От улыбки лицо Королевой светилось, она и сама была еще совсем девчонкой.

— Обозлишься иногда на них, сил никаких нет! А поговоришь, столько в них еще от детства… И так многого ждут они от жизни! Не знают еще, какие сюрпризы она им готовит. Жалко мне их почему-то. Всех. Или потому, что у меня самой Сашка?.. Ох, рассиделась я тут, а мне же пробу снимать. Обед ведь.

Королева убежала. А он посидел еще, припоминая рассказанное ею. Напряжение спало, только теперь понял, как боялся он этого собрания. Вот тебе и девочки! Он-то думал…

На следующий день после обеда, как и было условлено, состоялся педсовет при участии студентов. Готовились к нему все утро. Оговорили все, наметили… Первое слово на педсовете взяла Маргарита. Она приоделась, надела под свой черный сарафан новую кофточку. Белоснежные кружева освежили усталое лицо.

— Я понимаю, — подчеркнула завуч, — внеклассная работа — это важно. Более того, такая работа увлечет девчонок. А уж как нам это нужно, и говорить не приходится! И все же… Учатся-то они у нас далеко не блестяще. А ведь конец учебного года.

Студенты переглянулись. Они сидели особняком, сгрудившись у одного стола, явно еще не чувствуя себя членами коллектива. Какое-то время прошло в молчании. Потом поднялся Слава Тяхтин, пожевал пухлыми губами.

— Я могу по истории с ними… Как это у вас называется? Часы самоподготовки? Вот, я во время этой подготовки…

С историей дела обстояли тоже не блестяще. И все же самым «узким» местом по-прежнему оставались русский и математика. По литературе Майе удалось кое-что сделать… Студенты решили позаниматься с девчонками повторением пройденного материала, подтянуть их к контрольным, к экзаменам.

Потом все отправились в актовый зал. Он на этой встрече девочек со студентами присутствовать не смог: на четыре часа вызвали в управление.

Совещание окончилось уже где-то около шести. Поторопился подойти к начальнику: раз уж выдался такой случай, надо воспользоваться… Начальник устало потер узкой смуглой ладонью потный лоб. Поговаривали, что у него неладно с легкими, поэтому он такой и тощий. Выслушал он внимательно, однако ничего по существу не сказал, добавил:

— Этот вопрос о твоей Грачевой нам с тобой одним не решить. На то существует комиссия, сам знаешь. Вызовем тебя, доложишь. Не забудь медицинское заключение о ее состоянии. Сумеешь убедить комиссию, твое счастье…

Из управления заторопился обратно в училище, еще надеясь застать кого-нибудь из мастеров. Но никого, ни мастеров, ни учителей, уже не оказалось. Однако едва прошел к себе в кабинет, как вошла Маргарита, начала с ходу:

— Алексей Иванович, как они ожили, наши девы, когда увидели студентов, узнали, для чего они у нас появились! Нет, что ни говорите, а им нужны молодые. Полные сил, жизнерадостные. Не такие, как мы с Лаврентьевной.

Возразил искренне:

— Чего вы себя-то с Лаврентьевной?

— От правды не уйдешь, — Маргарита пристроилась на стуле в углу, на котором сидела, рассказывая о собрании, Королева. — Сейчас и наш школьный материал надо подавать по-другому.

Ярче, увлекательнее, образнее… Я, конечно, уходить не собираюсь, но вот посмотрела сейчас… На кое-какие размышления эти студенты меня все же навели. Сейчас-то где уж! А летом придется. Поработать над собой, почитать…

Завуч помолчала, вероятно, обдумывая сказанное, и продолжала оживленно:

— А что, Алексей Иванович, если бы нам заполучить этих ребят насовсем? Тогда бы мы зажили!.. Вот вы говорите: не сравнивай себя с Лаврентьевной!.. А ведь, знаете, чувствую: силы уже не те, не так работаю, как когда-то. Или это быт заедает? Раньше я была одна…

Поинтересовался, как у нее дочка.

— Растет, — Маргарита вздохнула озабоченно. — И растет, если уж сказать по совести, не такой, какой я хотела бы ее видеть. Скажите, откуда в наших детях такой дремучий эгоизм?

Сказал, думая о Светке:

— Вероятно, прежде всего от того, что мы не умеем их воспитывать. Жалеем, оберегаем от трудностей и не готовим к жизни, к тому, чего она от них потребует.

Маргарита кивнула, соглашаясь. Да, это действительно так! Во всяком случае, у нее. Избаловала она свою девчонку, это она и сама знает… Погрустнела, ссутулилась. Обратил внимание: У нее красивые ноги, длинные, стройные. А туфли изношены допредела. Майя все в лаковых ходит. У Майи муж. А эта, должно быть, на дочку тратится. Сказал:

— А что, Маргарита Павловна, если я вам путевку выхлопочу? В санаторий. Неподалеку тут у нас где-нибудь. Чтобы дорога не дорогая и не длинная.

Она испугалась:

— Что вы? Как я дочку-то оставлю? Не поеду я никуда. Не смогу.

— А если с дочкой вместе? Разве вам не хотелось бы?

Маргарита вздохнула, поднялась:

— Как не хотелось бы?.. Море бы ей показать, поплескаться в нем… Да нет, не смогу я!.. Пора мне. Еще в магазин забежать.

Задержал взгляд на ее лице. Устала ведь, с ног валится. И не утратила способности помнить о других, думать о них.

Прислушался к ее шагам в коридоре и сделал пометку у себя в записной книжке: «Путевку в санаторий для матери и ребенка». Подумал: «Может, и встретится ей там кто? Не старуха ведь еще!»

Посмотрел на часы. Через семнадцать минут в театре начнется спектакль. Дина приходит в театр за полтора-два часа. И не любит, когда ее отвлекают в это время. Он не должен мешать ей сейчас. Не должен!.. В груди защемило. Вспомнил о дочери и заторопился домой.

Теперь нередко обсуждали училищные события со Светланкой и дома. На этот раз затеяли разговор за ужином. Светка занималась с группой девочек английским и русским языками и принялась, было, рассказывать ему за столом, как это у нее получается. А потом, прервав себя на полуслове, умчалась в прихожую, прошуршала там курткой и исчезла. Только замок лязгнул в дверях. Жена усмехнулась:

— Переманил дурочку в свой стан?

— Почему переманил? И почему дурочку? Светланка не так уж глупа, как мы с тобой думаем. В институте с ней считаются.

— Как же, общественная деятельница! — все так же недобро продолжала Нина Павловна. — А дома можно палец о палец не ударить. Можно на мать все взвалить.

Пообещал виновато:

— Хорошо, я с ней поговорю. Пол и… что там еще — это, конечно, должна она. Надо успевать.

Нина Павловна выслушала со скептической улыбкой. Почувствовал себя под ее взглядом этаким дурачком и замолчал. А жена продолжала:

— Только… кончился для вас этот рай. Я поступаю на работу.

— Как? — он мгновенно забыл о своих чувствах, вглядываясь в лицо жены. — Ты? На работу? Знаешь, вообще-то это правильно.

— Еще бы не правильно! — в голосе Нины Павловны прозвучала уже явная насмешка. — На старости лет…

— Какая старость? Ты о чем?

Но Нина Павловна уже не слушала, торопясь высказать свое. Видимо, чтобы уязвить его, она повторила, что он отстал от жизни, все больше скатывается к прошлому, все носится со своим фронтом, а это теперь уже никому не нужно… Видимо, дает о себе знать деревня, в которой он вырос.

Молчал, обескураженный. Он, действительно, до девятнадцати лет прожил в деревне. А фронт… что же, это у него теперь, наверное, навсегда!

Нина Павловна обратила, наконец, внимание на его молчание, добавила мягче:

— Неужели ты не понимаешь? Что смешон, да, да, смешон в глазах других? Времена Дон-Кихотов прошли. И ты не мальчик начинать все сначала.

Нина Павловна добавила, что вообще-то, конечно, он волен поступать, как ему заблагорассудится. А она устраивается на работу. В корректорскую, да, куда же еще? Разве у нее была возможность приобрести специальность? Хорошо еще, читать не разучилась… Короче, если она и не успеет теперь в чем-то обслужить их с дочерью, пусть они пеняют на себя.

Вот он и состоялся, этот разговор с женой, на котором так настаивала Дина. А он, Алексей Иванович, все отодвигал, боялся, трусил.

Нина Павловна ушла в спальню. А он все сидел на кухне над остывшим стаканом чая, припоминая старый философский термин, что стал таким модным в последнее время. Его употребляют теперь к месту и не к месту. Прагматизм. Хорошо все то, из чего можно извлечь выгоду. А если попросту, по-русски: рассудочность, расчетливость. В прагматизме чаще всего теперь упрекают молодых. Он думал, боялся: эта болезнь поразит дочь. А заболела, выходит, Нина Павловна…