Кажется странным, что из нее не сделали следующего вывода: если одна женщина в отчаянии оговорила себя, точно так же могли поступить и многие другие в тех случаях, когда признания обвиняемых составляют главное, если не единственное, доказательство их вины.
Известный метод испытания ведьм и одновременно известная пытка с целью получения признания состоит в прокалывании тела иглами — когда в тело втыкают иглы, отыскивая нечувствительные к боли участки, или печати дьявола, которыми последний якобы отмечает своих вассалов. Этот способ широко применялся мерзавцем Хопкинсом, а в Шотландии превратился в ремесло — молодой охотник за ведьмами, прозванный Укалывателем, имел разрешение мучить обвиняемых во исполнение требований закона, хотя сэр Джордж Маккензи и заклеймил прокалывание как омерзительный обман. Я нашел в архиве мистера Питкерна документы о том, как во время суда над Джанет Пистон из Далкейта судьи и священники этого торгового города вызвали некоего Джона Кинкейда, укалывателя, и предложили ему показать свое искусство на предполагаемой ведьме. «Он нашел две метки, дело рук дьявола, и эти метки и вправду были нечувствительны к боли, потому что не кровоточили, когда в них вонзались иглы, а обвиняемая сидела совершенно спокойно. Когда ее спросили, куда, по ее мнению, втыкали иголки, она показала место, отстоявшее от места укола на некоторое расстояние. Иголки были длиной в три дюйма». Против этого испытания можно сказать следующее: отдельные люди, особенно пожилые, иногда имеют на теле участки, лишенные чувствительности; есть также основание полагать, что опытные укалыватели использовали особые иглы, острие или нижняя часть которых, когда на них давили, уходили в верхнюю часть — полую, и потому только казалось, что игла входит в тело. Вдобавок можно заключить, что у человека, обвиняемого судом в столь гнусном преступлении и подвергаемого при расследовании различным оскорблениям кровь в буквальном смысле стынет в жилах, вследствие чего мелкая ранка от укола иглой может не кровоточить. В последние годы XVII столетия эта подлая и жестокая практика постепенно сошла на нет благодаря усилиям властей. Фаунтинхолл засвидетельствовал, что в 1678 году королевский Тайный совет получил жалобу одной бедной женщины, которую сельский суд обвинил в ведовстве и подверг испытанию иглами. Совет выразил крайнее недовольство самоуправством этого суда и привлек укалывателя к ответственности.
Из этого и других примеров следует, что чрезмерная вера в ведовство и склонность преследовать тех, кто обвинялся в причастности к нему, в Шотландии усиливается чрезмерной готовностью судей низших инстанций вмешиваться в дела, которые фактически находятся вне их юрисдикции. Разбираться в подобных вопросах должен был исключительно верховный суд.
Но на деле самый последний судья в самом крошечном городке, самый захудалый и невежественный барон на своей территории брали на себя право арестовывать, заключать под стражу, допрашивать и пытать тех, кого вообще не вправе были обвинять.
Копии допросов, вынужденных признаний и свидетельства малограмотных очевидцев — все это передавалось затем Тайному Совету, который имел обыкновение назначать в судебные комиссии известных в стране людей, особенно церковнослужителей, хотя существовали серьезные опасения, свободны ли они от предрассудков и не подвержены ли стороннему влиянию. В настоящее время хорошо известно, что подобная комиссия не может состоять из жителей графства, в котором, к примеру, произошло убийство. Похоже, в прошлые годы не было необходимости проводить суды над ведьмами, возбуждавшие народ, за пределами тех поселений, где эти ведьмы обитали, и при участии судей, которые не давали повод усомниться в своей беспристрастности. Наши предки устраивали все иначе, и в результате очень редко члены комиссии оправдывали несчастных женщин, заподозренных в ведовстве.
Не будем забывать, что доказательства, поддерживавшие судебное преследование, были весьма необычны для юриспруденции. Юристы принимали как свидетельство то, что называлось на их языке damnum minatum, et malum secutum (угроза проклятия и зло мирское) — то есть вред, который следует за угрозой или желанием мести, высказанными предполагаемой ведьмой; этот ущерб обязательно расценивается как следствие угроз обвиняемой, хотя он вполне может быть приписан естественному ходу событий. Иногда этот туманный вид доказательства толковался настолько широко, что принимались к рассмотрению намеки на угрозы, причем исходившие не непосредственно от обвиняемой. Так, 10 июня 1661 г., когда Джон Стюарт, один из жителей Далкейта, назначенный охранять старуху по имени Христиана Уилсон на пути от этого города до Ниддри, чистил свое ружье, другая ведьма, которая, возможно, знала, что их охранник трусоват, ехидно спросила: «А что, коли дьявол подымет ветер и унесет нас прямо с дороги?» Достоверно известно, что близ Ниддри арестованные в самом деле попали в ураган (достаточно распространенное явление в тех краях), доблестная охрана с трудом удержалась на ногах, а старуху Уилсон закинуло ветром в озерцо, откуда она едва выбралась. Есть, впрочем, некоторые основания полагать, что в данном случае суд не счел ураган вмешательством дьявола.
История о старом колдуне, настоящее имя которого было Александр Хантер, хотя он вообще был более известен под полученным от дьявола кличкой Хаттерейк, — эта история гласит, что Хантер лечил болезни людей и животных с помощью заклинаний и амулетов. Однажды в летний день на зеленом склоне холма перед ним появился дьявол. «Доктор, — вежливо обратился он к колдуну, — послушай, ты слишком долго занимаешься моим ремеслом, не признавая меня за хозяина. Ты должен сейчас поступить ко мне в слуги, и я буду учить тебя». Хаттерейк согласился; конец истории расскажет нам преподобный мистер Джордж Синклер.
«После этого он стал широко известен по всей стране благодаря своим чарам, покинул свой дом и превратился в jockie ( бродячего нищего ( шотл.)) и, так как невежественных людей хватало везде, неплохо зарабатывал своими заклинаниями. В какой бы дом он ни зашел, никто не осмеливался отказать Хаттерейку в милостыне, из опасения, что он сотворит какое-нибудь жуткое заклинание.
Однажды он подошел к воротам усадьбы Сэмюэлстон в тот самый миг, когда несколько человек, друзей хозяина, после обеда усаживались на лошадей. Молодой джентльмен, брат хозяйки дома, ударил его хлыстом со словами: ” Ты, колдун-деревенщина, что тебе нужно?” Оскорбленный Хаттерейк ушел, бормоча себе под нос: Нужно не мне, а вам, а то как бы поздно не стало”. Это был типичный damnum minatum.
Молодой человек проводил друзей и вернулся домой тем же путем. После ужина он отправился прогуляться, переехал реку Тина и очутился вдруг в Аллерсе, глухом местечке в пойме реки, где встретился с какими-то людьми, внушившими ему панический страх. Это был malum secutum.
Когда он возвратился домой, слуги заметили, что он сильно напуган. На следующий день юноша потерял рассудок, его даже пришлось связать. Его сестра, леди Сэмюэлстон, узнав об этом, сказала: ’’ Здесь наверняка не обошлось без мошенника Хаттерейка. Приведите его как можно быстрее”. Когда тот пришел к ней, она спросила: "Слушай, шотландец, что ты сделал с моим братом Уильямом?” — ”Я сказал ему — вы еще пожалеете, что ударили меня у ворот”. Леди принялась уговаривать Хаттерейка, посулила ему мяса и сыра и убедила вылечить брата. Он взялся за дело и потребовал одну из рубашек юноши, которую ему вскоре и передали. Что он с ней вытворял, никто не знает, но в течение короткого времени к джентльмену вернулось здоровье. Когда Хаттерейк пришел получить вознаграждение за труды, то сказал хозяйке усадьбы: ’’Ваш брат должен уехать из страны и никогда не возвращаться”. Она знала, что предсказания этого человека сбываются, поэтому заставила брата передать ей все права на родовое имение, лишив этих прав своего младшего брата Джорджа. Мошенник же еще долго дурачил людей, пока не был наконец арестован в Данбаре и перевезен в Дублин, где его и сожгли на Каслхилл”».
Если Хаттерейк действительно был приговорен к смерти по такому обвинению, необходимо разобраться в его сути.