В дверь заглянула Лена:

— Да у вас совещание! Не отрешились еще от старых методов работы. Скучно нам!

— Идем, идем, — поднялся Орлов. Но и в гостиной он продолжал: — Не только мы, офицеры, полк родным считаем. Сколько писем присылают демобилизованные солдаты, сержанты. Другой кто его знает где: на Игарке, по Волго-Дону пароходы водит, а в полк пишет: «Как боевая подготовка, как дела?» И кажется, брось клич: «Гвардейцы! Под знамя!» — со всех концов земли советской встанут богатыри-ветераны.

— И запоют нашу полковую! — Василий Васильевич сел за пианино, сильным и резким движением ударил по клавишам:

Запели — и, видно, не в первый раз — и Лена, и Нелли, и Орлов, и Варвара Петровна.

Отзвучали последние слова песни. Все молчат. Задумались. О чем? О минувших ли боях? О погибших ли товарищах? О том ли, что ждет впереди?

Затянувшееся молчание прервала Лена.

— Теперь папа начнет войну вспоминать, бои… Давайте лучше еще споем.

— Я бы спел арию из одной оперы, да музыку и слова нетвердо помню, — начал Бочаров.

— А остальное все помнишь? — серьезно спросила Варвара Петровна.

— Остальное помню.

— Тогда спой.

— Уж полночь близится, а ужина все нет. Так, кажется?

— Отвечай, Ленушка, на критическое выступление. Как там у вас дела?

— Все готово!

— Тогда прошу к столу, — и Орлов распахнул дверь в столовую.

Акулина Григорьевна смотрит через стеклянную дверь на рассаживающихся за столом гостей. Вошел Орлов.

— Все собрались, а старшей хозяйки нет. Пошли, мать.

— Может, без меня, Петруша?

— Идем, идем, мама. На молодого Верховцева посмотришь. Рядом с Леной сел. Каков?

— Хороший парень, — вздохнула старуха. — Ну, дай ему бог счастья и в жизни, и в службе.

Вошли в столовую, и Орлов поднял бокал:

— За что же выпьем, друзья? — на мгновение задержал взгляд на Лене. — За молодость!

Все подняли рюмки. Чокнулись.

— За молодость!

Невдалеке от штаба полка на просторном плацу, утрамбованном, как футбольное поле провинциального стадиона, вольно стоят солдаты и сержанты первого взвода первой стрелковой роты. Курят, шутят, беседуют. Только помощник командира взвода гвардии старшина сверхсрочной службы Тарас Подопригора держится особняком. Едва ли есть необходимость детально описывать внешний вид ветерана полка: по обыкновению, до блеска доведены его сапоги, режет глаза лезвие подворотничка, солнечное сияние источают пуговицы. Как вчера, как третьего дня. И все же в облике старшины есть сегодня что-то значительное, можно даже сказать, торжественное. Он нервно прохаживается, время от времени бросая в направлении штаба ястребиные взгляды.

Такое необычное поведение старшины, славящегося характером уравновешенным, несколько даже флегматичным, естественно, не осталось не замеченным солдатами. И на передний край, как всегда, выдвигается Москалев. Это разбитной, быстроглазый, смешливый солдат с коротким носом, которой, вопреки закону тяготения, неудержимо стремится вверх. Подмигнув товарищам, Москалев этаким мелким бесом направился к сверхсрочнику. Солдаты сдержанно — как бы не заметил старшина — засмеялись.

Согнав с лица улыбку, с напускной робостью Москалев начал:

— Товарищ гвардии старшина! Разрешите обратиться?

Подопригора остановился, рассеянно глянул на солдата:

— Обращайтесь!

— Есть слух, что нам во взвод нового командира назначили?

Солдаты притихли. Подопригора подозрительно посмотрел на вытянувшегося перед ним рядового, сказал уклончиво:

— Все может быть, — и покосился на штаб.

Так же простодушно глядя в настороженные глаза помкомвзвода, Москалев продолжал:

— Есть еще слух, что взводным у нас будет лейтенант Верховцев — сын Героя Советского Союза полковника Верховцева?

Подопригора строго посмотрел на солдата («Нет, кажется, хлопец всерьез интересуется!»), повторил значительно:

— Все может быть! — и снова зашагал, давая понять, что разговор окончен. Но в самый последний момент не выдержал и добавил с гордостью: — Нам абы кого не дадут. Полк-то наш какой? Верховцева! Понимать надо!

Собственно, только этого и добивался Москалев своими вопросами. Весь батальон, а может, и полк знали слабость гвардии старшины Подопригоры: при каждом удобном случае упомянуть о славном прошлом полка, о его бывшем командире — полковнике Верховцеве. Но и тени усмешки не вызвали на солдатских лицах слова помкомвзвода. А сам Подопригора — человек ясной души — чистосердечно посчитал любопытство солдата вполне уместным в такой ответственный час жизни взвода.

Москалев отошел в сторону. Но неугомонный дух словно в спину толкал солдата. Обернувшись, он увидел стоящего невдалеке закадычного друга своего Лешу Терехова и проговорил с озабоченным выражением лица:

— Кончились твои безмятежные денечки, Леша, — и сокрушенно покачал головой.

Однако недаром Терехов считался первым другом Москалева. Сразу почуяв подвох в безобидных словах, он с деланным испугом уставился на товарища:

— Это почему же?

— Говорят, лейтенант Верховцев строгий. В отца. Покажет он тем, кто на стрельбище привык за «молоком» ходить!

Намек прозрачный: по огневой подготовке Терехов, как выразился однажды помкомвзвода, «пас задних». Солдат сделал вид, что не понял, куда метит Москалев, и озабоченно пробормотал:

— Что ты говоришь? А я, брат, слышал, что молодой Верховцев на тех нажимать будет, кто болтать любит.

Москалев не успел отпарировать выпад. На плацу произошло движение — словно ветер дунул. Из штаба вышли три офицера и направились к взводу. Впереди шагал командир полка Орлов. Рядом, несколько повернувшись к полковнику, шел командир роты капитан Щуров. Третьего офицера, державшегося сзади, высокого, в хорошо сшитом и, как видно, впервые надетом кителе, солдаты не знали. Это и был новый командир взвода лейтенант Верховцев.

Увидев начальство, Подопригора приосанился. Взволнованным басом, слышным во всех концах плаца, пропел:

— Взвод, ста-но-вись! Смирно! Равнение направо! — и пошел навстречу офицерам. Остановившись на расстоянии трех шагов от полковника, отрапортовал:

— Товарищ гвардии полковник! Первый взвод первой стрелковой роты построен. Помощник командира взвода — гвардии старшина Подопригора.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался полковник.

— Здравия желаем, товарищ гвардии полковник! — дружно ответил взвод.

Орлов начал строго:

— Ваш взвод не может похвастаться дисциплиной и успехами в боевой и политической подготовке. Прямо скажу — отстающий взвод.

Хмуро стоят солдаты. Даже задиристый нос Москалева несколько поник. А на лице Подопригоры такое выражение, словно ему гвоздь под ноготь загнали.

Орлов продолжал:

— Посмотришь на вас — орлы! И повар не в обиде.

Робкая улыбка пробежала по солдатским лицам. Лишь физиономия старшины сохраняла каменную неподвижность.