— Ну глядите, старина. Петербуржцы не простят вам такого легкомыслия.

В это время вокзальный колокол пробил три раза — отправление.

— В последний раз предлагаю.

И Мойше решился. Дрожащими руками протянул к окну драгоценную ношу, Степан подхватил ее одним махом.

Взвизгнул паровоз. Лязгнули буфера. Состав дернулся туда-сюда. Освобожденный от груза старик бросился к вагонной подножке. Но где там! Она усыпана пассажирами, словно виноградная кисть ягодами.

— Ай-яй! Пропал товар! — запричитал старик, бегая от подножки к окну и обратно. — Как сказано в «Мидраше»: «Доверять — хорошо, слишком доверять — опасно». Ох ун вей мир! Попался, как сазан на голый крючок...

— Давайте руки!

Не веря своим ушам, Мойше задрал кверху руки, чтобы принять мешок с семечками, и в следующее мгновение уже стоял в битком набитом людьми вагоне. А втащивший его через окно молодой здоровяк весело подмигивал галдящей за окном толпе.

— Ну и ловок, чума его задави, прямо джигит да и только! — неслось снаружи вслед застучавшему по рельсам вагону.

— Видать, этот джигит из тех, что на ходу подметки рвут, не гляди, что чисто одет.

Но поезд уже набирал ход.

Своих попутчиков Степан нашел в соседнем вагоне. Пробираясь между мешками и чемоданами, а где и переступая через разлегшихся в проходе их владельцев, он с облегчением услышал в одном из отсеков вагона родной, не похожий ни на чей голос:

— И куда же ты едешь, служивый?

— Домой на побывку, — отвечал своему случайному собеседнику «служивый», пожилой солдат, дымя махоркой. — Вот разобьем турка с гарманцем, вернусь домой навовсе, получу землицу...

— Какую землицу? — в голосе Мироныча слышится насмешливое удивление.

А вот он и сам! Степан, не без труда преодолев еще одно препятствие, увидел наконец в облаке дыма своих Владикавказских друзей.

— А тую, что нам обещал главнокомандующий великий князь Николай Николаич. Аль не слыхал, милый человек? — прищурился солдат. — Как тольки войну пошабашим, так всю, стал быть, помещичью землю и того... поделим между солдатами, защитниками отечества.

— Выходит, и князь отдаст свою землю в общий котел? — усмехнулся Мироныч.

— А при чем тут князь? — насторожился солдат.

— Да при том, что он самый крупный в России помещик.

У солдата от внезапного прозрения отвисла заросшая щетиной челюсть.

— Эх ты, вика-ежевика! — выпучил он глаза. — А мы об энтом совсем не подумавши.... Ну куды ты прешь, мил-человек? Невжли не видишь, тут и без тебя дыхнуть нечем? — напустился он на пробирающегося между узлами Степана.

А Киров, заметив его, довольно засмеялся.

— Это, товарищ, наш человек, — сказал он солдату и, переглянувшись с Гатуевым, стал «выкраивать» местечко на лавке для нового пассажира. Солдат перестал ворчать. Сняв с лавки свой вещмешок, сунул себе под ноги.

— Садись, раз такое дело, — буркнул он Степану и сам подвинулся в сторону, насколько позволяла вагонная теснота.

Степан втиснулся между солдатом и Кировым, и только после этого облегченно выдохнул:

— Ну, здравствуйте, товарищи! Ищу вас по вагонам, а сам думаю, что если вы не поехали сегодня? Вдруг я еду в Петроград один?

— Подумаешь, беда какая! — подмигнул Киров Гатуеву. — Ты и так поедешь туда один. Мы же с Костей остаемся на несколько дней в Москве.

— Зачем?

— Хочу побывать на Государственном совещании.

— Разве на него пускают, всех кто захочет? — удивился Степан.

— Нет, конечно. Но я думаю, Караулов, член Государственной думы, по старой дружбе расстарается достать мне. пропуск.

— А как же я? — с притворной робостью спросил Степан.

— Приедешь в Петроград, найдешь нужных товарищей.

— Где я их буду искать?

— Во дворце балерины Кшесинской.

— А где он этот дворец?

— Не знаю, — пожал плечами Киров. — Я ведь тоже никогда не бывал в столице. Одним словом, нужно — найдешь.

«Най-дешь! Най-дешь!» — весело стучали под полом вагонные колеса. «Конечно, найду», — усмехнулся Степан. А все же лучше бы ехать туда вместе с Миронычем.

Петроград, несмотря на то, что на дворе стоял еще август, встретил южан северным холодным ветром и хмурым небом. «Впору хоть шубу надеть», — поежился Степан, выходя из дверей Николаевского вокзала. Вслед за ним с мешком на плече проскользнул Мойше.

— Ну вот мы и приехали, — проговорил Степан, обращаясь к своему спутнику. — Вы не знаете, где находится дворец балерины Кшесинской?

Мойше опустил к ногам нелегкую ношу, прищурил слезящиеся от ветра глаза.

— Нет, ваша честь. У меня нет знакомых, живущих во дворцах. Вот если бы вы спросили у меня, где находится комиссионный магазин Соломона Шлейфера...

— В таком случае прощайте, отец. Нам с вами дальше не по пути, — усмехнулся Степан и, подняв воротник своего старенького пиджака, направился по мостовой к Невскому проспекту. До чего же неуютно в этом громадном многолюдном городе! Кажется, на его широких улицах собрались холодные ветры всего мира и, словно собаки, набрасываются на прохожих из–за каждого угла. Спасаясь от свирепой погони, несутся вскачь по проспекту обрывки газет, упаковочные картонки, красочные плакаты. Один такой плакат прилип к ноге вставшего на дыбы каменного коня, которого удерживает под уздцы голый, такой же каменный мужчина.

— Простите, у вас не найдется прикурить?

Заглядевшийся на красивого коня Степан вздрогнул от неожиданности. Нет, это проговорила не статуя, а живой человек. Он остановился перед Степаном и, улыбаясь, тянется к нему папиросой.

— Пожалуйста, — Степан вынул из кармана спички, ответно улыбнулся симпатичному молодому прапорщику. У него под козырьком новенькой офицерской фуражки — черные брови, под тонким прямым носом — маленькие, тоже черные усики. Грудь военного перехлестнута блестящими ремнями. Начищенные до зеркального блеска сапоги отражают в себе перила моста, на котором состоялась встреча.

— Вы осетин? — поинтересовался Степан, принимая возвращенные спички и сам закуривая.

— Это так же несомненно, как вот эти звери-кони — дело рук знаменитого Клодта. А как узнали? Вы что, с Кавказа сами? —удивился офицер.

— Да, только что приехал. Из Моздока.

— Смилуйтесь, отцы святые! — в притворном отчаянии воскликнул прапорщик. — За две тысячи верст от дома встретил земляка. Ведь я сам из Владикавказа. Ну как там, в нашем краю?

— Жарко, — улыбнулся Степан, поправляя воротник на шее.

А офицер от души расхохотался.

— Зато здесь не запаритесь. И по каким таким делам, если не секрет?

— По делам... службы, — замялся Степан и тут же перехватил инициативу: — Вы не подскажете, как пройти к дворцу Кшесинской?

— К дворцу Кшесинской? — переспросил прапорщик, и губы его дрогнули в усмешке. — Вы идете на свидание с царской любовницей? Я бы не советовал.

— Почему? — откликнулся на шутливый тон Степан.

— Потому что находившийся во дворце ЦК партии большевиков разгромлен черносотенными силами и, следовательно, искать там кого–либо из своих знакомых бесполезно и... даже опасно. Они сейчас если не в «Крестах», то где–нибудь за Нарвской заставой.

— Что за кресты такие?

— Здешняя тюрьма. Меня вы не опасайтесь. Во-первых, мы с вами земляки, а во-вторых, я сам принадлежу к партии социал-революционеров, а это, как вы, наверно, знаете, родственная большевикам партия. Вроде двоюродной сестры, что ли, — рассмеялся офицер. — Вам лучше бы всего поискать своих друзей в институте благородных девиц — Смольном.

— А где он находится?

— Нет ничего проще. Можно вернуться к Николаевскому вокзалу и от него по Суворовскому проспекту на конке или трамвае, а можно выйти на Литейный проспект — вот он рядом — и по нему прямо к набережной Невы. Чуть не доходя до реки, свернуть вправо по Шпалерной улице и — мимо Таврического дворца, ориентируясь на купол Смольного собора. Последний маршрут будет подлиннее, но зато интересней. Вы ведь впервые в Петрограде?