Не получается.

— Этого недостаточно. Последние несколько дней мы только и делали, что трахались в твоем кабинете, в машине, в туалете в Деревне. Я начинаю чувствовать себя какой-то дешевой игрушкой для секса.

— Теодор…

— Мне это не нравится, Джеймс. Мне не нравится человек, в которого я превращаюсь. Секс раньше что-то значил для меня. Я не отдавался всем подряд, кто просил. Но с тобой…

Его слова обрываются, и я не знаю, что делать, что сказать. Я хочу успокоить его, но не знаю как. Я никогда не делал этого раньше. Теодор — первый мужчина, с которым я трахался больше двух раз. Можно ли назвать это отношениями? Я даже не знаю. Это вообще то, о чем он спрашивает? Этого я тоже не знаю.

Все, что я знаю, это то, что я еще не готов перестать быть с ним. Он хороший человек. У него есть ценности. Он заботливый. Он заставляет меня желать быть похожим на него. Он заставляет меня хотеть быть лучше.

— Я знаю, что это просто секс, — продолжает он. — И что для некоторых людей это не обязательно должно включать чувства, но для меня это не так. Я ничего не могу поделать.

— Не говори так, будто это плохо, — говорю я. Я не особенно понимаю подобную трактовку, но тем не менее восхищаюсь им. — Не знаю, смогу ли я быть для тебя тем, как ты хочешь, но... Но я могу попытаться.

Он качает головой, и это смущает меня еще больше. Я теряю его и не знаю, как это остановить.

— Я никогда не захочу и не попрошу тебя измениться. Отношения так не работают.

— Ты этого хочешь? Отношений?

— Я просто хочу узнать тебя, — вздыхает Теодор. — Тебя. Не только твой член.

Он понятия не имеет, о чем просит. Если бы он узнал обо мне, я уверен, он бы сейчас здесь не сидел.

— На самом деле я не настолько интересен, — говорю я, заставляя свой голос звучать непринужденно. Полагаю, это мой способ уклониться от этого неудобного для меня разговора.

— Но мне интересно. Для всех остальных ты — напыщенный, высокомерный придурок, но я уже видел нечто более глубокое. И… и я хочу большего.

Большего?

— Не знаю, смогу ли я дать тебе это.

Вздохнув, Теодор отстраняется от моего прикосновения.

— Тогда я больше не могу так продолжать.

— Подожди! — говорю я в панике, когда его пальцы сжимают дверную ручку. — Я постараюсь. Не знаю, смогу ли я, но, пожалуйста, позволь мне попробовать.

— Зачем? Я уверен, что ты в кратчайшие сроки найдешь мне замену. На самом деле, несмотря на все дерьмо, которое Эд говорит о тебе, я уверен, что он ухватится за первую возможность отсосать тебе в твоей машине. Тебе даже не нужно будет говорить «пожалуйста».

— Но мне не нужен ни он, ни кто-либо другой. Я хочу тебя.

— Но почему?

— Даже не могу объяснить. Я мог бы придумать какую-нибудь дрянную чушь, но это было бы ложью. Ты другой. Я не могу выкинуть тебя из головы с того самого момента, как впервые увидел. У меня нет ответа на этот вопрос, так что, нет, я не могу сказать тебе, почему. Но... ты мне нужен, Теодор.

Закрыв глаза, он медленно выдыхает через нос.

— Я чувствую, что могу подписаться на самую большую ошибку в своей жизни.

— Я не могу обещать, что это не так, — говорю я, мое сердце бешено колотится.

— Но больше никакого секса. Секс под запретом.

Что?

— И как долго? — у меня ноют яйца при одной мысли об этом.

— Пока мы не узнаем друг друга немного лучше.

— Итак... ты хочешь сначала свидания?

— Я знаю, что это старомодно, но…

— Так и есть, — отрезал я. — Но я также нахожу эту идею странно увлекательной. Не могу сказать, что у меня это получится, но я попробую.

— Ты сделаешь это?

— Концепция ухаживания имеет…

— Господи, не называй это так. Ты заставляешь меня чувствовать себя стариком.

Я не могу удержаться от улыбки.

— Свидания никогда не привлекали меня раньше, но для тебя... — думаю, что сделаю все, что угодно. Что, черт возьми, этот человек сделал со мной? — Ради тебя я постараюсь.

— Тогда ладно, — говорит он, и в его глазах появляется смесь удивления и подозрения. — Давай просто потусуемся. Посмотрим, что из этого получится.

Тусоваться? Я не думаю, что когда-либо за всю мою жизнь «тусовался».

— Но я все еще могу дрочить, верно? — спрашиваю я дразнящим тоном.

Теодор закатывает глаза и одновременно криво улыбается.

— Я хочу узнать тебя, а не контролировать. Дрочи сколько душе угодно.

Когда я понимаю, что наше время вместе подходит к концу, моя улыбка исчезает.

— Могу я хотя бы поцеловать тебя перед тем как уеду?

Он отвечает действиями, забираясь ко мне на колени и запускает пальцы в мои волосы. Мои губы готовы принять его язык, но он не появляется. Прижавшись лбом к моему, он нежно целует мою верхнюю губу, легкими, как перышко, поцелуями, потом нежно посасывает ее, слегка прикусывает зубами и затем отпускает.

— Я должен идти, — выдыхает он, отстраняясь от меня.

Мой рот все еще открыт. Я задыхаюсь. Возбужденный. Смущенный. Обнадеженный. Напуганный.

— Ты точно уверен, что люди не могут видеть сквозь это стекло? — добавляет он, глядя на свой дом через тонированное окно.

— Немного поздно думать сейчас о своей добродетели.

— Это даже не смешно. Тесс там наверху. Если она увидит, как я отсасываю тебе, это будет все равно что трахнуть тебя на глазах у моей бабушки.

Из моего горла вырывается тихий смешок.

— Ты молодец. Обещаю. Никто не видел: ни Тесс, ни твои соседи, никто.

Он удовлетворенно кивает.

— Увидимся в понедельник?

Это слишком долго.

— Или раньше.

— Но не для секса.

— Никакого секса, — я салютую ему. — Слово скаута, — но черт возьми, это будет трудно. В прямом смысле.

Теодор улыбается, открывает дверцу и неуклюже выбирается из машины.

— До свидания, Джеймс.

Дверь закрывается прежде, чем я успеваю ответить. Моя голова откидывается на подголовник, и я закрываю глаза, успокаивая себя и молясь Богу, в которого даже не верю, что поступаю правильно.

Пожалуйста. Пожалуйста, не дай мне все испортить.

* * *

— Дядя Джеймс! Дядя Джеймс! Иди посмотри!

Едва я переступаю порог дома брата, как Изабель хватает меня за руку и тащит в гостиную.

— Посмотреть на что, принцесса?

— Ютуб!

Я поворачиваю голову к Максу, сведя брови вместе, и шепчу:

— Трехлетние дети знают, как включать Ютуб?

— Поверь, она с этим справляется лучше, чем я, — смеется Макс. — Выпьешь что-нибудь?

— Просто воды, пожалуйста, — говорю я, хлопая его по плечу, прежде чем присоединиться к Изабель на плюшевом трехместном диване.

Изабель поглощена телевизором. Я изо всех сил пытаюсь понять, что же ее привлекает. До сих пор все, что я видел, это пара рук, открывающих один за другим два ряда яиц Киндера.

Лора, вот уже шесть лет как жена Макса, появляется с водой для меня, наклоняется и чмокает меня в щеку.

— Рада тебя видеть, — говорит она.

— Спасибо, — улыбаюсь ей и беру стакан. Делаю маленький глоток и перевожу взгляд с нее на телевизор. — Что в этом развлекательного?

Лора смеется, пожимая плечами.

— От голоса женщины за кадром у меня кровь идет из ушей.

— А что случилось с Рози и Джимом? Томом и Джерри?

— Дядя Джеймс! — Изабель привлекает мое внимание, дергая меня за рукав

— Смотри! У нее игрушки «Щенячий патруль» (прим. «Щенячий патруль» — канадский мультсериал).

— Поразительно. Это потрясающе, принцесса.

— Щенячий патруль сильно заболел.

— Заболел?

— Она проводит много времени с моим племянником, — объясняет Лора. — Ему двенадцать, и все либо больные, либо спасатели.

Мне тридцать один год, и я вдруг чувствую себя пенсионером.

Лора исчезает, чтобы закончить готовить ужин, оставляя меня наедине с Изабель. Некоторое время я просто смотрю на нее. Ее волосы стали длиннее с тех пор, как я видел ее в последний раз, и она определенно подросла. Дети растут быстро. Она очень похожа на меня, или, по крайней мере, как я выгляжу на детских фотографиях. Мне это не нравится. Это заставляет меня беспокоиться о том, что еще я мог передать ей. Она идеальная. Сладкая. Добрая. Прелестная.

Счастливая.

Каждый раз, когда я ее вижу, я надеюсь, что она не станет такой, как я. Иногда я ловлю себя на том, что анализирую, что она говорит, ее манеры, активно ищу сходства между нами. Если быть честным с самим собой, я думаю, что именно по этой причине я не прихожу сюда слишком часто. Я так сильно люблю ее, но мысль о том, что каким-то образом могу запятнать ее, мучает меня.

— Когда бабушка придет?

Я был так занят наблюдением за Изабель, что не заметил, как в комнату вошел Макс. Он стоит рядом со мной, обращаясь к Изабель.

— Она уже в пути. Иди и попроси маму вытереть твое грязное от каши лицо.

Малышка облизывает тыльную сторону ладони и проводит ею по губам.

— Изабель, — строго произносит Макс, заставляя ее фыркнуть. — Иди к маме, а я поговорю с дядей Джеймсом.

Началось. Мне удалось избегать его с тех пор, как он покинул мою квартиру после моей поездки в больницу в день рождения.

— Хорошо, а ты мне купишь журнал, когда мы пойдем в магазин?

— Посмотрим.

Успокоившись, Изабель вскакивает и выбегает из комнаты.

— Мамочка! Папа сказал, что купит мне журнал!

— Она ведь не умеет читать, правда? — спрашиваю я. Она умная девочка, и я мало что знаю о детях, но, конечно понимаю, что трехлетние дети не могут читать журналы.

— Она любит их за дерьмовые игрушки, приклеенные к обложке. Такие, которые ломаются через два часа и в конечном итоге пробивают дырку в подошве ботинка, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Я киваю, хотя не настолько хорошо знаком с детскими игрушками, чтобы понимать, о чем речь.

— Ну, как дела на работе? Ты ездил в Глазго?

Как выяснилось, Макса в последнюю минуту попросили поехать в филиал его фирмы в Глазго, чтобы внедрить новый метод обучения, который они разработали в его офисе в Манчестере.

— Перестань избегать этой темы, Джеймс. Я хочу поговорить с тобой до прихода мамы.

Моя челюсть сжимается. Я не хочу так поступать с ним. Я знаю, что он заботится, и что я задница, но это неприятно, и мне хочется сбежать.

— Рана на голове зажила?

— Почти. Все еще немного болит, но швы начинают рассасываться.