— Нет, как же у меня ведь ключи, я наезжаю сюда, а живу с женой на Гражданке.

— Ну, и что ж. Мне достаточно посмотреть квартиру выше или ниже этажом и составить свое впечатление: стоит ли? Я вот эту квартиру, в которой ныне живу и меняю, посмотрела так же, без ключей и показа. Я такая, не обессудьте…

И другие варианты Антон обсудил.

— У меня две комнаты девять и пятнадцать в трехкомнатной на однокомнатную, — сказала женщина молодой паре.

— Ну да, теперь вы просите двухкомнатную и дворец, — сказал ей мужчина, мимо проходящий.

— Ну, что Вы иронизируете, — прикрикнула женщина на резонера пожилого. — Если не меняете, то и не мешайте вести переговоры!

Антон к 16–30 вернулся домой на Гражданку. И он сразу вместе с Любой и дочкой (ей шесть месяцев) в коляске помчались в детскую поликлинику на осмотр. Врач принимала до 17–30 по вторникам и четвергам.

Перед несколькими дверьми с табличкой «Терапевт» — несколько молодых матерей и один мужчина с малышками. Они уже ходят, разговаривают. У одной матери — очень красивый мальчик лет семи (он играл с малышками в игрушки) и девочка годовалая.

У Кашиных Даша самая маленькая по возрасту.

Когда Антон освобождал ее от одежды на столе, одна девочка, подойдя, спросила:

— Как тебя зовут?

— Даша, — сказал Антон. А тебя как зовут?

Она промолчала.

Антон после осмотра врачом, одел Дашу, взял ее на руки:

— Даша, посмотри, что за окном.

Тут же та же любопытствующая девочка опять спросила:

— Как тебя зовут?

— Даша. Ты ведь уже спрашивала.

— Дай мне подержать ее, пожалуйста, — тянула она руки к Даше умоляюще, с нетерпением. — Я не уроню. Ну, дай мне подержать ее. Чуточку, чуточку. — Зубки дырявые. — Я сейчас повыше встану. — Залезла на диван. — Ну, дай подержать, пожалуйста, чуточку.

Это было забавно.

— А у тебя кукла есть? — пробовал Антон разговаривать с ней. Она не отвечала. — Кукла твоя где?

Он ей говорил, что это тяжело. Она уронит Дашу. И Даша ведь не кукла, а живая большая девочка. А та тянула к ней ручки, манипулируя ими, с мольбой.

И взрослые посетители в приемной смеялись.

Удивительно то, как Кашины смогли все-таки сладить и провернуть обмен однокомнатной коммерческой квартиры и комнаты без всяких удобств (значит, без горячей воды и ванны) в коммуналке на двухкомнатную в Выборгском районе. Два года они все заборы вокруг обглядели, обчитали, обшарили все записочки, расклеенные на них, сколько домов поисходили. По грязюке, в позднь. Люба уже была в положении, тоже ползала по квартирам в одиночку. Телефона здесь у них не было. А родители ее, владельцы телефона, были не то, что великие путаники, но лица не заинтересованные в различных хлопотах; они что-то не так объясняли заинтересованным обменщикам — и обмен очередной не происходил. Потом и появившийся ребенок — дочь — болел и Люба вместе с ним попала в больницу, откуда Антон забрал ее и дочь домой, поскандалив с главным хирургом и написав отказ от сомнительного лечения. И потом у самого Антона возник провал с уменьшением в организме гемоглобина до критического уровня, поскольку он, некурящий, как понял сам, проработал два года в большом прокуренном помещении, где десяток художников, собранных в офис на время ремонта отделов, дымили вместе с приходящими авторами нещадно. И Антону нужно стало лечение, и уколы витаминами и железа.

А ведь в это время нужно было и работать — деньги зарабатывать. Жизнь-то шла своим чередом, не спотыкалась на кочках.

III

Антон записал следующие странички:

«Даша, дочь, спит на животе, подобрав под себя ноги; оказывается, все дети так спят, как лягушата. У них такой период — побыть в виде головастиков.

Третий день — на одиннадцатом месяце — как она пробует стоять без того, чтобы держаться за что-нибудь; она стоит, отбивает подставленные руки и еще в ладушки играет. Или в одной руке держит тяжелый пузырек с детским кремом „Малыш“. Вроде бы маме отдает. Визжит сама, заливается: довольна. Сегодня это повторялось без конца. Или она отталкивается от чего-нибудь и стоит на ногах либо, поднимаясь, отталкивается. В чем-то и трусиха (незнакомую вещь берет осторожно). А в чем — бесстрашно-настойчива.

Люба все время приговаривала:

— Бог нас пока миловал, чур; проносит от болячек, происшествий.

Но в прошлую среду, 20 апреля, случилось то, что Даша подползла к плите и встала (а Люба была в ванне) в тот момент, когда вскипела кастрюля и кипящая вода плюхнулась через край кастрюли — попала ей на лицо, особенно на левую половину, начиная со лба. Люба услышала крик, схватила Дашу и сразу сунула под кран холодной воды в раковину. Своевременную помощь „Скорая“, которую вызвала соседка, оказала: везли ее в больницу Рауфуса с кислородной маской. Опухоль опала несколько, пока везли. Хирурги обработали раны, и тут Даша четко звала:

— Мама! — И протягивала руки.

Все удивлялись:

— Надо же: такая маленькая — и так чисто говорит!

И буквально через 10 минут она перестала плакать и стала улыбаться врачам и прыгать.

Хирург сказал Любе:

— С медицинской точки зрения вы отделались легким испугом.

— Вы нас не оставите в больнице, доктор? — с тревогой спросила Люба.

— Вас не с чем оставлять тут, — ответил он.

А за смену в этой больнице бывает немало — по 120 маленьких пациентов.

После этого Даша изменилась — стала прижиматься к маме, охотно идет на руки; но, будто зная о своей беде, щеки не теребила, болячки не сдирала. Один день только было хуже — аппетит упал; это — на второй день; на третий — опухоль уже уменьшилась. Глаз стал лучше смотреть, красноты в нем не было, как с самого начала. Порошковым стрептоцидом присыпали болячки (после раствора марганцовки), чтобы подсушивало. Врачи запретили ей выходить на улицу, чтобы инфекцию не занести. Вскоре у нее везде сошла шелуха с лица не левой щеке. Кожица розоватая. Наверное, еще раз сойдет. Новая — корочка маленькая — есть еще на бровке. Натерла ее здесь.

По прежнему просит завести пластинку Окуджавы — показывает рукой круги — тотчас, как просыпается.

Спустя несколько дней, перед ночным сном, Даша, держа в руках свои красные ботиночки, упала и стукнулась верхней губой о край тахты. Разумеется, разбила в кровь и частично порвала связующую так называемую уздечку от губы. Ночь она спала нервно — вскрикивала. Но что удивительно — как ни стукнулась, ботинок из рук не выпустила. Наутро Люба на всякий случай позвонила, чтобы узнать, где ближайшая травматоложка. И „скорая“ сама пришла. Отвезли Дашу на Тобольскую, и хирург сказала, что у девочки микротравма — ничего опасного. В Ленинграде каждый второй ребенок с такой травмой — падает лицом на землю. Губа была опухши два эти дня. И после сна, лежанья вниз лицом и питья молока (к тому же) — хуже.

Во время прогулки с Дашей Люба из будки телефонной (телефона в квартире нет) позвонила матери и стала рассказывать ей о травме дочери, держа открытой дверь будки, так как мешала дочь, о которой шла речь, и это слышали сидевшие рядом на скамейке три пенсионерки и молодая мамаша.

Та и сказала ей, только она, кончив разговор, вышла из будки:

— Да разве это травма? У меня вот сын двухлетний со сломанной рукой (тот спал у нее в коляске). Я положила в кровать — заснул он. А потом услышала жуткий крик. Он ухитрился во сне просунуть руку между прутьев и как-то сломать ее. А перед этим сел на игрушечную швейную машинку и иглой проколол свой половой орган. Я спрашивала у хирургу: „Скажите, доктор, ему вред, как мужчине, не нанесен этим? Будет он мужчиной полноценным?“ Операцию ему делали и зашивали под анестезией. Кричал он. Весь синий был. Я не находила себе места.

Одна из сидевших женщин заметила, что когда ее первая дочь, Наташа, начала ходить, у них, родителей, все руки пообрывались. Она не ползала, а сразу стала ходить. Очень рано. И нужно было держать ее на ремнях и за воротник.