- В подвале. Только бы кладовщик был на месте!

Последние мои слова Шевчук, может быть, и не разобрал: духовой оркестр немецкого гарнизона грянул военный марш. Шевчук бросил взгляд на крюк, где висели мои куртка и рубаха.

- Одеваться не стоит, - сказал я. - Только куртку накину. Здесь близко.

- Только чтобы быстро! - На лице Шевчука мелькнула ухмылка.

Я вышел в полутемный коридор. Надрывались медные трубы оркестра, ухали барабаны, взвизгивала противно флейта.

Через минуту я был уже на улице, но даже здесь был слышен этот гнусавый визг флейты.

Черная густая ночь придавила мне плечи, Я двигался почти ощупью, едва передвигая ноги. Не знаю, что со мной случилось, но мне вдруг захотелось спать, ужасно захотелось спать. Я не сомневался: стоит сейчас прислониться к чему-нибудь - и я мгновенно усну. Нет, мне нельзя было останавливаться, я шел и шел, пока не оказался на пустынной окраине города.

И здесь я услышал отдаленный грохот двух взрывов, один за другим! Точно такой же грохот тридцать - сорок минут назад сотрясал на экране маленькие города Польши.

И, глядя на экран, немецкие офицеры восторженно кричали: «Зиг хайль!».

Взрывы точно разбудили меня, и я побежал по кривым закоулкам пригорода. На повороте я оглянулся и увидел далеко в городе огненный столб, словно смерч, подпирающий черное небо. Багровый дым пожарища затягивал звезды и отбрасывал на землю розоватую тень. Я добежал до знакомого дома, дверь была открыта, меня ждали. Человек, лицо его в темноте нельзя было рассмотреть, сжал меня в объятиях, и я почувствовал на щеке прикосновение его шершавых губ.

- Сработали! Обе сработали!…- восторженно прошептал он. - Какой взрыв! Какой отличный первомайский салют!..

…И вот мы сидим в темноте у окна, не отрывая глаз от багровых клубов дыма.

- Ты подложил их, как условились? - спрашивает человек.

- Да… Одну в ложу, где сидел генерал, другую в свою будку, за кресло…

- За кресло?

- Да. За то самое, куда я запихал в тот раз партизанскую листовку «Смерть немецким оккупантам!»

- Я уже сообщил куда следует, что ты избавил нас от предателя Гусева… Завтра я переправлю тебя к партизанам.

- А вы?

- Останусь здесь… Я ведь не один. И сейчас я нужен здесь. Когда ты будешь у партизан, я почувствую себя в полной безопасности.

- Почему?

- Не понимаешь? Ты же единственный человек в нашем городе, кто выслеживал меня.

Он тихо смеется и касается рукой моего плеча.

- Их было сто сорок три, - говорю я. - Сто сорок три человека. Нет, сто сорок четыре - я забыл Шевчука.

Он подымается со стула и, припадая на правую ногу, ходит по комнате.

- Сто сорок четыре тигра-людоеда! - произносит он задумчиво. - Эти уже не бросятся на людей, не нападут со спины… Да… Ты не побоялся положить голову в пасть тигра… Кончится война и, как знать, пожалуй, я возьму тебя в помощники…

Четыре женщины бережно опустили гроб в могилу.

- Да будет тебе земля пухом! - сказала Аксинья.- Прощай, милая!

Комья сырой земли посыпались на неумело сколоченный гроб. Последней к могиле подошла женщина в кирзовых сапогах, повязанная черным платком. Она бросила в могилу ком земли, тяжело вздохнула и отошла в сторону.

Женщины взялись за лопаты. Земля быстро заполнила неглубокую яму. Когда на месте, где только что золотились ромашки и синели колокольчики, появился могильный холмик, все пошли прочь. Впереди шла женщина в кирзовых сапогах, шла легкой неслышной походкой, словно боясь вспугнуть печальное безмолвие. Вдруг она резко остановилась, и когда с ней поравнялась Аксинья, гневно заговорила:

- Почему вы медлили? Приди я два дня назад, все обернулось бы иначе. Она была бы жива!

Аксинья всхлипнула:

- Легко ли вас найти? Пока добрались, пока ты явилась… Что у нее было-то?

- Аппендицит… Нужна была срочная операция…

Кончиком платка Аксинья смахнула слезу.

- Выходит, зря мы тебя потревожили… Не сердись. ..

- Полно тебе, Ксюша…

- Ладно, не буду… Мужик-то твой где? Прокофьевна сказала - военный он.

- Военный…

- Надо ж такое, чтоб ты в наш край попала! Как это ты исхитрилась?

- Объяснила командованию, кто я, откуда, вот и все.

Они вышли на пригорок. Внизу виднелись дома.

- Немцы к вам не заглядывают?

- Бог миловал. Да что им и делать у нас? Они, проклятущие, свое уже сделали! Сама видишь…

Женщины спустились к деревне. У околицы Аксинья сказала:

- Прокофьевна аж помолодела с твоего прихода. Неужли у матери родной не погостюешь? У нас безопасно, полицаев нет, староста - сама знаешь…

- Нельзя! - сказала резко женщина. - Гостевать приеду после войны. Прощай, Ксюша. К ночи уйду…

Она толкнула калитку и той же легкой, неслышной походкой поднялась на трухлявое крылечко…

В девять утра меня вызвал начальник полиции безопасности штурмбаннфюрер Кауфман и приказал арестовать жену генерала Карева.

- Имеются сведения, - сказал начальник, что жена этого бандитского генерала внезапно покинула партизанский лес и направилась в деревню Липицы. Насколько мне известно, - начальник неожиданно хихикнул,- вы в свое время навестили это местечко, господин штурмфюрер…

Черт возьми! Действительно я побывал в этой деревушке! В августе сорок первого! И оставил после себя небольшую память! Приказал расстрелять всех мужиков. Потому что вблизи Липиц нашли убитых фельдфебеля и ефрейтора. Пришлось преподать этим русским кое-ка-кой урок. После расстрела мы устроили там неплохой костер! В результате уцелела одна улица, да и та обгоревшая. Жителей в Липицах осталось всего человек сорок, бабы с детьми. С тех пор прошло два года, и эта деревня не доставляла нам никаких хлопот. Но вот сегодня штурмбаннфюрер неожиданно заговорил о ней.

- Слушайте внимательно, - продолжал начальник.- Жена генерала Карева - врач. Ее возраст и внешность нам, к сожалению, не известны. Мы даже не знаем ее имени. До сих пор она нас не интересовала, но сегодня на рассвете мы получили шифровку, из которой явствует, что она находится в данный момент в Липицах. Мы не можем упустить такой случай.

Вы согласны со мной?

- Так точно, господин штурмбаннфюрер! Ее необходимо арестовать! - ответил я.

- Возникает естественный вопрос,- продолжал начальник.- Почему жена генерала Карева оказалась в этой деревне, где, как нам известно, осталось тридцать или сорок баб? Что она там делает? - Штурмбаннфюрер был когда-то учителем и каждое свое задание сопровождал пространными рассуждениями. - Ваше мнение, господин штурмфюрер?

- Возможно, что у партизан иссякли медикаменты- и она отправилась в населенный пункт, чтобы…

- Ерунда! - перебил начальник. - Медикаменты в русской деревне! Абсурд! Нет, нет и нет! Все гораздо проще. Будем рассуждать. Уничтожив мужское население этой деревни, мы, очевидно, не смогли уничтожить все нити, связывающие эту деревню с партизанами, которыми верховодит партизанский генерал Карев. Допускаете вы подобную мысль?

- Так точно, господин штурмбаннфюрер. Партизаны не могут существовать без связи с местным населением. ..

- Логично… - одобрил мои слова шеф.

- Но не кажется ли вам странным, господин штурмбаннфюрер, что для подобной связи направляется жена самого генерала?

- Вопрос логичен. Разумеется, Карева появилась в Липицах не для связи. Спрашивается, для чего же? Отвечаем. В этой деревне кто-то опасно заболел, быть может, потребовалась операция. Карев, желая привлечь на свою сторону население, приказывает собственной жене отправиться в Липицы. Значит, найти ее там не составит труда. Староста доложит вам, кто в деревне болен. Вот и все! Обнаружив больную, вы легко доберетесь до того, кто ее лечит.