И нравы проявлялись пещерные. Вот сосед Чаловых — молодой разбитной парень, наезжающий сюда по выходным, однажды вечерней порой просто пострелял в охотку из дробовика. Но в эту пору районное начальство — охотники высадились не столь далеко отсюда. Захотели поохотиться на дичь. Только замеченные гуси не прилетели на означенное место, сбитые с толку шальными выстрелами. И вот охотники вычислили злоумышленника, наведались к нему, поговорили по-мужски с ним и, видно, так накостыляли ему, что он сразу захромал и не показывал здесь свой нос.

В деревне горожанин попадает в сельский быт и заботы, отличительные от груза городских будней, а также и от пляжной атмосферы у моря, и воспринимает это как освобождение от необязательных обязательств, сдерживавших его в поступках, ощущает природную близость, натуральную доступность себе.

Как-то Николай Иванович увидел вблизи от своего гаража в городе роскошный куст шиповника. Подумал: «Возьму-ка кустик на дачу. Отвезу». Прошло время, он уже было забыл о своем желании. Но тут вдруг увидел, что на том самом месте, где рос шиповник, все разворочено бульдозером (видимо, готовилось место под капитальную застройку). Пожалел. Но все же прошел дальше того места и увидел, что тот кустик неизвержен и проволочен бульдозером еще дальше, поломан, искурочен безобразно. Тем не менее Николай Иванович выдрал куст — он был еще живой. Этот куст спаситель держал какое-то время в ванне, а потом привез и высадил его на даче, около баньки. Куст этот прижился и дал цвет.

Николай Иванович стал причастен к маленькому милому эпизоду. Спустившись к моторной лодке, чтобы накрыть кожухом мотор (на случай возможного дождя), он увидел ящерицу, размером почти в карандаш. Стояла лодка на приколе метрах в десяти от берега, — глубина здесь, на Волге, от него по грудь. Она, значит, провела здесь полдня. Он, поймав ящерицу, опустил ее на кожух; оглянулся — а ее уже нет, исчезла. Нет — так и пусть, решил; не искать же ее и на первом этаже, кожух отвернуть. Но, глядь, она опять откуда-то выползла на край лодки: свесившись, глядит на воду. Он хотел снова ее поймать, но она — прыг в воду, поплыла к берегу, именно к берегу: понимает все, хоть и малое создание. Однако, она вскоре стала тонуть. Он быстренько комбинезон на себя — и мигом в воду. Она снова вынырнула — и поплыла. И вновь стала тонуть, брюшком кверху, пропала. Он поднял ее из воды, вынес на берег. Она глядела тут ничего не понимающе, глазенками хлопала. Вот ведь божья тварь. Выбрала перед страхом воды и человека смертельный прыжок в воду. И плыла ведь к берегу, понимая, куда нужно!

И еще Антон подивился другому поступку, что порадовал его.

Раз в четвертом часу пополудни он сидел на ступеньках крыльца и дописывал один этюд с букетом полевых цветов на желтенькой табуретке, как вдруг из-за травяных волн, будто набегая на него в атаке, веером вылетели одна, вторая, третья и четвертая автомашины и стали по краям поляны. Защелкали дверцы притормозивших автомашин, и из них повысыпались гости — семьями. Даже с маленькими детьми.

Подступились к Антону:

— А Лена где?

— Елена Олеговна и все пошли в село, — пояснил Антон.

Но кто-то из приехавших уже успокоил собравшихся:

— Послушайте: они уже идут! Я позвонил им.

Это были родственники Елены Олеговны, как сразу понял Антон. Ладная собой жена Николая Ивановича — настоящая хозяйка дома — приехала сюда в отпуск вместе со старшей дочерью Галиной, пока безмужней; она прожила здесь, на родине, до своей молодости, а затем во время учебы в Ленинградском институте и познакомилась со своим будущим мужем.

У нее был день рожденья, к ней родственники нагрянули с поздравлением.

Родители и дочери вернулись очень скоро. И те по-быстрому собрали на лужайке большой стол, выставили на него привезенные с собой съестные припасы, в том числе и рябиновую настойку местного производства, угостили ею и Антона, похвалили с радостью его увиденные ими картины, посидели немного за столом, поговорили по душам, не пьянствуя нисколько, и так же скоро после этого уехали.

Это было как мираж на этой колхозной земле, которую народ еще обрабатывал. Худо ли, бедно ли.

Антон спившегося народа здесь не видел.

XVII

Складом своего характера Николай напоминал Антону отца, тоже хорошего творческого фантазера, фантазии которого остановила война.

Он никак не хвастался сделанным; все выходило у него как бы само собой, стоило ему только задумать что-либо, как верующему человеку. Яркий пример тому то, как он сдавал экзамен, введенный только что, на знание управления моторной лодкой, чтобы получить обязательное право на вождение. Предстояло ответить аттестационной комиссии на чуть менее дюжины каверзных вопросов.

Соискателей на получение таких прав явилось в районный центр дюжина лодочных водителей. Не шутка.

Николай почувствовал вдруг, что положение сложнее, чем он думал, и раздумывал как быть ему: сейчас рискнуть и попытаться сдать экзамен или же вернуться на дачу и подготовиться получше для следующего раза? Так он, отвернувшись от входа в инспекцию, стоял и думал по-всякому. Как неожиданно засветился перед его глазами куполок церкви и она вся как-то приблизилась к нему в его глазах. Неожиданно он с надеждой помолился в душе богу, после чего обрел в себе какую-то уверенность, повернулся и вшагнул в дверь, ведшую в инспекцию. Словно кто им руководил.

Из всей партии экзаменующихся только трое их счастливчиков сдали экзамен водный — он немного проплутал в одном вопросе. Но пронесло. Отпала забота об этом.

Уж куда серьезней для него, рыбачившего на Волге в лодке, оказался момент, когда он мог и погибнуть запросто под идущем теплоходом; тот буквально в минуту вывернулся откуда-то, вырос перед ним и стремительно надвигался прямо на него. И уже не осталось мига на то, чтобы включить лодочный мотор. Николай, бросившись в воду, попытался отплыть в сторону от хода громады теплохода, но заведомо не успевал. Так что ясно, все осознавая, приготовился к смерти неминуемой. Спокойно смиряясь. Не молясь в душе. Было уже некогда.

И вдруг мужской голос явственно долетел по воде до него:

— Держи! Лови конец!

Рыболов с другой лодки бросил ему веревку. Прямо к нему. Николай поймал ее накрепко, и его вмиг выдернули сильные руки спасателя.

Чудовище-пароход пробухтел рядом; лодка Николая протерлась, спотыкаясь, о борт его.

Не давай «слабину», — такое было рыбацкое напутствие. Видимо, не напрасно придуманное.

Только тут он, очнувшись, увидал, что спасен неимоверно. Слава Богу! Однако радости большой от этого он как-то не испытывал. Не испытывал потому, что у них, гостеприимных супругов, самым кардинальным образом усугубились их семейные вялотекущие отношения. Причем это последнее лето изобиловало и здесь жарой, доходившей до 40 градусов; оттого, наверное, спекались мозги, отключались от какого-то щадящего людей процесса; сделалось так, как сделалось постепенно, — и непоправимо. Тем более, что двое Чаловых ребят уже выросли, определились в жизни, и подлаживаться супругам под прихоти друг друга, имевшим даже финансовые претензии-нерешенки, было нереально, ни к чему. Поправить прожитые годы невозможно.

И это печалило Антона по-дружески.

В этот последний раз сюда приехала и Люба, мечтавшая прокатиться по Волге на лайнере. Все жаркие августовские дни она спускалась к реке и сиживала, окуналась в воде. Вокруг пахло гарью: горели леса, торфяники. Какая-то сизая хмарь скрывала солнце. И все равно Антон все писал бесконечно.

В прежней Волге, не испорченной позже гидроэлектростанцией, запружившей ее, вследствие чего водный уровень ее здесь, под Костромой, поднялся и она расширилась, подступила к деревенским банькам, изобиловали жерех — толстая крупная сильная рыба, а также распространенная стерлядь, тоже превосходная по вкусу, существенный продукт. Сезонно рыбачившие волжане тогда вылавливали рыбу, что говорится, до отвала, бери — не хочу, ведрами таскали ее от лодок до жилья; все избы в округе пропахли ею, рыбой; рыбаки что только не делали с уловом, какие отвары, вяления, жарения готовили соревновательно уже с самими собой. Как водится, вялили выловленную рыбу в кирпичных тубах — вяленницах, сложенных за дворами, на свежесрубленных ольховых дровах, передававших рыбе свой особый фирменный запах. В этом важном деле каждый хозяин-гурман применял свои навыки и совершенствовал их с каждым разом. Это была особая отрасль домашней кулинарии, гордость искусства сельчан.