— Его сиятельство сейчас у ее сиятельства.

«Так. Значит, и она знает», — подумал граф Берлогвари. Но на этот раз ничего не сказал камердинеру. И поспешил к графине. У нее в комнате был и граф Правонски.

— Расскажи, Эндре, как это произошло.

Граф Правонски еще раз, очень подробно рассказал обо всем.

— Я еще смеялся, когда услышал гвохот и квики. Г’ешил, что учитель попал в камовку. Но вдг’уг до меня дошло, в чем дело, и в моих жилах застыла квовь. Ведь это был голос Андг’аша.

— Значит, Надьреви сидел на скамейке в парке. Там нашел его Андраш, — выслушав рассказ, проговорил граф Берлогвари.

— Да.

— Они, разумеется, объяснились. Ты слышал или, может быть, видел их?

— Издалека. По пг’авде говог’я, я не г’ешался подойти близко, не г’учался за себя. Ведь если бы там что-нибудь случилось, если бы этот гвубиян отважился на новую наглость, то я, насколько я себя знаю, выхватил бы г’евольвев и, не г’аздумывая, пустил бы пулю пг’ямо ему в живот.

— Хорошо, хорошо. Мог их там кто-нибудь еще видеть или слышать?

— Этого… этого я не могу сказать. Но, полагаю, садовники или дг’угая челядь. Вполне вег’оятно.

— Значит, весь дом уже в курсе дела, — сердито махнул рукой граф Берлогвари. — А если даже сейчас, предположим, и не знает, то через полчаса наверняка узнает. Неслыханно!

— Слишком деликатно вы, дядюшка, выг’ажаетесь, — пыхтел от возмущения граф Правонски. — Неслыханно — это мягко сказано. Ужас! Возмутительно! Я… Я не могу… я вне себя. Как такая мысль пг’ишла в голову этому… этому негодяю? Ничего подобного я даже не слышал. Ничего подобное не случилось в нашей стг’ане со вг’емен князя Аг’пада.

— Что теперь нам делать с учителем? — довольно спокойно спросил граф Берлогвари свою жену.

Графиня покачала головой. Потом, слегка вздохнув, проговорила с трудом:

— К сожалению, он не может здесь оставаться.

— Не может, — подтвердил граф Берлогвари. — Сегодня же я откажу Надьреви. Обед пусть подадут ему в комнату.

— Отнеситесь к нему все же снисходительно.

Последовало продолжительное совещание. Граф и графиня Берлогвари, а также граф Правонски держали совет. То, на чем сошлись граф и графиня Берлогвари, не одобрял граф Правонски. Он размахивал руками, поправлял готовый упасть монокль, кадык его подпрыгивал. — граф Правонски требовал мести. Ничего иного не допускает честь графов Берлогвари и его самого.

— Ведь слух об этой безобг’азной истог’ии пг’ойдет по гвадам и весям, об этом заговог’ит вся стг’ана!»

— О какой мести ты думаешь? — спросил граф Берлогвари.

— Ну… ну, самое лучшее, если бы Андг’аш в паг’ке пг’иствелил бы его, как собаку.

Графиня неодобрительно покачала головой.

— Опомнись, — уговаривал его граф Берлогвари, — Андраш не мог пристрелить его, он не носит с собой револьвера. К тому же тот, кто убил, пусть даже паршивого репетитора, попадет в тюрьму.

— Абсуг’д! Азия, да и только! — воскликнул граф Правонски, воздев к потолку руки.

— Даже если бы тебя кто-нибудь застрелил, то и его наказали бы, — чуть иронически заметил граф Берлогвари.

— Но не может же Надьг’еви остаться безнаказанным, — пропустив последние слова мимо ушей, продолжал граф Правонски. — Повег’ьте, дядюшка, никак не может.

— Значит, дуэль?

— Да. Если нет дг’угого выхода, то дуэль. Пусть этот субъект постоит певед дулом пистолета.

— Опять ты чепуху городишь. Значит, мой сын посвятит его в рыцари? Этот юнец все равно не стоял бы перед дулом пистолета, как ты говоришь. Если бы до того дошло дело, он попросил бы прощения. Что ты сделаешь, если он попросит прощения?

— Абсуг’д! Абсуг’д! — кричал граф Правонски и в волнении метался по комнате.

— Ты хочешь, чтобы составили протокол? Учитель попросил в письме прощения, и формально, но не по существу уладили дело, так ведь?

— Незачем думать о таких крайностях, — вмешалась графиня. — Надьреви уедет, и таким образом все уладится. Мне, впрочем, жаль беднягу. Он незлой, а только несчастный юноша, не получивший дома хорошего воспитания.

— Незлой? — возразил граф Правонски. — Пг’оходимец, защищающий вог’ов. Осмеливающийся г’аспвостг’аняться в благоводном обществе о том, что кважа не преступление.

— Этого он не говорил, — решительно заявила графиня.

— Он болван, — спокойно, бесстрастно сказал граф Берлогвари.

— Идиот, — добавил граф Правонски. — Глупый как пг’обка. Это стало ясно, когда он г’ешился вступить со мной в спог’.

Граф Берлогвари послал за сыном. До прихода Андраша разглагольствовал один граф Правонски. Он продолжал искать безукоризненный способ мести. Если ничего другого нельзя сделать, он нанесет оскорбление этому субъекту.

— Я вам запрещаю, — проговорила строго графиня.

В комнату вошел Андраш. Бледный и хмурый. Он сгорал от стыда. Отец благожелательно расспрашивал его. Андраш отвечал кратко. Потом попытался с мрачным юмором рассказать о случившемся:

— На самом деле я хотел втолкнуть его в холодную каморку, чтобы он слегка прохладился. Мне не удалось, а он втолкнул меня туда. Вот и все.

Он словно бы хотел немного защитить учителя.

— Quod licet Jovi, non licet bovi[45], — сказал граф Берлогвари. — Этому дураку не следовало забываться.

— Да, дуг’ак, квуглый дуг’ак, — подхватил граф Правонски.

— Я сержусь, мой сын, не на него, а на тебя, — продолжал граф Берлогвари. — Ведь с людьми подобного сорта нельзя вступать в такие фамильярные отношения. Тебе не следовало пытаться вталкивать его в эту, как ее там… Тебе не следовало бороться с ним по-приятельски. Тогда ничего бы не случилось. Ты совершил большую ошибку. Но я не хочу осыпать тебя бесконечными упреками… Надьреви осел и не в состоянии судить, что ему можно и чего нельзя, в этом его беда. Сейчас я его выставлю, пусть уезжает отсюда. Иначе поступить с ним мы не можем.

— Какой абсуг’д, что этого г’епетитог’а нельзя посадить на кол, — возмущенно ударил себя по лбу граф Правонски. — Хотя и кол для такого случая нашелся бы, и есть, кого наказать. Если бы тг’ое лакеев дег’жали его, я бы пг’оделал эту опег’ацию.

— До сих пор не понимаю, как это могло произойти. Ты ведь такой силач. Неужели ты допустил какую-нибудь оплошность? Никак не укладывается у меня в голове.

Андраш принялся объяснять. У него чуть не вырвалось, что Надьреви подставил ему подножку. Он страшно стыдился своего поражения. Но, воздержавшись от лжи, сказал лишь, что сам споткнулся.

— Как тебя угораздило споткнуться на ровном месте? — усомнился граф Берлогвари.

— Учитель подставил тебе подножку, — предположил граф Правонски.

— Нет, этого он не делал, — честно признался Андраш.

— Хорошо, вы мне больше не нужны, я все улажу.

Молодые люди ушли.

Граф и графиня Берлогвари остались одни и некоторое время в растерянности молчали. Первой заговорила графиня:

— Не понимаю я этого беднягу Надьреви. Что с ним случилось, почему потерял он голову?

— Теперь уж не думай об этом.

— Поговори с ним вежливо.

— С ним вообще нечего разговаривать. Я немедленно вызову его и скажу, что Андраш прекращает занятия, так как уезжает надолго. Поблагодарю за труды и заплачу ему за полгода. Небольшой аванс он получил, я не стану его вычитать. — Чуть погодя он прибавил: — Он все равно не занимался с Андрашем.

— Конечно, не успел еще приняться. Но это не его вина. Андраш тяжел на подъем.

— Как видно, из его занятий юриспруденцией ничего не получится. А жаль.

— Что ж, если он не хочет, нельзя его принуждать. Бедный, последние дни он такой расстроенный. И его головные боли тревожат меня.

— Если бы он чем-нибудь занялся, не бил баклуши, у него не болела бы голова.

— Это еще неизвестно.

— А на учителя у меня были свои виды. Если бы он не сделал этой глупости, то мог бы здесь остаться. Впрочем, он производит впечатление разумного и порядочного человека.

— Жаль. Я понимаю, что нам надо расстаться с ним.

— Разумеется. Останься он здесь, все смеялись бы над нами. К тому же не знаю, какие отношения сложились бы у него теперь с Андрашем. Пусть сейчас же отправляется с богом.

— И держать себя он умеет.

— Да. В основном. Иногда он сидел развалившись в кресле, скорее, возлежал. Я уже подумывал, как сделать ему замечание, да не решался. Подобные люди обидчивы до крайности.