Он обернулся. Лицо красное, глаза горят недобрым огоньком.

— Скажи, пожалуйста, откуда у тебя это? — протягивая мою новую кофточку, спросил Валентин.

Я молча взяла ее у него из рук и положила в чемодан.

— Кстати, я тоже хочу узнать, — в тон ему проговорила я, — почему тебя заинтересовали мои тряпки?

— Эту кофту я вижу впервые. Где ты ее достала?

— Неужели это так важно?..

Валентин нахмурился. Я догадалась — он очень хочет знать, откуда я взяла деньги на кофточку. Очевидно, ему кажется, что я утаиваю от него что-то. Перед моими глазами прошла первая неделя нашей жизни… Он горячо взялся за устройство нашего быта, решил, видно, его создавать на новых началах, по строго предусмотренному бюджету.

Эти соображения он и высказал мне.

— Что ж, делай как знаешь, — ответила я. — Если нам уже так необходимо планировать свой бюджет, возьми это на себя.

— А я думаю, это удобнее тебе, как работнику коммерческого отдела, — усмехнулся он.

Я созналась, что не чувствую к подобному «планированию» никакого влечения.

— Давай договоримся, — предложил он. — Никаких покупок в Усть-Гремучем! Будем держать деньги в кулаке.

— В кулаке? — улыбнулась я. — Семейный банк в кулаке? А вдруг что-то понадобится?

— Три года осталось… нет, два с половиной до отпуска… Давай ничего не будем покупать за это время.

Я промолчала, а немного спустя говорю:

— Делай как знаешь, я хочу, чтобы во всех наших делах ты был настоящим главой семьи.

— Спасибо, Галинка, но я не хочу насиловать твою волю. Кстати, если хочешь, подай заявление в бухгалтерию, пусть половину твоей зарплаты перечисляют на мою книжку…

Я, как сейчас помню, подошла к Вальке и, улыбаясь, добавила:

— А я и не подозревала, что ты такой хозяйственный!

— Это что, упрек или похвала?

— Н-не знаю, время покажет. А сейчас повторяю: никаких разногласий, во всем полная договоренность.

— Ура! Браво, Галка! — обрадовался он и, весь просияв, подхватил меня и закружил по комнате. Потом бережно усадил на нашу самодельную тахту, стал передо мной на колени и сказал взволнованно:

— Вот что, Галина. Запомни, что я тебе сейчас скажу. Я сделаю все, чтобы наша совместная жизнь была шикарной. Накопим в Усть-Гремучем деньжат, поедем на юг, куда-нибудь в Туапсе или в Одессу, кутнем в ресторане. Машину купим, шубу тебе, в общем полный комфорт…

Мне не хотелось спорить, но я все-таки сказала:

— Спасибо, милый, за такую чудесную программу, только я хотела бы услышать от тебя другие слова.

Мне надо было уже тогда с ним сразиться, а потом еще в тот момент, когда он запретил посылать деньги маме. А я млела от его объятий и боялась с ним ссориться. И вот вчера мне показалось, что он пытался уличить меня в утайке денег… Но ведь кофточка, которую он тряс над чемоданом, была куплена еще в Панине… Почему-то не захотелось мне с ним объясняться, что-то нехорошее легло между нами, и я решила — пусть думает, что хочет, даже то, что я прячу от него деньги, пусть!

Мне стало горько от подобных мыслей, от нехороших предчувствий, и я впервые подумала о том, что мы с Валентином, в сущности, разные люди и что я поторопилась с замужеством. Правы были ребята… Едва я подумала об этом, как тут же постаралась отогнать эти мысли, начала вспоминать о хороших чертах его характера — его заботливости и хозяйственности.

Раздумья мои прервал телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала насмешливый голос бухгалтера Прасковьи Федоровны. Сразу стало легче на душе.

— Галина Ивановна, зайдите! Наконец-то вам начислены подъемные за переезд из Панина, Мешок захватите — деньжищ уйма!

Подъемные… Да-а, Валентин долго ждал их. Он все подсчитывал, насколько увеличится вклад в сберкассе. Опять деньги!..

И снова я принялась думать об этих денежных делах. В Панине я сразу отсылала деньги маме, а здесь ими распоряжается Валентин… А не открыть ли и мне свой счет и, как Валентин, начать накапливать десятки, сотни, стать такой же расчетливой, как и он?

«Нет! — рубанула я сгоряча ладонью по столу. — Я должна отучить его от этой идолопоклоннической страсти. Надо с ним спорить, драться, доказывать, что человек в наше время должен быть выше сытости. Ведь прав же был Горький, прав!»

И откуда накатило все это? Как хорошо жилось мне до Вальки! Я никогда не думала, что деньги, сберкнижка — самое главное на севере. А ведь есть люди, которые, приехав на Камчатку, садятся на сухари и чай, обкрадывают себя, невесть для чего накапливая рубли. Нет, Шура, Лешка, Толик, Сашка не такие. Сашка всегда раздает деньги и потом забывает, не спрашивает долгов. А то купят что-нибудь в складчину — приемник, например. Ведь получаем мы здесь довольно много, надо и быть щедрее. Вот я держу в руках мои подъемные — целых шесть сотен. Куда их девать? Стою и думаю. Напротив почта и сберкасса. Где-то далеко мама. Будь что будет — пойду на почту!.. А что скажет Валентин, мне все равно. Пусть что хочет, то и говорит.

ГЛАВА XII

Помню, однажды видела я в степи пожар. Давно это было, еще в детстве. Я до сих пор не могу забыть этой страшной, необыкновенной по силе картины. Ехала я с отцом в поезде. Паровик натужно тащил вагоны на небольшой взгорок. «Глядите — пожар!» — крикнул кто-то. Мы все приникли к окну. Недалеко от железнодорожного полотна горела в двух местах прошлогодняя высокая сухая трава. Жаркие валы огня с гулом катились друг другу навстречу. Пожар, наверно, возник от паровозных искр. Чем ближе сходились валы, тем быстрей возрастала их грозная сила, выше становились рыжие вихры огня. Наконец валы сшиблись и, свитые опаляющим ветром в один багровый жгут, поднялись к небу… Я потом не раз вспоминала эту картину.

…Мы сидели на партийном собрании, слушали доклад Булатова о ходе строительства порта. Я окинула взглядом зал — много в Усть-Гремучем прибавилось коммунистов, особенно за последние две недели. Сила! Народ главным образом приехал из Находки и Владивостока. Все внимательно слушали Булатова. Потом начались прения.

Мне очень понравилось выступление незнакомого мужчины. Я как-то не расслышала его фамилии. Каждое его слово било Булатова, как говорится, не в бровь, а в глаз. Булатов, присевший после доклада за стол президиума, багровел, но молчал. Незнакомец говорил о том, что руководство порта напринимало от рыбаков катера, которые давно подлежат списанию. Куда годны эти старые калоши? Подойдет навигация — не на чем будет работать. Иди за всякой мелочью к рыбакам.

— Нам, товарищи, нужен настоящий портофлот! — напирая грудью на шаткую трибуну, говорил он.

Потом остановился на штатах и штатном расписании и опять крепко задел Булатова. Незнакомец прямо так и сказал:

— Хоть вы и добились утверждения команды на катерах в шесть человек, но дело это противозаконное!

Я не сводила с него глаз. Был он невысок ростом, седоват, коренаст и крепок. И хотя форменный бостоновый костюм не сиял позолотой моряцких нашивок, все в нем вызывало симпатию.

— Шура, кто это? — спросила я.

Подруга пожала плечами.

— Первый раз вижу. По фамилии будто Бакланов…

Шура смотрит на собравшихся отсутствующим взглядом. Мысли ее далеко-далеко… Я ее понимаю: на днях Шура едет во Владивосток на профсоюзную конференцию — вчера наши портовики выдвинули ее делегатом. В воображении Шуры, наверно, уже сверкают огни большого города, видятся оживленные фойе театров…

Я поискала взглядом Куща, чтобы после узнать у него что-нибудь о выступавшем товарище, но Куща не было. Потом я вспомнила — ведь он же беспартийный…

Собрание между тем шло своим чередом. Состоялись выборы партбюро. Избрали семь человек, в том числе Толю Пышного, меня и того мужчину, который критиковал Булатова. Теперь я уже явственно услышала его фамилию — Бакланов… Все разошлись, остались только члены нового бюро. Секретарем партбюро инструктор райкома предложил избрать Толю. И вот Толя, теперь уже не Толя, а Анатолий Иванович, краснея, что-то бормочет: «Не справиться, не работал», — а инструктор райкома твердит: