Булатов грубо оборвал Толю:
— Когда ваша милость были парторгом, то рассуждали вы так же, как и я. Что же случилось?
— А случилось то, что случается рано или поздно с каждым, — человек начинает видеть, что хорошо, а что плохо!
Булатов, опасаясь, вероятно, что Пышный начнет перечислять всякие неблаговидные делишки, сказал председателю:
— Нельзя ли без хаоса? Что это, сходка, что ли?..
Степанов спросил Толю:
— Хочешь еще что-нибудь добавить?
— Да, — ответил Толя твердо. — Мне кажется, рядом с Карпухиным должен сидеть и Булатов! Это он поучал Карпухина, как надо ловчить и изворачиваться, вместо того чтобы действовать, как полагается — официально, по закону!..
Булатов покраснел, глаза его грозно сверкнули. Он так посмотрел на Толю, что казалось, вот-вот бросится на него.
После Толи поднялся один из капитанов и сказал, что перед отправкой его судна в рейс пришлось тоже израсходовать спирт на угощение представителей порта во главе с Булатовым. Капитан считал, что все это пошло на «пользу дела», чтобы ускорить отправку судна, а теперь понял — был не прав…
Булатова словно кольнул кто-то. Он вновь стал усердно обосновывать ту же нелепую точку зрения, упрямо повторяя, что любые средства оправданы, когда в виду имеется общая польза. Но теперь он говорил зло, горячась и волнуясь.
Хотя Булатов и усиленно защищал своего подчиненного, никто не ожидал, что Карпухин дойдет до такой наглости. А он прямо так и сказал:
— Ну что ж — да, выдавал спирт, и расписки словчил. А для чего я это сделал? Для себя, что ли? Нет, не для себя — для вас же, для общего!
Толя был мрачнее тучи. Мне стало жаль парня. Подсев к нему, я тихонько пожала его руку. Он посмотрел на меня и прошептал:
— Галка, как я был слеп, какой я был дурак!.. И никто не встряхнул меня… до самых выборов…
— Видишь ли, Толя, — сказала я, — мы все тогда многого не понимали…
Кто-то шикнул на нас:
— Чего шепчетесь? Приговор выносят!
— Ну, и что там сказано?
— Перевести Карпухина в разнорабочие…
— А ведь Карпухин так и не понял, за что его судили, — процедил сквозь зубы Толя, когда мы выходили из зала «Богатыря».
— Поймет! — уверенно сказал подошедший к нам Игорь. — Поработает месяца два грузчиком — непременно поймет!
— Грузчиком?.. Сомневаюсь, — усмехнулась я, — Булатов дружка в обиду не даст.
Справа от нас шла Шура, что-то убежденно говорившая Тане Нечитайло. Рядом деловито шагали Бакланов и Ерофеев.
«Так и не понял Булатов, что прошло время, когда можно было прикрываться фразой «для общего дела», — подумала я. — Еще одно-два «вливания» — и поймет!»
Быстро темнело. К нам пристроились Шура, Минц и Бакланов. Шли мы плотной шеренгой, перегородив улицу. Шура сказала весело:
— Сквозь такую стену никому не пробиться! Сила!
— Я вот о чем думаю, товарищи, — сказал вдруг Игорь. — Мы тут, на Камчатке, к коммунизму, пожалуй, быстрее всех придем!
— Это почему же? — спросил Бакланов.
— Потому, что люди здесь на виду, знают друг о друге буквально все, до мелочей. Тут не замкнешься семью замками от людских глаз. В городе человек, закончив работу, растворяется среди тысяч других. Пока узнают, чем он дышит, много воды утечет…
— А ведь Игорь прав, — вставил Минц. — В Усть-Гремучем за каждым шагом твоим сотни глаз наблюдают…
— Вот-вот, наблюдают! — усмехнулся Бакланов. — Между прочим, народ заметил, что вы с Шурой муж и жена, а свадьбу зажилили. Смотрите! Мне еще предстоит вашим делом заняться! Вот если бы пригласили на свадьбу…
— А вы пришли бы на нее? — улыбаясь, спросил Минц.
— К вам? С удовольствием! А после свадьбы уши надрал бы вам по совести. Понятно?
Минц промолчал, а Шура тихо, но твердо сказала:
— Думаю, что уши драть нам не за что. Мы отстояли свою любовь. Пусть обсуждают наше дело — уверена: найдутся люди, которые поймут нас…
— Посмотрим… — многозначительно произнес Бакланов.
Он не укорял Шуру и Минца, и, честное слово, мне казалось, что он даже гордится ими. Видимо, он всей душой на их стороне. Чудесный человек!
Возле барака мы долго говорили о Карпухине, Булатове и разных делах нашего молодого порта.
А на следующее утро стало известно, что Карпухин носится по управлению с «бегунком». Через несколько дней мы узнали, что он устроился в отделе снабжения рыбокомбината…
ГЛАВА X
— Галина Ивановна, а Галина Ивановна! Ну и спите вы крепко! Да проснитесь же!
Я с трудом открыла глаза. Так можно и на работу проспать. Надо мной склонилась Лена Крылова. Она передала мне записку от Лешки. Лешка просил прийти к восьми утра на лесной причал — ему надо со мной о чем-то посоветоваться.
Через полчаса я была уже у причала. На рейде Гремучей медленно разворачивались две длинные черные баржи. Лешкин буксирный катерок с красной полосой на трубе то и дело надсадно и отрывисто гудел, и казалось, что он сердито покрикивает на неповоротливые посудины.
— Крылов ворочает! — раздался сзади чей-то голос. Я обернулась: прямо передо мной стоял Покровский-Дубровский. Был он изрядно навеселе.
— Да ты, кажется, напился?
Виктор махнул рукой:
— Тоску запиваю, Галина Ивановна…
— Сумасшедший!.. Да разве можно в рабочее время…
— Ругаете, да? Ругайте, ругайте… Мне все равно…
— Ты лучше толком скажи — что случилось?
— Пока ничего. А может и случиться… Душа болит! Да разве вам понять меня? — Виктор опустил голову, помолчал немного и продолжал: — Зашел вчера на почту: одни деньги отправляют, другие — посылки, третьи — письма. Тяжко мне стало на душе, Галина Ивановна. Мне посылать письма некому. И получать тоже не от кого… Был у меня хороший друг, Борис, и вот теперь нет его. А Кириллов женится. Один я, понимаете, один! Денег много, а на что они мне? Разве только пить… Да и то одному тошно. Эх, чертова жизнь!..
И как это прескверно все складывается иногда! Хороший красивый парень. Казалось, крепко стал на ноги, и вот — срыв… Из-за одиночества!.. Живет и работает среди людей — и все-таки одинок! Но ведь кто-то должен был обратить внимание на парня, помочь ему!
— Вы тогда с Кирилловым, помните, говорили, что я летун, что из таких, как я, тунеядцы вырастают. А ведь я после этого разговора ночь не спал… Разные мысли одолевали. В бессонные ночи вообще в голову всякая всячина лезет. Лежал и доказывал самому себе: «Ну какой ты, скажите на милость, тунеядец, если живешь своим трудом?» Потом, конечно, понял, почему вы меня с Кирилловым в шоры взяли.
— Ну и как сейчас — по-прежнему манит стук колес? Зовет опять дорога? — улыбнулась я.
— Зовет, Галина Ивановна, честно скажу, еще как зовет! Так и сверлит мозг чертова мысль — ехать, ехать! А куда и к кому? Вот в чем вопрос! Здесь хоть люди, с которыми в колонии работал, есть что-то общее — такие же бывшие заключенные…
— И когда ты забудешь это слово! — сердито перебила я его.
— Наверное, никогда. Слишком много бед с ним связано.
— Глупости! У тебя еще все впереди. Ты продолжаешь поиски матери?
— Нет… Может, вы поможете, а? Вам скорей ответят…
Мысленно я выругала себя. Надо было всем этим раньше поинтересоваться, поговорить с Виктором, помочь ему. Действительно, парень мучается, не легко ему.
Виктор неожиданно спросил:
— Галина Ивановна, а вы знаете нового начальника района?
— Знаю.
— Правда, мировой парень?
— В каком смысле «мировой»?
— Да в любом смысле. Мне вот только непонятно, как это Булатов назначил его начальником района? Батя наш не любит самостоятельных, а этот, по всему видно, кланяться Булатову не станет…
«Молодец парень, правильно подметил!» — подумала я, И в самом деле, почему Булатов назначил Игоря начальником района? Неужели опять низменный расчет — Игорь молод, не справится… И тогда изгонит его с позором. Да нет, невозможно. Булатов не дурак. И потом же он любит порт, работу, он понимает, что опираться можно только на таких, как Игорь.