— А то где. И Близнюк, и Клыпа. Их еще в первый день переворота взяли. Тёка, дорогой мой, давай уйдем из Моздока. Ой, боюсь я, как бы и тебя вот так же: без суда и следствия. Ты ведь тоже из ихней компании...

— Ну ладно, ладно, Ксюша. Ну что ты заладила: уходить да уходить. Нельзя мне уходить. Особенно сейчас, когда моим товарищам грозит смертельная опасность. Иди домой, пока не хватился тебя твой Драк. Встретимся завтра в городской роще. Или лучше у Сона Журко. Ее еще случайно не посадили?

— Нет, только приходили с обыском.

— Тогда — в роще. Ну иди, иди, — Темболат подтолкнул к двери любимую. В душе он уже решил, что завтра пойдет на прием к «президенту».

Новая власть — новая культура. В молодом демократическом казачьем государстве на смену изжившим себя притонам типа «Сан-Рено» должны прийти культурные заведения с безалкогольными напитками, — решили моздокские дамы-патронессы во главе с госпожой Ганжумовой и открыли в городе кафе «Росинка», арендовав для него дом торговца галантереей Мелькомова, расположенный рядом с казначейством. Главное назначение кафе: дать утомленным боями бичераховским воинам культурный отдых. Обслуживали кафе молодые дамы из приличных семей и гимназистки, вспыхивающие румянцем всякий раз, когда к той или иной из них обращался «уставший» не столько от боев, сколько от пьянки христолюбивый воин:

— Эй канашка! сообрази–ка парочку кофию.

Крепких напитков в новом заведении не подавали. Клиенты обычно приносили их с собой или посылали за ними к «Каспарке» стоящего в дверях швейцара, пожилого дядю в Ливрее, с длинным, как баклажан, носом и постоянно трясущимися пальцами. Не полагалось так же прислуге брать с клиентов чаевых, о чем свидетельствовала прибитая к стене табличка «У нас на чай не берут».

Вот в этом самом кафе с такими обещающими перспективами сидели за столиком неподалеку от помоста с музыкантами купец второй гильдии Неведов и отдельский врач Быховский. Они уже выкушали по три чашки «кофе» и намеревались опустошить по четвертой, когда заметили, что в стоящей под столом бутылке с тремя звездами на этикетке совсем не осталось бодрящего напитка.

— Вот же анафема, — покачал сокрушенно головой Григорий Варламович. — Придется пополнить... Эй, почтеннейший! — поманил он пальцем швейцара.

Тот подошел, молча взял протянутые деньги, понимающе смежил совелые глаза.

— Одна нога — здесь, другая — там, понятно? — подмигнул ему купец.

— Не извольте беспокоиться, все будет, как в аптеке, — пообещал швейцар. Но Неведов уже снова повернулся к своему партнеру:

— И чего, спрашивается, принесла нас с тобой сюда нелегкая: ни закусить, ни выпить. Даже икры паюсной и той нет.

— Зато кетовой сколько угодно, — проводил Быховский горячим взглядом розовощекую официантку в кружевном чепчике и белом переднике.

— Ох и кобелист ты, Вольдемар Андрияныч, — сипло рассмеялся Неведов. — Люблю таких. Я и сам когда был помоложе... А уж дед у меня, царствие ему небесное, так тот дюже лих был на энто дело... Жениться тебе надо, вот что.

— Все некогда за войнами да революциями, — усмехнулся Быховский. — Вот кончится эта канитель...

— Видно, не скоро кончится, — вздохнул Неведов. — Большевики еще крепко держатся, проклятые, Слыхал, как турнули наших под Георгиевском? Мистулов-генерал, говорят, не выдержал сраму, застрелился. И откуда у них, босяков, такая сила берется? Вон и под Кизляром сколько бьются наши казаки, а он все стоит.

— Стоит, — согласился Быховский.

— Зато англичане взяли Азербайджан, а брат Бичерахова Лазарь подошел к Петровску. Как ты думаешь, ежли они нашим помогут, к зиме пошабашим с войной?

— Не следовало бы им соваться к нам.

— Это почему?

— Да потому, что англичане пришли не за тем, чтобы спасать нас от большевиков, а для того, чтобы захватить в свои руки Кавказ. Вон гетман Скоропадский «пригласил» немцев на Украину, а они ее в свою колонию превратили. Я так думаю: свои собаки между собой грызуться, а чужая не лезь.

— А ты не только в бабах разбираешься, — прищурился Григорий Варламович.

Оркестр тихо наигрывал популярную на Кавказе мелодию «Там вдали Казбек навеки уснул». Между столиками бабочками-капустницами порхали официантки. Вдруг музыканты встрепенулись, и грянул встречный марш — в кафе вошла группа офицеров-фронтовиков. Они бесцеремонно задвигали стульями, задымили папиросами.

— Ну что это за жизнь, — сморщился один из них со шрамом на виске, поднося к носу чашку с чаем. — В «Росинке» — ни росинки. Вместо водки приносят черт знает что, а вместо погон пришивают тебе на рукав какой–то ублюдочный ромбик с флагами союзников. Вот я в Ростове был! Иду по проспекту — навстречу поручик: фураж с фасончиком, галифе из царской диагонали, френч — с иголочки, шпоры — савеловские, погоны — золотые! Солдатня козыряет, бабье — в обморок! А тут — ни совдепия, ни Россия. Погоны в карманах носим, боимся казачков: они де косо на погоны смотрят!

Офицер был здорово навеселе. Заметно пошатываясь, он подошел к помосту, уставился немигающими глазами в музыкантов:

— А ну, давай гимн!

Музыканты послушно заиграли «Да здравствует Россия, свободная страна!»

— Отставить! — крикнул офицер. — Это жидовский гимн Сашки Керенского. Играйте наш, русский, — и не ожидая мелодии, затянул хриплым от водки баритоном:

Движимые многолетней привычкой все встали. Поднялись со своих мест и Неведов с Быховским. Лишь один человек продолжал сидеть, то был член бичераховского правительства министр финансов Дубовских.

— Ты почему сидишь? — подошел к нему офицер.

— Прошу мне не тыкать. Я не монархист, я демократ, — ответил Дубовских, отхлебывая из чашечки кофе.

— А-а... демократ! — заревел офицер и вкатил демократу такую затрещину, что чашка с кофе отлетела в сторону и разбилась вдребезги. — Встань, сволочь!

Дубовских поднялся.

— Подчиняюсь насилию... — пролепетал он дрожащим голосом.

надрывался за его спиной разноголосый офицерский хор.

— Видел, Григорий Варламович, какая у нас демократия? — подмигнул Быховский Неведову. — Монархисты водку пьют, демократам морду бьют. Пошли отсюда, пока и нам не перепало...

Приятели направились к выходу. Навстречу им из дверей показался швейцар с бутылкой в руке.

— Спасибо, братец, — буркнул ему Неведов, забирая бутылку и пряча в карман. — Ну, чего тянешь лапу?

Швейцар продолжал стоять перед ним с протянутой рукой.

— У вас же не берут на чай, — ткнул Неведов пальцем в настенную табличку.

— А я не на чай, — ухмыльнулся носастый детина. — А на что же?

— На водку...

Мимо к выходу пронесся красный от возмущения поборник широкой демократии.

— Хамы! — скрежетал он зубами от бессильной ярости. — Я этого так не оставлю, сейчас же доложу президенту.

Неведов с Быховским вышли на улицу. Постояли, посовещались в отношении места, где можно продолжить «чаепитие». Решили отправиться в подвал к кривому Гургену.

— Там у него самоварище — во! — распахнул Неведов руки, словно намереваясь обнять встречную даму. — Пей чай сколько влезет.

— Цейлонский? — прищурился Быховский.

— Нет, прасковейский, — ухмыльнулся Неведов, — трехлетней выдержки. Постой–ка, постой... — схватил вдруг за рукав приятеля Неведов. — Сдается мне, это Васька Картюхов подался в парикмахерскую.

— Ну и что?

— Как то есть «ну и что»? Он же совдеповец, большевик. Ишь ты, бестия белобрысая: бороду отпустил, котелок касторовый напялил, думает, не признают.

— Да пошли, Григорий Варламович, — потянул за локоть своего попутчика Быховский. — На кой черт он тебе сдался.

— Подожди... — выдернул локоть Неведов. — Хотя вот что... ты иди к Гургену, а я заследом, вот только заверну к Марджанову за балычком... к чаю.