— Магда! — как можно резче прервал ее Геббельс, не спуская глаз с фотографии красотки. — Такие разговоры не для телефона… Ты откуда звонишь? Из Ланке? Ужинать буду дома… Целуй крошек. Тебя целую… Успокойся, дорогая. Работа! Столько работы!..

Он положил трубку. Посидел несколько минут в задумчивости, потом поднялся с места и тихо рассмеялся. Прохаживаясь, увидел свое отражение в зеркальных стеклах книжного шкафа и опять засмеялся. «Милая Магда, — он ласково посмотрел на себя в стекле, — я же кентавр, хромой кентавр! Как ты этого не поймешь! Приглядись, у меня туловище коня, я конь хороших кровей. И пусть служит это туловище своим целям, а голова — своим… Я кентавр, Магда, и этим все сказано!..»

Вздумал позвонить. Нажал на одну из кнопок аппарата. С улыбкой представил, как Гиммлер вынет сейчас трубку из вилок рычага и с присущей ему настороженностью поднесет к оттопыренному круглому уху, а сам боком, одним глазом, как петух на жука, станет косить на аппарат, словно желая разглядеть того, кто решился названивать ему.

Соратники превосходно знали привычки друг друга. Думая при случае один о другом, они, против воли, часто проводили параллели между нынешними поступками того или иного и прежними его занятиями и повадками. Наделенный неплохой фантазией, в душе называвший себя величайшим выдумщиком, Геббельс в мыслях нередко видел Гитлера с кисточкой и красками, рисующим поздравительные открытки по заказу дрянного издателя. Фон Риббентроп представлялся в винной лавке, за стойкой, с мокрым клеенчатым фартуком на животе. Стоит себе, глубокомысленно споласкивает в ванночке стаканы, с недоливом нацеживает жаждущим вина и пива… Гиммлер был владельцем птицефермы.

В трубке возникло посапывание и затем сдержанное:

— Слушаю!

— Рад слышать ваш голос, Генрих… Дорогой мой, жена моя жалуется на какие-то слухи обо мне. Я недоволен работой гестапо, которое не может оградить от сплетен… О, Генрих! Любите вы о своей сети говорить, а ведь даже самая густая сеть, дорогой мой, состоит главным образом из дырок… Что? Насчет стихотворения? Да, я не забыл, Генрих, я помню. Ищем, сличаем, изучаем…

Голос Геббельса стал несколько мягче, потому что речь зашла о невыясненном авторе антинацистского стиха, и тут Гиммлер не без злорадства подкалывал: «Из вашей братии, Йозеф, помогите найти! Или своих плохо знаете? Щупайте, доктор, щупайте, писаку нужно непременно нащупать!» Своим «щупайте-щупайте» Гиммлер каждый раз выводил Геббельса из себя, и ему с трудом удавалось сдерживаться, чтобы не сказать сопящему Генриху неких обидных слов о несушках и их хозяине.

Геббельс не опустил, а бросил трубку, словно она была виновата и в том, что по Берлину ползут сплетни об его альковных шашнях, и в том, что до сих пор не найден анонимный поэт. Это раздражало, но не пугало Геббельса, особенно любовные штучки — фюрер терпимо относился к маленьким слабостям своих соратников. Но Магда!.. Магда неугомонна: Йозеф Геббельс, шеф пропаганды, человек, перед которым трепещут таланты с мировым именем, он должен принадлежать ей, только одной ей — не ирония ли это судьбы?! Ох, Магда! Ну, Магда!..

Геббельс взял из стола фотографию юной актрисы, покривил улыбкой рот: да, эти две ночи он провел с ней, милашка была неопытна, но далеко не наивна. Правда, вначале смущалась и трепетала, как Венера, у которой амур развязывает пояс, зато потом… Сегодня он должен переговорить насчет нее с Лени Рифеншталь, она как раз запускает новый фильм, пусть даст девчонке какую-нибудь роль…

Он кинул фотокарточку в стол и задвинул ящик. Улыбаясь, потер руки: хорошая штука жизнь! Остановился возле огромного глобуса. Крутнул его, как шкивок швейной машины, и притормозил. Глаза обласкали Россию, даже ладонью провел слева направо — от Бреста, через Москву, до пустот Сибири. Так оглаживают большого связанного зверя, с которого предстоит снять шкуру ради ценного меха. Вспомнилось, сколько хитроумных уловок пустили в ход и фюрер, и Риббентроп, и он, Геббельс, чтобы убедить Молотова и его делегацию в том, что Германия свято соблюдает условия договора с Россией, в том, что на своих западных границах русские имеют самого надежного соседа. Но убедить, кажется, не совсем удалось: Молотов оказался упрямым, как и все русские. Своим упрямством он вывел из себя фюрера, кислым ходил Риббентроп. Да и ему, Геббельсу, почти нечего было давать в газетах о визите русского флегматика в старомодном пенсне: слишком ничтожны результаты переговоров! Когда Молотов уехал, фюрер сказал многозначительно: «Йозеф, вы должны убедить русских в нашем миролюбии. Вам поручается величайший акт воздействия на общественное мнение!..» Сказал и несколько дней спустя с легким сердцем утвердил директиву № 21, которую назвали «планом Барбаросса», по имени императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы, одного из вдохновителей и руководителей третьего крестового похода против мусульман, за освобождение «гроба господня». «Надеюсь, мы будем лучшими пловцами, чем он», — проворчал толстый Герман, намекая на то, что во время крестового похода Барбаросса утонул в реке. «У него не было ваших самолетов, Герман!» — с улыбкой ответил Герингу фюрер.

Директива предписывает германским войскам сокрушить Советскую Россию в быстротечной кампании. Фюрер, безусловно, прав, говоря, что он не может бросить все силы против Англии, пока за его спиной маршируют русские. Да пока что и нет смысла, по словам фюрера, громить Англию в военном отношении, ибо если Британская империя и распадется под германскими ударами, то плоды победы достанутся Японии, Америке и другим государствам. В первую очередь надо сокрушить Россию.

В сердце порой ворошатся сомнения, но изощренный, холодный ум повелевает им замолчать, давит их логикой фактов, сравнений. Что такое сегодняшняя Германия? Компактное, мощное государство, сцементированное идеей национального возвышения и единения. Что такое сегодняшняя Россия? Колоссальная, рыхлая, пестрая страна, сшитая, как лоскутное одеяло, из десятков антагонирующих наций и народностей. Здесь — лучшие в мире организованная промышленность и сельское хозяйство, там — вековая отсталость во всем. Лишь в 1928 году Советы заявили, что достигли уровня 1914 года! Нашли чем хвастаться. Практически, с нуля начали тяжелое машиностроение, практически, разгромили наиболее крепкое крестьянство, заменив его колхозами, куда сгоняли лодырей, — и хвастаются. Смех берет, когда смотришь кадры их кинохроники. Голытьба в лаптях, в дранье, ломами, лопатами, тачками «догоняет» передовые, промышленно развитые страны, чтобы «отстоять завоевания Октября от внешних врагов». Юмористы, конечно, но что-то в их коммунистических лозунгах, похоже, есть. Что? Всеобщее равенство? Справедливость? Ликвидация крупного собственничества? Лозунги эфемерные, эрзац-лозунги, но они, видимо, впечатляют темные нищие массы. А массы — что стадо быков, взбудораженное запахом свежей крови, они способны сокрушить на своем пути все… Против таких идей и лозунгов необходимо беспощадно бороться. Сама судьба вкладывает в руки Германии меч. Никогда не было и не должно быть высшей несправедливости — всего всем поровну. От каждого — по возможностям, каждому — по потребностям? Ничего глупее не придумаешь! Тысячелетия развития земной цивилизации не дали проку, человек человеку был и остается волком. Он, Йозеф Геббельс, сказал бы: волком еще более свирепым, изощренным. И это врожденное свойство человека-хищника, собственника коммунисты хотят переделать? Наивные потуги! Новых десятков тысячелетий не хватит! Для этого необходимо физически уничтожить владельцев шахт, заводов, концернов, поместий. В лучшем случае — изгнать. Но куда изгнать, если, допустим такую невероятность, коммунисты всюду победят? А человек ни за что так яростно, жестоко, колоссально не борется, как за свою собственность, за обладание ею. И в любом обществе найдутся такие люди, обладающие властью, которым чего-то да будет мало, которым захочется иметь не один, а два автомобиля, не одну, а три виллы, не одну, а пять женщин… Какое же тут равноправие?