Решетникову, видно, стало неловко. Отвел глаза в сторону, сбавил тон:

— Сам понимаешь…

Отозвался ему уже от двери:

— Понимаю.

Рабочий день был на исходе. Можно было бы отправиться к домой. Вдруг одолела усталость. Но дома Нина Павловна, молчаливая, с укоряющими глазами, а побыть хотелось одному. Просто отсидеться где-нибудь. Лучше всего ему будет в своем кабинете.

Но только он пристроил ноги под письменным столом, в кабинет ворвалась Серафима.

— Алексей Иванович, студенты приехали!

Он сразу заметил среди ребят и девушек темно-синий брючный костюм дочери, хотя Светка и старалась держаться позади всех, пряталась за спины. Студенты толпились тесной кучкой, озираясь с любопытством вокруг, они чувствовали себя явно стесненно. Зато ректор был приподнято-оживлен.

— Вот, приехал взглянуть на ваше хозяйство. Мне, конечно, приходилось бывать в ПТУ, а у вас, я вижу, даже получше, чем у некоторых.

Усмехнулся ему невесело в ответ:

— В чем-то получше, а в чем-то и похуже. Может, сначала пройдемся? Попутно я расскажу…

— Жаль, все уже разошлись! — огорчилась Серафима за учителей. Зато воспитатели и мастера были на месте. Подошли все, кто мог, молчаливые, сдержанные при виде незнакомых людей. Только Серафима освоилась сразу же. Объясняла не без гордости:

— Тут вот мы наметили построить спортзал. А там разобьем цветники. И еще у нас будет свои плодово-ягодный сад. Со временем, может, и небольшую тепличку соорудим. Для огурцов к столу.

— Неплохо живете, совсем неплохо, — потирал руки ректор. — Я, признаться, думал…

Освоились и студенты, переговаривались, обмениваясь впечатлениями. В учительской расселись вокруг столов. Серафима подсела поближе. Кивнул ей благодарно. Оглядел лица студентов, задержал взгляд на энергично-моложавом профиле ректора.

— Да, у нас то же, что и у других. Школа, теория, практика. И… все очень сложно. Как, впрочем, и в других учебных заведениях. Перед нами стоит задача не только дать девочкам определенную сумму знании и навыков, но и хотя бы приоткрыть для них истинные ценности жизни, научить их видеть, слышать, сопереживать… Наши девочки далеко не всегда сознают, что человек отвечает за свою судьбу перед самим собой. Прежде всего. И уж, конечно, им и в голову не приходит, что они отвечают за нее еще и перед обществом. Что человек прежде всего гражданин. Поэтому каждый урок у нас, каждое занятие — это еще и урок гражданского самосознания. И всякий раз для этих уроков и занятий нужно находить новую форму. Яркую, доходчивую. Иначе вас просто-напросто не будут слушать.

Говорил и видел, как изменилось выражение на лицах студентов, как построжали темные глаза дочери. Светка все теребила в пальцах длинный ремешок сумочки, перекинутый через плечо.

Посуровел и ректор, согласно покачивая головой и слегка постукивая пальцами по столу.

— Перед нами стоит и еще одна задача: отогреть эти души. Немало среди наших девочек и обиженных, обделенных судьбой. Не все из них сбились с пути от избытка сытости, как Богуславская, о которой я только что говорил.

Рассказал им еще о Дворниковой, о Грачевой.

— Неплохие девочки. Но и с ними не очень-то просто. Замкнулись в себе, потеряли веру во все хорошее.

Потом говорил ректор пединститута:

— Ну, что, ребята? Надеюсь, теперь вам ясна задача? Теперь и я буду иметь представление о том, с каким «материалом» будете вы работать… Итак, кто из вас за что возьмется?

На какое-то время среди студентов возникло что-то вроде замешательства, они подталкивали друг друга локтями, перешептывались. Наконец поднялся невысокий чернявый паренек.

— Я с физфака. Буду заниматься с вашими… с девочками гимнастикой. Спортивной и художественной. Если, конечно, пожелают.

— Гоша Петелин, — назвал паренька ректор.

Затем поднялся второй паренек, узкоплечий, узколицый, с художнической гривой светлых волнистых волос.

— Я думаю организовать у вас вокально-инструментальный ансамбль. Нет инструментов? Тогда пока вокальный. Они, наверное, любят петь? Аккомпанировать пока буду сам… А когда будут инструменты?

Он сел, удовлетворенный ответом, что к новому учебному году инструменты, вероятно, будут.

— Токарев Гоша, — назвал и этого студента ректор. — На этих двух можно положиться. Наши киты. Между прочим, и учиться умудряются хорошо.

Щупленькая студенточка в больших квадратных очках предложила организовать клуб «Этика».

У нее уже все было продумано и расписано в крошечной записной книжке.

— Лена Караваева, — представил ректор девушку и добавил:

— Иностранка… А это историк Слава Тяхтин. Сам вырос в детдоме. Любопытная личность.

«Любопытная личность», добродушный увалень, пожевав пухлыми губами, пробасил:

— А я… хотел бы поговорить с девочками о том, почему человек не может жить без родины… Думаете, не будут слушать? Я им такой материал буду выкапывать!..

Он, Алексей Иванович, все ждал: что скажет дочь? Светка и голоса не подала. И потом, когда шли шумной гурьбой к автобусу, — тоже. И только когда остались вдвоем, направляясь плохо освещенной улицей к дому, сказала:

— Буду приходить к ним просто так. В гости. Что? Не положено?.. Поговорить, почитать стихи, попить чаю.

Только теперь понял, что она передумала за эти два часа в училище, рассмеялся:

— Ну, если только чаю, можно.

У Светки заблестели глаза.

— Я-то думала: в ПТУ идут потому, что нет возможности учиться дальше. Или хочется поскорее начать зарабатывать, вести взрослую жизнь.

— В основном так оно и есть.

Но ты же сам говорил, — напомнила Светка, — Дворникова, Грачева, кто там еще? Бедные девчонки!.. А с таких, как Богуславская, я бы спрашивала втрое строже. Чего им-то не хватает?

Подошли уже к дому. Усмехнулся не без смущения:

— Мать тебе тоже сейчас предложит душ принять.

И тут Светка остановилась, вернее, шагнула в тень от козырька подъезда, ее голос оттуда прозвучал напряженно:

— Конечно, ты можешь мне не отвечать, но… я уже большая и все пойму. Ты разлюбил мать?

Вот уж этого он не ожидал! Чтобы выиграть время, собраться с мыслями, рассмеялся:

— С чего ты взяла?

— С чего? Во-первых, она все плачет. А во-вторых, не так у нас стало дома. Разве ты не чувствуешь?

— Все я чувствую, дочь… Нет, не разлюбил я ее. Хороший она человек и слишком многим я ей обязан! Видишь ли… Давай пройдемся?

Дочь первая шагнула в ясную, пронзительно-холодную синь апрельского вечера. Нетерпеливо оглянулась, идет ли он за ней? Тонкая, ноги в брюках кажутся еще длиннее из-за короткого пальто. Белая пуховая шапочка сбита на затылок, Начал сбивчиво:

— Не знаю, как сложатся наши отношения в дальнейшем, но я… не хотел бы, да, не хотел бы ее терять. Конечно, прежде всего потому, что она ваша с Вадимом мать. Она нужна вам, ей нужны вы. Ну, а мне, соответственно, нужны все вы — моя семья. Ты не знаешь еще, какое это счастье для человека — хорошая, благополучная семья.

— Хм, благополучная! — хмыкнула Светка. Она так натянула ремешок своей сумочки, что сумка очутилась у нее на спине. — В том-то и дело! У нас этого благополучия уже нет.

Достал папиросу. Говорить о таких вещах с собственной дочерью, оказывается, далеко не просто. А Светку одолевало нетерпение:

— Вот ты говоришь, тебе было всегда легко с матерью. Почему же стало трудно теперь?

Как ответить Светке на этот вопрос? В своем юношеском максимализме дочь, разумеется, осудит Нину Павловну, посчитает ее мещанкой. Он не должен, не имеет права давать Светке повод думать так о матери.

Видишь ли, с годами изменяется многое. И люди, и отношения между ними. Даже близкими. Мать, видимо, устала. Ты же знаешь, мы не всегда жили так, как живем теперь. Я учился, был все время занят, весь дом был на ней. И вы с Вадимом — тоже. Теперь вы выросли, теперь у нас есть все, чтобы жить без особых забот.

— Ну и… — нетерпеливо подергала ремешок сумочки Светка. — Чего она хочет теперь?