— Как вы грузите? Расскажите, — строго сказал Сашка заведующему складом.

— Очень просто, — ответил тот. — Пятисоттонная баржа — пишем четыреста тонн.

— А при выгрузке получается триста пятьдесят — триста семьдесят. Так? Что же это такое?

— А я тут ни при чем, — пожал плечами заведующий складом. — Сделайте грузовую шкалу такой, какая положена.

— Ясно. Пошли, Галина, к начальству.

Перед тем как зайти к Бакланову, мы с Сашкой составили ведомость на количество груза, перевезенного каждой баржей или плашкоутом, и на пройденные мили.

В кабинете начальника портофлота мы положили на стол Александра Егоровича свою ведомость. Он посмотрел сначала на нас, потом на ведомость и коротко, деловым тоном сказал:

— Докладывайте.

Начала я.

— Мне не нравится, Александр Егорович, порядок сдачи погрузордеров и коносаментов. Старшины плашкоутов и барж не заинтересованы в том, чтобы своевременно отчитаться. Сдают документы всего лишь два раза в месяц, а то и один. Значит, мы не можем учесть, кто сколько перевез груза. А нужно бы ежедневно отмечать это. Сведения на Доске почета, скажу вам прямо, липовые!

— Что же вы предлагаете? — спросил Александр Егорович, и в глазах его засверкали лукавые огоньки. — Давайте подумаем, поразомнем мозгу.

— Надо сделать так, чтобы старшины барж и капитаны катеров при получении рейсового задания отчитывались за прошедший рейс.

— Это умно! Но тяжело придется с народом. Ты ведь знаешь — некоторые моряки не умеют даже заполнить бланк рейсового задания.

В разговор вмешался Сашка:

— Для того чтобы наладить учет, мне нужны не только отчеты о рейсовых заданиях, но и акты на стояночное время. Подумайте, Александр Егорович, — плавсредства часто простаивают под выгрузкой у клиента. Значит, его надо штрафовать. Да-да, штрафовать! А кроме того, надо немедленно восстановить на всех баржах и плашкоутах грузовую шкалу…

— А ведь вы правы. Бот что значит, когда за дело взялся коммерсант! Ну, добро. Слушай, Полубесов, нам сейчас трудно будет собрать старшин плашкоутов и капитанов катеров. Ты съезди-ка в Ушки. Там при погрузке песка иногда скапливается до десяти плашкоутов. Проведи семинар с моряками и под расписку, обязательно под расписку, дай каждому капитану бланки актов учета стояночного времени. А мы тут будем встречать плавсредства, когда команды придут за продуктами, и тоже проконсультируем людей. Но предупреждаю — трудновато придется. Может, опять Галина поможет? — посмотрел на меня Бакланов.

— Помогу. Важно, чтобы дежурные диспетчеры в отсутствие Полубесова не выпускали катера, плашкоуты и баржи без рейсовых заданий.

— Сегодня же соберу диспетчеров и проинструктирую их, — живо сказал Александр Егорович, потом вздохнул и вдруг взмолился: — Послушайте, друзья, когда вы положите на мой стол данные о том, где и сколько времени у нас простаивает флот? Главный диспетчер донимает меня, поедом ест, и за дело…

Сашка нахмурился.

— Раньше чем дней через десять, а то и двенадцать вряд ли дадим. И то при условии, если отыщем все документы.

— Как мне нужен этот анализ! — простонал Александр Егорович. — Вы понимаете? Как только будет готова ведомость, я тут же ткну главного диспетчера носом в нее. Простои у нас велики. Кроме того, у нас большой перерасход фонда заработной платы, да и численность состава выше плановой…

Старик был прав. Для того чтобы полностью собрать материал, мы с Сашкой взялись за дело порознь. Я в воскресенье на катере Лешки Крылова пошла в Ушки, а Сашка помчался к клиентуре. Ушки — это небольшой рыбацкий поселок, расположенный близ устья реки Уши. Как раз в устье неплохо устроился наш пятнадцатитонный плавучий кран «Блейхерт». Плашкоут на сто тонн он шутя загружал за тридцать минут. Простоев здесь не было. «Значит, — подумала я, — зло надо искать не здесь, а на причалах клиента». Я собрала старшин, объяснила им, как вести акты учета стояночного времени, и попросила сразу же по приходе к клиенту, будь то днем или ночью, вручать ему извещение капитана, или, как называют его моряки, «нотис», то есть готовность барж и плашкоутов под грузовые операции.

В течение десяти дней мы с Сашкой не знали покоя, упорно ловили суда, инструктировали моряков, сверяли документы. Старшины ругались: «Черт бы побрал вашу канцелярщину!» Бегали жаловаться к Бакланову. А когда тот объяснил им, для чего все это делается, утихомирились. Каждому из них хотелось выполнять план и получать премии, а с такими простоями ни одно судно план не выполняло.

Чудно получалось — портофлот в целом план по перевозке грузов перевыполнял, конторские жрецы, «интеллигенция», получали премии, а вот тот, кто доставлял груз, команды катеров и несамоходных барж и плашкоутов, премий не удостаивались: они не выполняли план…

Александр Егорович, усмехаясь, сказал мне:

— Слушай, Галина, разве у меня или у наших диспетчеров когда-нибудь трещала спина от груза? А премии, между прочим, мы получаем, и не маленькие. Стыдно морякам в глаза смотреть…

Действительно, положение выглядело странным. Но когда в конце концов мы закончили анализ работы флота, все стало ясным. Если под выгрузкой плашкоуту положено стоять час сорок минут, он простаивает сутками. В течение месяца любой из плашкоутов свободно мог бы делать по двадцать — двадцать пять рейсов. Сейчас же он совершает от силы одиннадцать.

Всю ночь напролет я сидела над материалами о простоях. Утром сделала расчет штрафа и отдала его Бакланову на подпись. Он посмотрел на цифру часов простоя я сумму штрафа, улыбнулся и, поднявшись из-за стола, пожал мне руку.

— Спасибо, Галя, выручила, дала точную картину! Теперь мне легче будет воевать. — Затем повернулся к Сашке и сказал: — Вот что, Полубесов, на следующий месяц разбей план по плашкоутам и доведи до каждого экипажа. А это, — указал он на подписанный им расчет штрафа, — предъявим клиентуре. Пусть попищит, зато будет знать, что с моряками шутки плохи и надо плавсредства выгружать вовремя.

К концу работы с Сашкой я уже чувствовала себя чуть ли не членом портофлота и даже сожалела, когда наши труды закончились. Результаты этой работы превзошли все наши ожидания. Началась горячка, моряки стремились перевезти как можно больше груза. А я по выходным дням на первом попавшемся судне спешила в Ушки. Если раньше капитаны катеров ночью предпочитали не ходить в рейсы, то теперь у плавкрана разгоралась подлинная борьба за груженые плашкоуты. Катер должен брать два плашкоута, но Лешка однажды ухитрился зацепить третий и благополучно довел его. При сдаче документов все в первую очередь бросались к листку, вывешиваемому ежедневно Сашкой, и интересовались, кто же идет впереди, кто сколько сделал рейсов, сколько перевез тонн. Все как-то вошло в нормальную колею, как это было у нас в Панине. Был случай, когда запротестовали руководители одной из строек, которым предъявили счет за простой плашкоутов при разгрузке. Они побежали жаловаться к Булатову, но Батя только руками развел: «Идите в портофлот».

А Бакланов оставался непреклонным: «Выгружайте вовремя!»

Работа кипела, все трудились на совесть, даже Юрка Гончаренко, не упускавший случая выпить.

Правда, был момент, когда такого темпа не выдержали плашкоутники. Случилось это в воскресенье. Трое старшин, придя в Ушки, поставили свои суда под погрузку, раздобыли где-то водку и решили прямо на берегу реки, на лоне природы, отметить «день моряка». Очередь вести плашкоуты была за Юркой Гончаренко. В другое время он ни за что бы не отказался от выпивки. Но как же он может задержаться, когда от Лешки Крылова отстал на два рейса! Юрка послал матроса за старшинами, но тот вернулся ни с чем. В тот день я как раз была в Ушках. У старшего механика оказался с собой фотоаппарат, и я попросила его сфотографировать развеселую компанию. Вечером мы отдали пленку Игорю, чтобы он побыстрей проявил ее. А из Ушек суда так и ушли без старшин. Гончаренко вместо них послал на плашкоуты матроса и второго механика. До порта суда дошли благополучно. А во вторник мы с Сашкой оформили «Полундру». Весь порт бегал читать стенгазету. Старшины просили нас снять ее, поклявшись, что «больше этого не повторится». Это был день нашего с Сашкой торжества.