- Разрешите действовать? - спросил я.

Щетинистые брови начальника дрогнули.

- Немедленно! - начальник встал. - Помните, господин обер-лейтенант, этой операции придается исключительно важное значение. Вы должны появиться в деревне незаметно и как можно скорее. Ну, а когда вы доставите сюда Кареву, она у нас заговорит! Мы из нее выжмем все! И где расположены партизанские отряды, и из кого они состоят, какие деревни их поддерживают, кто руководит этими шайками! Жена генерала знает многое. Теперь вы понимаете, господин штурмфюрер, какая обязанность ложится на вас?

Через час я с тремя полицаями был на пути в Липицы. Мы ехали в телеге. В деревенской тишине машину слышно за несколько километров. Этого достаточно, чтобы преступник успел скрыться или замести следы. На телегу же никто не обратит внимания. Что касается машины, то я отдал надлежащие приказания. Теперь я был уверен в успехе операции.

В этот день с утра шел дождь. Очень кстати! Мы накинули на себя дождевики, и невозможно было догадаться, кто едет на старой телеге.

Бабка мне сказала, чтобы я шел за грибами, я и пошел. Есть-то ведь нечего. Места грибные я знаю, скоро насобирал корзинку и - домой. По дороге, конечно, выкупался, потому что я люблю купаться, когда дождик. В дождик - вода теплее. Вот иду я домой - слышу на дороге телега поскрипывает. Интересно, думаю, кто к нам едет? Потому что эта дорога только и ведет к нам в Липицы. Я, на всякий случай, залез в малинник, гляжу оттуда. Жду, когда телега покажется. Тут и дождь перестал, солнце пробилось. И я увидел телегу, на телеге четыре мужика едут. Что за люди - не разобрать: на всех дождевики с колпаками. Вот доехали они до малинника, где я спрятался, вдруг тот дядька, что лошадью правил, как заорет: «Тпру, стой, проклятущая!» Я гляжу из кустов, вижу, он с телеги соскочил и давай чересседельник поправлять, - видно, плохо затянули. А дождевик на дядьке по земле волочится, мешает. Он и скинул его на телегу. Тут я сразу понял, что это за люди. Вижу, у того дядьки повязка на рукаве и револьвер на боку со шнурком. Полицай это! Он дождевик сбросил, а другой мужик с телеги закричал, вроде как по-русски:

- Не смейт раздеться!

Могут увидайт!

Ясно - немец кричит. И дурак поймет, что едут к нам немцы с полицаями.

Я, конечно, сразу домой. Им-то по дороге минут сорок трюхать, а мне напрямки, по тропке, если изо всех сил, - минут десять!

Прибежал домой - сказать ничего не могу, задыхаюсь прямо.

Бабка даже испугалась.

- Что с тобой? - спрашивает.

Я говорю:

- Немцы к нам на телеге едут… и полицаи… Сам видел!

Бабка накинула платок - и вон из избы!

Телега остановилась у моего дома. Я в окошко глянул - с телеги один спрыгнул - и прямо в избу. Вошел- ни здрасте, ничего такого приветного, а сразу дождевик скинул. Увидал я, кого бог принес: обер-лейтенанта немецкой полиции. Я, конечно, с приветом: «Чем, - говорю, - могу служить?» Он через стеклышки глазами по избе шарит, отвечать не торопится. Он молчит, и я молчу. Однако соображаю, что он меня молчанием хочет в испуг вогнать. Оно и верно, от такой молчанки пупырышки меж лопаток бегают. Память-то у меня не отшибло. Август сорок первого хорошо помню. Тогда немцы всех наших мужиков постреляли и деревню сожгли. А командовал немцами, говорят, тоже какой-то в очках. Я-то чудом жив остался. Потому как был в ту пору на пчельнике. Слышал тогда и выстрелы и дым черный видел.

Мой гость, значит, молчанкой забавлялся. Молчит, а глаз с меня не спускает, пугает, значит. Наконец бровь одну рыжеватую вверх поднял, заговорил.

Хоть и не чисто по-русски, однако понять можно.

- Ты есть староста? - спрашивает.

Отвечаю, как положено:

- Точно так, господин офицер. Я есть староста, по фамилии Андрей Петрович Правдин.

- Сообщай, староста, кто есть опасно больной в вашей деревня.

- Слава богу, - отвечаю, - все здоровы, только малость с голоду отощали.

А он:

- Думай хорошо. Говори скоро. Сколько есть в ваша деревня баба унд киндер - дети?

Отвечаю по-военному:

- В нашей деревне на сегодняшний день числится тридцать четыре бабы женского пола и девять ребятишек несовершеннолетнего возраста. Сейчас представлю список наличных жителей.

Встал я на скамью, достал из-за иконы лист с печатью, на листе все наши жители переписаны.

- Вот, - говорю, - пожалуйста.

Немец список взял - и опять за свое.

- Кто из бабы или дети есть сильно болен, кому надо делать операций?

А я свое:

- Все живы-здоровы, операций не требуется.

Тогда он губами этак, вроде улыбки, изобразил на

своем щекастом лице и новый вопрос задает:

- Кто в деревня есть посторонний?

- Нету, - отвечаю, - посторонних. У меня все по закону, все в соответствии!

Тут он погладил свою кобуру, вроде как приласкал, и снова:

- Нет посторонних? А доктор? В какой изба находится фрау доктор? Даю предупреждений: за обман тебе будет повешение. В какой изба есть доктор, кто есть болен?

Вижу, дело невеселое! Крещусь на икону и сам слышу, как голос мой дрожит:

- Господь правду видит! Не знаю, про что говорите, господин офицер. У нас кто заболеет - сам травкой лечится. Очень даже помогает…

Он губами пожевал, что-то бормотнул по-немецки, потом говорит:

- Выходи из дом вон!

Вышли мы из дома - телега на старом месте. К оглобле сено привязано, и лошадка то сено не спеша хрумкает. Телега, значит, на месте, а полицаев нет. Я глазами в одну сторону, в другую - и все понял. С того проклятого дня августа сорок первого года в Липицах наших после пожара только на единственной улице избы остались, да и то - по одной стороне. Сейчас это для полицаев куда как хорошо было! Один стал в начале улицы, другой в конце. И все! На запоре улица! «А где ж, - гадаю, - третий полицай?» Смекнул: на задах караулит, чтобы кто из баб огородами не ушел.

«Что, - думаю, - дальше будет?» А дальше - слышу грузовик где-то фурчит. Оглянуться не успел - подкатил грузовик к телеге. Полна машина солдат. Тут очкастый гаркнул им что-то по-своему, все солдаты с машины попрыгали и - по избам! Опять меж лопаток пупырышки у меня забегали да и ноги вроде как без костей стали - подгибаются.

Чтоб долго не тянуть, скажу-прочесали немцы все избы: и на чердаки заглянули, и в сараи, и в подпол лазали, и на сеновалах- все вилами истыкали, а потом выгнали всех баб из домов и построили в одну шеренгу перед телегой. А у телеги - полицаи и сам господин обер-лейтенант, список в руках держит и опять вроде улыбки губами изображает. Потом оперся на телегу и кобуру поглаживает. Это, видать, у него привычка такая.

Все шло по намеченному плану, я все точно рассчитал. Машина с зондеркомандой прибыла минута в минуту.

И вот предо мною стоят все бабы из этой деревни. Я пересчитал их. Итог сошелся со списком. Налицо тридцать четыре бабы. Я рассуждал логично, как учил меня мой шеф. Передо мною стоят тридцать четыре бабы. Но мне известно, что здесь в Липицах находится жена генерала Карева. Значит, их должно быть тридцать пять. Напрашивается вывод: либо Карева успела скрыться, либо одна из липецких баб ушла рано утром в соседнюю деревню или в лес за грибами, а генеральша Карева преспокойно стоит передо мной, изображая деревенскую бабу. Я был склонен принять этот вариант. У Каревой не было возможности скрыться: мы появились в деревне неожиданно, полицаи немедленно замкнули улицу с обеих сторон, когда и как она могла скрыться? Нет, Карева стоит сейчас в этой шеренге, и моя задача ясна: обнаружить ее среди тридцати четырех грязных русских баб.