Щуров перешел на игривый тон, каким обычно разговаривал с женщинами:

— Разве можно возражать такой хорошенькой женщине, как вы? Просто грешно!

Но Нелли знала своего собеседника и с деловым видом осведомилась:

— Цитата из какой пьесы?

Щуров прижал руку к груди:

— Из этой.

— Смотрите, вам попадет от Лены, — и ушла в гостиную.

Лена и Юрий оживленно беседовали, когда к ним подошла Нелли и с обычной своей бесцеремонностью вмешалась в разговор:

— Юрий Алексеевич, правда же, вы стихи пишете? Прочтите что-нибудь!

Верховцев попытался отшутиться:

— Какие длинные ноги у дурной славы! Слава богу, что я бросил это никчемное занятие.

Опять разговор коснулся искусства, и Щуров с чуть заметной иронией («Что Верховцев понимает в искусстве!») спросил:

— Неужели вы искусство считаете никчемным занятием?

— Искусство хорошо, когда оно согрето талантом. А какой у меня талант? Я вовремя заметил, что иду не по своей дороге, и исправил ошибку.

— Самокритично, — съязвила Нелли.

— Правда, очень важно найти свою дорогу, — поддержала Юрия Лена. И обернулась к Щурову: — Леонид, почему вы не пишете стихов?

Не уловив шутки в словах Лены, Щуров принялся не то объяснять, не то оправдываться:

— Разве поэзия только в стихах? Труд артиста не менее поэтичен. Он дышит подлинной поэзией, вдохновением…

Что-то наигранное показалось Лене в словах Щурова, и она спохватилась:

— Ах, извините меня. Надо стол раздвинуть, а я заболталась.

— Я помогу вам, — поспешил Щуров.

Верховцеву было досадно, что не он первым догадался помочь хозяйке. Угрюмо отошел в сторону. Нелли, исподтишка наблюдавшая за ним, проговорила с притворным сочувствием:

— У вас грустные глаза.

— Где зеркало? Не думал, что у меня могут быть грустные глаза.

— А как вам понравилась Лена?

— Милая девушка.

— От такого признания один шаг до…

— Я не сделаю его.

— Сомневаюсь, — и Нелли невзначай добавила: — Тем более что Лена хорошо подшивает подворотнички.

Юрий понял, куда брошен камень.

— Вам известен мой разговор с Михаилом?

— Не ожидали?

— Нет, почему же. В нем не было секрета.

— Мне только остается поблагодарить вас, — едва сдержалась Нелли.

— Уверяю вас, все произошло случайно. Я не думал, что разговор обидит вас.

— Не думали? Это признание делает вам честь.

— Разрешите и мне поблагодарить вас за урок.

Нелли вскочила и, не сдерживаясь больше — война так война, — бросила:

— Буду рада, если он пойдет вам впрок! — и ушла, неприлично громко хлопнув дверью.

Юрий с досадой посмотрел на дверь. «Как неприятно! Зачем полез со своими замечаниями! А Нелли, оказывается, штучка», — сформулировал он впечатления от первого дня знакомства с женой друга.

В это время в столовой происходил разговор, в котором звучали страсти другого рода.

— Верховцев испортил вам настроение? — спросила Лена, почувствовав, что Леонид не в духе.

Щуров поморщился:

— Отнюдь нет. Но не слишком ли много вы ему уделяете внимания?

— Он сын друга моего отца. Наш гость.

— Но все-таки…

Со злым лицом, ставшим маленьким и некрасивым, в столовую вошла Нелли. Резко бросила:

— Какой нахал Верховцев!

Лена всполошилась:

— Что между вами произошло?

— Я уже говорила тебе, что представляет из себя этот тип.

Обрадованный неожиданной поддержкой, Щуров начал осторожно:

— Откровенно говоря, и мне не все понравилось в Верховцеве…

Лена нахмурилась:

— Каким бы он ни был, но неудобно бросать человека, который первый раз у нас в доме. Я пойду к нему.

Верховцев в нерешительности стоял у окна — точь-в-точь как Подколесин в гоголевской «Женитьбе»: сейчас выскочит.

— Вы ругаете хозяйку, бросившую вас одного?

Юрий быстро обернулся. Глаза не могли скрыть радости, вызванной появлением Лены.

— Между вами и Нелли что-то произошло?

— Ничего особенного. Просто уточняли взаимоотношения.

— Не судите о Нелли по первому впечатлению. У нее доброе сердце.

— Хорошее качество видеть у людей положительные черты.

— Нет, нет, не смейтесь, — запротестовала Лена. — Я во много раз хуже ее. Капризная. Меня бабушка егозой называет.

Разговор оборвался. Юрий начал о другом:

— Вы в театральный думаете поступать?

— В актерки, — улыбнулась Лена. — Так бабушка говорит. И она против, и папа против. У меня ведь мать актрисой была. Я только не помню… — И добавила грустно: — Все сомневаюсь, правильно ли профессию выбираю.

— Я понимаю. Труд актера — тяжелый труд.

— Я хорошо это сознаю и не жду от сцены легкого успеха.

Лена подошла к столу, взяла букет цветов, принесенный Щуровым.

— Приятно получать розы. А ведь они с шипами. Пусть будут шипы. Лишь бы были розы. Вот такие! — и прижалась лицом к цветам. — Красивые?

— Очень. Раньше даже лучший цветок был для меня только наглядным пособием в школьном курсе ботаники: чашечка, венчик, лепесток. А сейчас я чувствую, что цветы можно любить…

Лена с любопытством посмотрела на собеседника: худощавое лицо, неожиданно появившаяся у рта печальная складка. Спросила:

— О чем вы задумались?

— Смешно, но ни разу в жизни я не дарил цветов женщине. А как, должно быть, приятно!

— Значит, не были влюблены…

Вошедшая в комнату Нелли услышала последнюю фразу.

— Влюблены! — протянула она и, обращаясь к шедшему сзади Щурову, проговорила многозначительно: — Вы слышите, Леонид? Влюблены! Ну, не права ли я была?

— Нелли! — Лена вспыхнула от такой бестактности подруги.

— Не сердись, не сердись, — подбежала к ней Нелли. — Я вспомнила наш разговор с Юрием Алексеевичем. Он даже песенку тогда спел. — И мужским голосом пропела:

— Давайте о другом, — и Лена обернулась к мрачно стоящему в стороне Щурову: — Юрий Алексеевич считает, что на сцену можно идти только чувствуя призвание.

— Вполне согласен, — значительно посмотрел на Лену Щуров. — И у вас есть призвание. Вы скажете свое слово в искусстве…

Из кабинета вышел Орлов.

— Не сердись, Аленушка, но я уведу Юрия. Деловой разговор.

— Только ненадолго.

Войдя в кабинет Орлова, Юрий сразу увидел портрет отца: веселое, еще молодое лицо. И то, что здесь, за тысячу верст от дома, хранилась фотография отца, необыкновенно сблизило его с этими, в сущности, совсем чужими людьми.

Но вид у Орлова строгий, сосредоточенный.

— Ну, садитесь, рассказывайте, — и Орлов опустился в кресло. — У Кареева остановились?

— Да. Старый товарищ.

— Вот и хорошо. Семья офицерская у нас дружная. Хотя свой полк и нескромно хвалить, а все-таки скажу — хороший полк. — И обернулся к Бочарову: — Правда, Василий Васильевич?

— Сам увидит!

— Полк Верховцева! — продолжал Орлов. — Так его во время войны называли, так и сейчас зовут! Но не все, конечно, хорошо у нас. Взвод, куда вас назначили, — трудный взвод. Но помните, скидок не будет: ни на молодость, ни на объективные условия. Не сразу мы решили послать вас в этот взвод. Докажите, что не ошиблись.

— Благодарю за доверие, товарищ полковник!

— Помкомвзвода вам даем хорошего. Есть такой в полку ветеран, старшина сверхсрочной службы Подопригора. Прислушивайтесь к его советам. Он командир опытный. Помощь нужна будет — в любое время обращайтесь ко мне и вот к полковнику Бочарову. Надеюсь, у вас дело пойдет.

Бочаров встал, подошел поближе.

— Во взводе коммунисты есть, комсомольцев много. Ваша опора. Людей изучите, чем живут, чем дышат, узнайте. Воспитывайте у солдат любовь к военному делу, к своему полку.

— Вот-вот, — поддержал Орлов. — Часто меня молодые офицеры спрашивают, как воспитывать у солдата любовь к своей части. Сами полюбите полк всей душой. Тогда и солдатам сумеете внушить любовь.