— Откуда ты?

— А ты?..

Эти вопросы невольно сорвались у обоих у нас с языка одновременно. Говорили невпопад, бестолково, похлопывали друг друга по плечу, ахали и удивлялись. Потом Борька спросил об Игоре. Я рассказала, что Игорь сейчас работает в Панине, сама же я приехала в Усть-Гремучий всего лишь около двух месяцев назад.

— А ты как сюда попал? — нетерпеливо допытывалась я у Бориса.

Он криво усмехнулся, и лицо его сразу стало чужим и злым.

— Из заключения… Четыре года отбарабанил…

И тут я вспомнила: когда мы с Игорем были в Москве вовремя отпуска, нам рассказывали, что Борис окончил мореходку, плавал помощником капитана, потом совершил растрату, был судим и отбывал наказание где-то на Дальнем Востоке.

— Давно у нас? — спросила я Бориса.

— Несколько дней… Грузчиком в порту устроился. Домой не поеду, надо стать на ноги. Сама понимаешь, стыдно…

Я посмотрела на огромные мозолистые руки Бориса с темными каемками под ногтями.

— Трудно тебе?

«Что спрашиваешь? Разве не ясно?..» — ответил Борис взглядом. Потом, жадно затянувшись папиросой, заговорил о лесовалах в тайге, о нелегкой жизни…

Прислушиваясь к его огрубевшему голосу, я сравнивала этого человека в телогрейке, в больших резиновых сапогах с прежним пижонистым Борькой, которого знала в дни ранней юности по Москве…

— Трудно ли? — задумчиво переспросил Борис и, чуть помедлив, ответил: — Бревна грузить-трудно, но это полбеды. Главное — трудно от мысли, что ты бывший зек, и то, что все у тебя по-дурацки вышло…

Мне стало жаль его. «Как нелепо складываются судьбы людей!» Однако, чтобы не выдать своих мыслей, я шутливо запела:

Борис тоже подхватил песенку нашей далекой ранней юности. Эту песенку мы часто пели во дворе, когда кому-нибудь из нас попадало дома или в школе. Мы горячо взялись скрести ржавчину с боков баржи. Работали запоем, как одержимые. Лишних слов не было. Говорили коротко, с придыханием, будто с одного удара вбивали гвозди:

— Стоп!

— Взяли!

— Р-раз!

Поблескивали только темные потные лица, желваки мускулов, обтянутые загорелой, обветренной кожей. Лязг, скрип, стук… Я украдкой изредка посматривала на Бориса и думала: «Не с баржи, а со своей души сдираешь ты ржавчину и накипь. Каждому из нас рано или поздно приходится освобождаться от ржавчины, грязи и всякой накипи».

Борис с таким ожесточением драил обшивку баржи, что я никак не могла угнаться за ним. Руки с непривычки сковывала усталость, и я на минутку остановилась перевести дыхание. Ко мне подошел низенького роста человек и, сверкнув улыбчивыми раскосыми глазами, сказал:

— Разресите, помогу вам. — Говорил он шепелявя, с приятным смешным акцентом. — Я сосед вас по бараку, Ваня Толман, — отрекомендовался он. — Рядом живу.

Я хотела спросить еще его о многом-многом, но в это время на берегу послышался голос Валентина:

— Галя, поди сюда!

Прежде чем спуститься, я подошла к Борису.

— Пойдем, познакомлю тебя с мужем, — сказала я.

Борис удивленно поднял на меня глаза, но, ничего не ответив, стал вместе со мной спускаться с трапа. Валентин стоял злой и раздраженный.

— Почему ты не пришел помогать нам? — спросила я.

Он, не стесняясь Бориса, резко отрубил:

— Работа дураков любит! Пошли домой, — есть хочу!

— Мне некогда, ты же видишь!

— А мне плевать на то, что тебе некогда!

Я решила побыстрее замять этот неприятный разговор и, взяв Бориса за руку, подвела к Валентину.

— Валя, это друг моего детства, из Москвы. Познакомься.

Валентин ошпарил Бориса презрительной усмешкой.

— У меня среди зеков друзей не было, нет и не будет.

Борис, опередив меня, шагнул к Валентину.

— Жаль, что ты муж Галины, а то бы!..

Валентин отступил на шаг и проговорил:

— Или ты идешь домой, или…

— Что «или»? — почти шепотом спросила я.

— Придешь — посмотрим!

— Если еще хоть слово скажешь, будет плохо, — снова рванулся Борис к Валентину.

Между нами неожиданно оказались Лешка и Сашка и оттащили Бориса. Я машинально взяла выпавший из моей руки скребок и только хотела подняться по доскам, как ко мне подошел Лешка. Увидев в моих глазах слезы стыда, он улыбнулся.

— Познакомь с этим парнем…

Кивком головы я подозвала Бориса, шепнув Лешке:

— Мы росли вместе с ним и Игорем в одном доме, в Москве, потом разъехались. Когда нас с Игорем не оказалось рядом с Борисом, он попал в беду. Теперь Борька здесь, с нами, и мы должны помочь ему…

— Почему же не помочь, — заявил Лешка и крепко пожал руку, протянутую Борисом. — Поможем!

…Я скребла ржавчину, отвернувшись от ребят, а слезы лились по моим щекам.

— Прилипала, сволочь! — донесся до меня шепелявящий голос человека, назвавшегося моим соседом. — Липнет к килю, месает ходу. Вот бы его так! — И он со скрежетом двинул скребком по обшивке. — Надо отдирать эту дрянь без всякой залости! — Потом подошел сзади ко мне: — Галина Ивановна, говорят, у вас много книг. Не дадите сто-нибудь поситать?

Я хотела было узнать у Вани, кого он имел в виду, называя «прилипалой», но раздумала и сказала:

— Заходите, заходите… — и опять отвернулась, чтобы сосед не заметил моих слез.

А колесо жизни вопреки всему продолжало вращаться. Жизнь есть жизнь. Пришел праздник. Мне он почему-то казался необыкновенным. Наверно, оттого, что в моей судьбе с приездом на Камчатку произошло много перемен. Все виделось по-иному. Трепет кумача приводил меня в радостное волнение. Наслаждаясь, я вдыхала свежий запах этого кумача, приносимый ветром. «Богатырь» — так мы назвали наш клуб — готов! Значит, торжественное заседание состоится в новом зале. Я немного волновалась из-за краски, но все обошлось благополучно — краска на стенах высохла, и теперь клуб ваш явился перед нами во всем своем блеске.

Стоит «Богатырь» около управления порта, как боевой корабль, сторожит причалы. Издали «Богатырь» даже чем-то напоминает «Аврору». Далеко на рейде виден свет его прожекторов. Держись, Слива! Наш «Богатырь» начинает соперничать с маяком! Многие суда в вечернее время пробиваются через бары на огонек «Богатыря». Уже не настолько неприютным кажется теперь моряку наше побережье, когда он держит курс на Усть-Гремучий! Скоро у нас огней будет не меньше, чем в Петропавловске.

Я неторопливо иду по песчаной дорожке, затем торжественно подымаюсь по пахнущему свежей краской трапу. Наш «Богатырь»!.. Леера покрашены белилами, палуба надраена до блеска, расцвеченные флаги упруго парусят над баржей. Вхожу в зрительный зал и вскрикиваю от восторга. Замечательно! Стены салатного цвета, на окнах хоть и простенькие, зато красивые, из синего штапеля шторы. Сколько они придают уюта! На небольшой сцене Алла и Толя репетируют матросский танец. Молодежь решила дать концерт. Бывало, нас с Сашкой в Панине всегда вызывали на бис, когда мы играли «Медведя» Чехова. Этот водевиль мы сыграем и здесь. Будет и хор. Каждый вечер Сашка устраивал спевки в палатке.

Парторг доволен. «Я, — говорит он, — присматриваюсь к вам, скоро отчетно-выборное собрание, толковые люди нужны в бюро». Оказывается, он не избран, а просто прислан из райкома на период создания порта.

Сегодня в этой кутерьме я неожиданно ощутила, что начинаю привыкать к Камчатке. Жизнь здесь бьет ключом, каждая минута занята, чувствуешь, как не хватает времени. Я уже перестала обращать внимание на подземные толчки и на соленую воду. Одно меня тяготит — поведение Валентина по отношению к моим друзьям. Он не признает дружбы и не верит в нее. Мне кажется, что пройдет немного времени и все образуется. В самом деле, я не раз ловила себя на мысли, что Валентин ревнует меня к кому-то, и всячески старалась убедить его в необоснованности глупых подозрений.