На первое к обеду был мясной бульон. Но что за бульон! Не такой, какой варит из плохой говядины мать Надьреви, и не теплая водичка, которой потчуют в пештских харчевнях. В бульоне плавали пельмени с мясом. На второе была говядина, нежная, очень вкусная. К ней подали огуречный соус, рис, поджаренную манку, брюссельскую капусту, по-английски приготовленный зеленый горошек и румяный картофель фри.

Надьреви выпил вина, повеселел и, набравшись храбрости, даже пустился в шутки. Когда графиня заметила, что картофель слегка пережарен, учитель отважился произнести целую тираду:

— Странная история с этим словом «картофель». Известно, что больше всего отличается написание слов от их произношения в английском языке. Англичане пишут Shakespeare, а говорят Шекспир. Но это пустяки. Мы пишем и в меню обычно стоит «картофель», а говорим «картошка». Тоже расхождение.

Графиня сказала, что барон В. упорно называет картофель «картуфлем». Предпочитает говорить «пантуфли», а не «пантофли». Тут разговор коснулся разных курьезов в произношении.

— Завтра к нам приедет один гость, граф Правонски, вы с ним познакомитесь, — с улыбкой обратился граф Берлогвари к учителю. — Он картавит. Да так замечательно, что вместо «эр» произносит иногда великолепное «вэ». К примеру, «ведкий» вместо «редкий». Да, ведкая пшеница, ведкий ячмень, ведкая вожь, то есть рожь.

— Один наш приказчик вместо «е» говорит «а», — подхватил Андраш. — Но не всегда, а только в некоторых случаях. Например, керосин, у него «каросин», а жеребенок «жерабенок». Он говорит «каросиновая лампа», «жерабенок захромал».

За говядиной последовали жареные куропатки, нашпигованные салом. Потом ореховый торт. Разные фрукты и даже свежий инжир.

В курительной просидели недолго. Граф Берлогвари и Андраш выкурили по сигарете; все выпили по маленькой чашечке кофе и разошлись.

Надьреви пошел к себе в комнату, прилег на диван. Ничего умней не мог он придумать. Да и слишком плотно пообедал, чтобы чем-нибудь заняться, хотя бы прочитать «Римское право».

Через час к нему явился Ференц.

— Его сиятельство молодой барин едут кататься в коляске и вас приглашают, господин учитель.

На дворе стоял фаэтон, рядом с ним длинноусый кучер Янош. Экипаж был запряжен парой вороных лошадей. На козлах, держа в руках вожжи, сидел Андраш.

— Я проедусь немного по полям. Садитесь рядом со мной.

Надьреви сел возле Андраша, лошади тронулись, кучер остался дома. Коляска свернула на хорошую мощеную дорогу, идущую через парк к деревне. Молодой граф молча погонял лошадей; его то и дело почтительно приветствовали крестьяне. Деревню пересекала единственная улица, от которой отходили узкие улочки, верней, закоулки.

— Вот пастор. — Андраш указал на довольно молодого мужчину с бритой физиономией, в очках.

На этот раз о деревне он ничего не сказал.

В поле молодой граф подхлестнул лошадей. Они понеслись вскачь, увлекая за собой фаэтон. Дорога стала уже плохой, коляска так и подскакивала на ухабах. Удивительно, что ось и колеса оставались целы. Иногда молодые люди, высоко подпрыгнув при сильной тряске, всей тяжестью тела снова падали на козлы. Потом Андраш осадил лошадей. Отдуваясь, дрожа, пошли они шагом. Учитель и молодой граф настороженно следили друг за другом, словно намереваясь помериться силами. Андраш опять подстегнул лошадей. Они свернули с дороги, перескочив через ров, помчались по полям через жнивье, пашни, перелоги. Иногда, наехав на кочку, коляска сильно накренялась: колеса у нее с одной стороны оказывались на бугре, а с другой — в яме. Андраш все сильней погонял лошадей. Глядя вперед, он крепко стискивал вожжи; ни за что на свете не проронил бы ни слова, — даже губы сжал, и был бледней, чем обычно.

Надьреви понимал, что это всего лишь шутка, снова небольшое испытание. Пакулар не рассказывал о бешеной гонке в фаэтоне. А наверно, и ему пришлось в ней участвовать. Молодой граф проводил гонку, как искусный артист. Надьреви сидел молча и изо всех сил старался удержаться на козлах. Он верил, что беда не случится. Надеялся в нужный момент безошибочно почувствовать опасность и даже выпрыгнуть из коляски. Полагался на свою ловкость.

Долго продолжался этот бешеный бег по полям. Лошади были уже в мыле. Потом коляска снова свернула на дорогу, которая вскоре разветвилась на два пути. Один из них вел к видневшемуся вдали хутору. Туда и направились. Новая дорога, обрамленная канавой, была узкой. Некоторое время ехали шагом, давая отдых лошадям. До сих пор молодые люди не обменялись ни словом. Андраш снова подхлестнул лошадей. Фаэтон понесся с необыкновенной быстротой, а потом прижался к обочине так, что левые колеса, с той стороны, где сидел Надьреви, вертелись в канаве, а правые — на дорожном полотне. Коляска ехала, накренившись, однако не опрокидывалась. Так мчалась она довольно долго, слышно было лишь цоканье копыт, быстрое дыхание коней и скрип колес, — оба молодых человека упорно молчали.

Вдруг Андраш осадил лошадей и, повернувшись к учителю, крикнул:

— Вам не страшно?

— Нет.

— Почему?

— Если мы перевернемся и я сломаю себе шею, то ведь и вы тоже сломаете себе шею, — с полным спокойствием ответил слегка разозленный Надьреви.

— Тьфу ты! — вырвалось у изумленного Андраша, и он засмеялся.

Видимо, он был доволен полученным ответом, а учитель — собой. В эту минуту Надьреви считал, что нашел подход к молодому графу.

Немного погодя коляска выехала на середину дороги, медленно покатила к хутору. Андраш закурил, попробовал насильно всунуть сигарету в рот учителю.

— Не надо, спасибо, — Надьреви вскинул голову, — вы же знаете, я не курю.

— Закурите сейчас.

— Нет, нет.

— Ради моего удовольствия.

— Неужели это доставит вам удовольствие? — слегка сдался учитель.

— Так мне хочется. Я отучу вас от вредной привычки не курить. Вы сонная тетеря. Почему вы не курите, когда кругом все курят? Из бережливости?

— Возможно. Курение стоит немало денег.

— В Пеште, но не в Берлогваре. После обеда и ужина у нас сигареты на столе, курите сколько душе угодно. И про запас можно из той же коробки стянуть несколько штук.

— Не понимаю. Я — стянуть?

— Не вы. Вам это не к лицу. Но я всегда могу стащить столько, сколько вам нужно на день.

Надьреви позволил сунуть ему в рот сигарету и зажечь ее. На ходу это оказалось делом нелегким, ветром то и дело задувало горящую спичку. Наконец сигарета зажглась. Оба они некоторое время курили молча. Вдруг Андраш спросил ни с того ни с сего:

— Ваша мать вдова, верно?

— Да, — ответил Надьреви и долго потом гадал, откуда это известно молодому графу, ведь до сих пор о его личной жизни не заходила речь.

Они подъехали к Топусте, ближайшему к усадьбе, то есть соседнему с Берлогваром хутору. Приказчиком там был Барнабаш Крофи. В тот день много хлопот и забот выпало на его долю. Рано утром набросился он на батрака, накричал на старика Варгу, который мог работать уже только вполсилы. Когда пригнали на водопой стадо, вода в корытах оказалась грязной, застоявшейся. Это было упущение Варги, хуторского сторожа. Крофи отругал старика на чем свет стоит и, чтобы сильней унизить, обозвал его «старым хрычом» и «старым чурбаном». Потом поехал верхом в дальние поля Белапусты и Топусты, где должна была идти молотьба. Но остановилась молотилка, потому что порвался приводной ремень. Из-за этого почти целый час никто не работал. Крофи накинулся на отвечавшего за машину механика, которому следовало заметить неисправность, прежде чем приступить к молотьбе. Механик себя в обиду не дал и надерзил вдобавок: он, мол, не батрак, ему приказчик не смеет указывать. На грубость грубостью ответил механик, а Крофи, спасая свой авторитет, вынужден был пойти на попятный, — тем паче что молотильщики, окружившие их от нечего делать, улыбались насмешливо. Приказчик заметил также, что парнишка, сын Варги, приставленный к молотилке помогать, с усмешкой ткнул в бок своего дружка. Ну, что же, за это всыплет он как следует и парнишке, и его отцу. Оттуда Крофи направился в поле, где паровым плугом распахивали залежь. Он сделал большой крюк, завернув в густые заросли акаций. Уже минул полдень, приказчик еще не обедал и был голодный как волк. По лесной дороге он добрался до опушки, недалеко от которой стоял хутор, и вдруг увидел, что в чаще копошится кто-то. Тут же понял он, что происходит. Крадут хворост. Крофи осадил лошадь, слегка потрепал ее по холке, чтобы понятливое животное не заржало. Потом тихонько подъехал к человеку, собиравшему хворост. Это был какой-то незнакомый молодой цыган. Повернувшись к Крофи спиной, он усердно обламывал ветки с больных, засыхающих деревьев; в нескольких шагах от него уже лежала небольшая охапка сушняка. Некоторое время приказчик мрачно наблюдал за парнем, наконец крикнул ему:

— Что ты здесь делаешь, приятель?

Начал кротко, с твердым намерением продолжать иначе. Не шуточное ведь дело — поймать на месте преступления такого отпетого вора.

Цыган, вздрогнув, выпрямился и тотчас обернулся. Он бросил хворост, который держал в руке, и собирался было ответить на дружелюбный вопрос. Но, увидев перед собой приказчика, решил бежать, скрыться в густой чаще, куда на лошади не проберешься. Крофи, однако, выхватил револьвер и наставил на цыгана.

— Я спрашиваю, что ты здесь делаешь, — чуть менее дружелюбно повторил он вопрос.

— Мелкий хворост собираю, сударь.

У цыгана, смазливого парня, в глазах промелькнул страх, но он попытался улыбнуться одним ртом.

— Чей? — прогремел новый вопрос.

— Ничейный, сударь, так просто на земле валяется.

— На чьей земле?

— И не знаю, сударь. Кому он нужен, мелкий-то хворост, все одно, сгнил бы тут.

— Короче, ты воровал.