Из башен других проносившихся танков высовывались короткие стволики малокалиберных пушчонок. На одном и вовсе не было пушечного вооружения — лишь крупнокалиберный пулемет. На «длинном зажигании», то есть на прицепе у другого, вхолостую протарахтел траками и легкий «Т-26» с заглушенным двигателем, на боковинах его башенок четко выделялась белая цифра «3». «Что случилось с «тройкой»? Створки капота были открыты, и механик-водитель на ходу копался в моторе, чтобы не терять времени. Над ним враскорячку — командир экипажа Воскобойников: шлемофон сунут за пазуху комбинезона, кучерявый чубчик на виске, серая кубанка на затылке, а руки воткнуты в бока. Артист! Только шпор на сапогах не хватает.

Шесть месяцев назад кавалерист Воскобойников был переведен во вновь формируемый танковый полк Табакова, но потом еще два месяца бренчал по городку шпорами и не расставался с кубанкой, пока не нарвался на командующего округом Павлова. А тот в свою очередь ревниво опекал механизированные части, так как совсем недавно был начальником автобронетанкового управления Красной Армии. И конечно же он не мог оставить без внимания танкиста со шпорами да еще и в кубанке с малиновым верхом.

— Он у вас и в танк при шпорах лазит? — раздраженно спросил командующий у Табакова. — А черкеску с шашкой надевает?

Воскобойников получил десять суток ареста, а Табаков с комбатом — внушительную головомойку за «расхлябанность» в подразделениях.

Сейчас Воскобойников чувствовал себя недосягаемым для высокого начальства и красовался на броне во весь свой немалый рост, точно в стременах, пружинил длинными ногами при толчках и поворотах танка. Жила в нем кавалерийская лихость, но была она, как убедился Табаков, не в ущерб службе: Воскобойников быстро стал хорошим командиром танка. Вспомнил Табаков, что однажды был случайным свидетелем того, как Воскобойников распекал своего заряжающего, заставляя его учиться вождению танка: «А вдруг водителя ранят в бою! Кто выведет машину из-под огня? Я? А если и меня ранят или убьют? Кто спасет машину? Нет, ты, парень, привыкай и к рычагам управления, пригодится!..» Как видно, заставил-таки: механик ремонтировал потекший радиатор, а машиной управлял другой член экипажа, хотя и шла она на буксире. Молодец Воскобойников, ничего не скажешь, ведь при обычном порядке ремонтировать пришлось бы только во время остановок… Тогда же, как услышал «накачку» Воскобойникова заряжающему, Табаков издал приказ, обязывавший всех танкистов полка изучать и технику вождения, и устройство танкового оружия, и стрельбу из него, чтобы каждый мог заменить товарища в бою.

Проурчал мимо автозаправщик с цистерной, за ним — тяжелый грузовик походной ремонтной мастерской с крытым кузовом. Заключал колонну опять двухбашенный «Т-26». Видимо, на случай, если какая автомашина застрянет, — вытаскивать.

— Поехали, товарищ Ильин, — сказал Табаков водителю.

За деревьями всходило солнце. Танки стеснились на узкой дороге и остановились. Голос «Дятла» в наушниках приказывал командирам рот глушить моторы, чтобы не расходовать зря горючее. Изучаются брод и переправа через речку. Экипажам — короткий отдых и завтрак.

Табаков вылез на броню. Вдохнул сырой прохладный воздух всей грудью: пахло недавним дождем, свежестью намытой листвы и трав. К грязному, заляпанному борту танка жался пышный куст цветущей калины. Над нежными белыми созвездиями, осыпанными росой, в нерешительности трепыхались две бабочки-пестрокрыльницы. Возле щеки Табакова, как с ладошки, скатилась с тополиного листа капля, увлекая за собой половину голубого утреннего мира с розовыми облаками и птицами, кружащими над лесом. Из-за мокрых вершин вырисовывалась горячая маковка солнца, обещая хороший теплый день. Ближнюю тишину брюзжащей струной тронул пролетевший жук.

Из-за поворота дороги высовывалось всего три или четыре машины, остальных не было видно, однако голоса перекликавшихся танкистов, множимые эхом, слышались четко. Кто-то совсем рядом бил топором по сухому стволу. Видимо, топор отскакивал от дерева и звенел пустым обиженным звоном. Удары смолкли, и вместо них — столь же обиженный, даже злой голос Воскобойникова:

— Дуб — как железный, собака! А пчелы… О, зверина, укусила все ж таки! Петро! У тебя больше всех тележка дымит, за тобой едешь — как за дымовой завесой. Подкатывай задом да на подсос поставь, чтоб побольше дыма. Мы их швыдко выкурим…

Взрокотнул мотор танка, затем легонько поклацали траки, затрещали кусты. А голос Воскобойникова командовал: «Левее, правее. Так, так, прямо, Петро, прямо!.. Стой! Дыми!» Танк прибавил обороты двигателя. И снова застучал топор, только теперь мягче, спокойнее.

«Что они там сочиняют?» Табаков спрыгнул с танка и по изорванной гусеницами, с вмятой в грязь травой дороге направился вперед. Танкисты повылезали из машин, сидели на броне, жевали сухой паек и жмурились на солнце, лиц не отворачивали — грелись. Некоторые осматривали траки машин, полезли к моторам. Молодой, крепкий народ. За несколько недель, месяцев сдружились, сроднились, хотя пришли в формируемый танковый полк из пехоты, кавалерии, артиллерии. Немало было и новобранцев из приписных к армейским частям.

Отвечая на приветствия танкистов, Табаков думал о том, что очень все они молоды и неопытны, ни одного нет из побывавших в боях. Как они поведут себя на войне, хорошо ли представляют себе, что такое настоящий бой, что такое поединок с артиллерией и танками врага? Ни один даже отдаленно не представляет ада, в котором оказывается танкист, когда его машина вдруг загорается от прямого попадания снаряда, горят и взрываются баки с горючим, с шкворчанием, как яичница на сковороде, горит краска на броне, начинает тлеть и дымиться комбинезон, кожа на руках и лице вдруг вздувается пузырями и от жара лопаются глаза, гладкие тела нерасстрелянных снарядов в бортовых кассетах постепенно раскаляются и вот-вот сдетонируют, взрывом разворотят танк… На поле боя остается обугленная железная коробка с выгоревшими подчистую номерными знаками, и только свои, из родной части могут сказать, кому она принадлежала, кто встретил в ней свой последний час, ибо танкисты горят вместе с документами…

Дорога, уклоняясь, огибала высоченный, в три обхвата, осокорь с шапками грачиных гнезд в развилинах веток. Тут развернувшийся на месте танк оставил срезанную гусеницей, оголенную землю, след пропадал в придавленных траками папоротнике и молодом осиннике.

— Что они там делают? — спросил Табаков у танкиста, соскочившего со стоявшей впереди машины — это была воскобойниковская «тройка».

— Они там курят, товарищ майор, а мы здесь плюем на них! — Парень был, видимо, из веселых. Заметив, что Табаков досадливо нахмурился, уточнил: — Реквизируют мед у диких пчел. Выкуривают.

— Воскобойников?

— Так точно! Кавалерийская хватка, товарищ майор: везде успевает. Замесили на дрожжах — не удержишь на вожжах. Он так говорит.

— А «тройку» свою наладили?

— Так точно!

Он свернул в лес по следу танка. Идти нужно было осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрых, вмятых в землю ветках кустарников. Путал ноги пружинящий колючий ежевичник, напоминавший спирали проволочных заграждений. Шагов через сорок — пятьдесят увидел над верхушками кустов башню такого же старенького, маломощного, как и у Воскобойникова, «Т-26». Близко подойти не решился: в воздухе гудели лесные крупные пчелы, за ними почти не слышно было рокота старательно дымившего выхлопом танка. В дыму том, взобравшись на угластую башню, высился сам Воскобойников. Был он в противогазной маске и в неизменной кубанке. Приподнимаясь на цыпочки, осторожно засовывал руку в свеженадрубленное дупло старого дуба и выламывал там соты. Большие куски, похожие на вышелушенный подсолнух, подавал товарищу, стоявшему внизу. Тот, тоже в противогазе, держал над собой котелок. Из ячеек сот и с краев котелка капали тяжелые светло-янтарные капли. Еще один котелок, наполненный, стоял на крыле танка, и к нему липли озабоченные пчелы.

Воскобойников мягко спрыгнул на землю. Из-под маски глухо выкрикнул: