— В томской тюрьме. Сидели в одной камере.

Яков Михайлович мельком взглянул на Феликса Эдмундовича.

— А еще нигде не сидели? — спросил последний.

— Пришлось, — ответил Степан, не сгоняя с лица улыбки. — В ростовской тюрьме, а потом в Бутырской.

— В Бутырской? — оживился Дзержинский. — То–то мне сразу показалось, что где–то я вас видел. Вы что там делали?

— Шил сапоги для солдат царской армии.

— А я — нижнее белье для них же, — скупо улыбнулся Феликс Эдмундович и повернулся к матросу, — возьмите товарища Журко под свою опеку: ночлег, питание и прочее. Сегодня же сведите его с Антоновым.

— Будет сделано, Феликс Эдмундович, — отчеканил по-военному матрос и приложил руку к бескозырке. Затем приятельски дернул Степана за локоть. — Пошли сначала заглянем в мой кубрик.

Глава восьмая

Бичерахов, прохаживаясь по одному из залов Зимнего дворца, ждал аудиенции. Интересно, зачем его вызвал Левицкий, генерал для поручений, состоящий на службе при самом Керенском? Может быть, предложит как специалисту возглавить авиационные мастерские на Северном фронте? Хотя такое назначение можно получить в штабе армии, а то и дивизии.

— Господин полковник, — донесся к нему из открывшейся двери голос генеральского адъютанта, — его превосходительство ждет вас.

— Благодарю вас, поручик, — нагнул голову полковник, и рот его при этом заметно перекосился, словно от саркастической усмешки. Без рисовки, спокойно и твердо он вошел в кабинет, по-военному четко представился сидящему за столом моложавому генералу. Тот предложил вошедшему сесть и, не теряя времени на отвлеченные разговоры, приступил к делу.

— Вас видели вчера у Бьюкеннена, — сообщил он полковнику.

У Бичерахова порозовело лицо — он не ожидал такого начала.

— Я давно знаком с английским послом, ваше превосходительство, — ответил он тем не менее спокойным голосом.

— Где и когда вы с ним познакомились?

— В Лондоне, в нашем посольстве. Незадолго до революции я был командирован генштабом в Англию для приемки партии автомобилей.

— Ах вот как... Вы не догадываетесь, зачем я вас пригласил?

— Нет.

Генерал взял со стола газету, протянул собеседнику:

— Вот полюбуйтесь, российский Бонапарт, народный герой, спаситель отечества. В то время как правительство напрягает все силы на решение важных государственных дел, этот изменнику него за спиной оттачивает свой нож.

Бичерахов развернул газету, это была «Новая жизнь», орган партии меньшевиков. С фотографии, помещенной под материалами Московского государственного совещания, ненатурально улыбался щуплый, узкоплечий генерал с косо разрезанными глазами на сухом скуластом лице. Его несла толпа восторженных офицеров, окруженная в свою очередь толпой не менее восторженных обывателей с букетами цветов в руках. Бичерахов без труда узнал в триумфаторе верховного главнокомандующего Корнилова.

— Вы хорошо знаете этого человека? — продолжал задавать вопросы генерал.

— Я служил в 48-й дивизии, которой командовал генерал Корнилов, ваше превосходительство, — ответил Бичерахов, чувствуя, как отпускает его возникшее в начале беседы напряжение.

— Он хороший стратег?

— Я плохо разбираюсь в вопросах стратегии, господин генерал. Я инженер по профессии и возглавлял приданные дивизии автомобильно-авиационные мастерские.

— Где же теперь ваши мастерские?

— Там же, где и 48-я дивизия: остались в Галиции весной года, попав в окружение. Мне лично чудом удалось вырваться из этой ловушки.

— А Корнилов?

— Оставил дивизию и пытался спастись бегством, но спустя несколько дней попал к австрийцам в плен.

— Позор! — генерал скорбно насупил брови. — И этого бездарного человека назначили верховным главнокомандующим. Позор! Впрочем, Александр Федорович исправит эту ошибку... Господин полковник, — доверенный Керенского взглянул в самые зрачки сидящего перед ним офицера, поднимаясь с кресла. Бичерахов тотчас же последовал его примеру, принял соответствующую стойку, — вам снова предоставляется возможность послужить под началом Корнилова, только в новом качестве. Мы назначаем вас комиссаром в помощь Станкевичу и надеюсь, что вы оправдаете наше доверие. Нам вас рекомендовал Гойтинский, а мы дорожим мнением подобных людей. Более подробные инструкции получите у моего адъютанта. Желаю успеха.

Бичерахов пожал протянутую руку, поблагодарил за оказанную честь и вышел из кабинета.

В Могилев, где размещалась ставка верховного главнокомандования, он приехал на следующий день. Уже на вокзале, едва покинув вагон, доверенный Временного правительства почувствовал, что здешняя атмосфера до предела насыщена электричеством мятежных настроений. По тому, как с веселой бесшабашностью грузились в эшелон казаки, а младшие по званию офицеры, проходя мимо, подчеркнуто лихо отдавали отмененную после февральской революции честь, Бичерахов понял: поход на Петроград состоится не нынче-завтра.

Штаб Корнилова находился в губернаторском доме, белокаменном дворце, стоявшем на высоком берегу Днепра. У подъезда поблескивали лаком генеральские лимузины. В самом подъезде стоял полевой жандарм в куцей черной шинели. Проверив у Бичерахова пропуск, он взял под козырек и мотнул большим пальцем руки на лестничный пролет: туда, мол.

Бичерахов поднялся на второй этаж и очутился в оклеенном белыми обоями небольшом зале с роялем в углу и бронзовой люстрой под потолком. Из зала вели двери: одна — в столовую, другая — в кабинет верховного, третья — в кабинет комиссара фронта. Последний оказался маленьким, сгорбленным, неряшливо одетым человечком с реденькой сивой бородкой. Он суетливо выскочил из–за письменного стола навстречу вошедшему, протянул костлявую влажную руку.

— Гойтинский, — склонил он сухую голову, показывая серую плешь. — Вы меня не помните? А я вас запомнил-с. У Караулова Михаила Александровича на квартире. Неужто забыли? На Малой Бронной в Москве. Весьма, весьма толково изложили вы тогда свою точку зрения на крестьянский вопрос. Да что же вы стоите, Георгий... запамятовал, как вас по батюшке.

— Сабанович, — подсказал Бичерахов, с удивлением разглядывая этого лохматого, вертлявого человечка.

— Как доехали, Георгий Сабанович? — уселся в кресло и Гойтинский.

— Спасибо, хорошо.

— Вы знаете Станкевича?

— Нет.

— Он в звании поручика, но стоит иного генерала. Впрочем, наш с вами шеф не кадровый офицер. Он юрист по образованию, кандидат в приват-доценты уголовного права. Вы удивляетесь, для чего я вам сообщаю эти сведения? Хе-хе...

Бичерахов пожал плечами.

— Александр Федорович тоже ведь из юристов, смекаете? — продолжал Гойтинский. — Он в нем души не чает, по пословице «Рыбак рыбака видит издалека». Впрочем, давайте о деле... Вы, само собою разумеется, удивлены, почему выбор пал именно на вас?

— Да, конечно, — признался Бичерахов. — Ведь вы меня совсем не знаете. Почти не знаете, — поправился он.

— Ну, это не совсем так, — побарабанил пальцами по столу помощник комиссара фронта, — если принять во внимание наших общих знакомых.

— Кого вы имеете в виду?

— Ну, хотя бы Караулова или того же Бьюкеннена. Кстати, как поживает ваш братец Лазарь Сабанович? Он тоже, как это ни странно, пользуется благосклонностью английских дипломатов.

Только теперь вспомнил Бичерахов, где же он видел этого человека. В секретариате русского посольства в Лондоне!

— «Фомка и на долото рыбу удит: тут сорвалось, так там удалось», — потер довольно руки Гойтинский. — Каждый щиплет свою Синюю птицу с того боку, с какого она подвернулась. Не смущайтесь, господин полковник, и благодарите судьбу за то, что вас не забывают ваши друзья. Вам ли, врожденному дипломату, ковыряться в каких–то броневиках... Теперь — о деле. После нашей с вами беседы вы отправитесь в штаб Северного фронта, он находится в Пскове. Вы не очень устали с дороги?

— Я готов отправиться к месту назначения, — Бичерахов приподнялся над креслом. Но Гойтинский попросил его остаться.