Назавтра я пришел в полицейское управление ровно в девять. Шевчук сразу же потащил меня к пану начальнику, а пан начальник, как увидел меня, даже привстал со своего кресла и долго тряс мою руку. Оказывается, он на всякий случай сообщил в гестапо о моих подозрениях. Гестаповцы сделали у Гусева обыск и нашли в будке за старым креслом партизанскую листовку. Листовка кончалась словами: «Смерть немецким оккупантам!».
- Гусев этот оборотнем оказался! Прикидывался, значит, своим, а сам оговаривал, под петлю подводил наших же людей. Во гадюка! - негодовал начальник.
- Признался? - спросил я.
- Невинным прикидывается. Дескать, ничего не знаю, я не я и лошадь не моя! Только ведь в гестапо и не таким языки развязывали! А тебе, Андрей, благодарность от меня лично. Если есть просьба какая - говори.
Тогда я сказал, что у меня есть просьба: хочу работать киномехаником в офицерском клубе. Вместо Гусева.
Пан начальник заверил, что завтра же уговорит штурмбаннфюрера взять меня в клуб.
- По вечерам будешь картины показывать, а днем с тебя приказ не снимается. Бородач должен быть найден!
Я сказал, что обшарю весь город, а Бородача найду, обязательно найду…
Пан начальник улыбнулся, довольный. И хотя мне было страшно, я пересилил себя и взглянул в его белки с кровавыми прожилками…
Я работал в офицерском клубе уже десять дней, и мною были довольны. У меня не рвалась пленка и кадры всегда были в рамке.
Накануне первого мая меня вызвали к начальнику полиции. Я вошел к нему и увидел сидящего на диване гестаповского офицера. Это был тот самый офицер, которого я приветствовал в парке. Я и сейчас, увидя его, вскинул правую руку вперед и громко сказал:
- Хайль Гитлер!
- Хайль! - воскликнул поспешно пан начальник. А немецкий офицер ничего не сказал, только пристально посмотрел на меня. Я стоял и ждал. А офицер не спу-скал с меня глаз, и я понял: он старается вспомнить, где меня видел. Должно быть, он не мог вспомнить, и оттого глаза его становились все злее и злее. Наконец он заговорил:
- Первого мая ты покажешь одну новую картину. В клубе будет один большой вечер. Туда придут важные офицеры. На этом сеансе все должно быть отлично! Ты меня понял?
Офицер говорил по-русски, и я все понял, конечно.
- В твоей будке не должно быть никого постороннего. Иначе ты будешь расстрелян как заговорщик. Ты меня понял?
- Так точно, господин штурмбаннфюрер, я вас понял.
- Тогда ступай и помни мои строгие указания.
И я ушел…
- Значит, Колпаков сегодня не ночевал в общежитии?
- Не ночевал, пан начальник.
- Где же он был?
- Того не можу знать, пан начальник. Я за ним, как вы приказали, следил до вечера, пока он не вернулся в общежитие.
- Значит, не знаешь?! - Начальник был в гневе.- В случае чего башкой ответишь! Опять бандюги ночью листовки расклеили! Таку саму, как нашли у Гусева. ..
- Это как же понимать, пан начальник! Гусева нет, а листовки клеют…
- Черт его знает! Голова кругом идет! Может, зря нашего Гусева того.. . поспешили, так сказать…
- В гестапо завсегда торопятся…
- Это ты брось! Таких разговоров чтоб я не слышал! С большевиками чикаться нечего! А только я думаю другое… Мне другое подозрительно…
Шевчук молча выжидал, что скажет пан начальниц.
- С чего Гусеву было связываться с подпольщиками? На что рассчитывал? Им же про него все известно. Они его убить пытались. А?
- Ума не приложу, пан начальник. С чего бы ему?
- Вот и мучит меня догадка…
- Какая, пан начальник?
- А вдруг Гусев говорил правду? Про Колпакова? Неужели мальчишка обвел нас? Подпольщикам не удалось, а ему, крысенышу, удалось! Заставил нас повесить нашего же человека! Гусева! Такого работника! Ручаюсь, ту листовку ему подбросил сам Колпаков!
У Шевчука от изумления отвисла челюсть.
- Господи, царица небесная!
- Обвел, обвел, сукин сын! - Лицо начальника стало багровым.
- Сейчас я его притащу! - Шевчук бросился к дверям.- Я из него правду коленом выдавлю!
- Стой! Повремени! До ночи. А уж тогда…
- До ночи? - Шевчук непонимающе смотрел на начальника,- Чего откладывать?
- Сегодня праздничный концерт для господ немецких офицеров. Этот крысеныш будет вечером крутить там картину. Сам же я его устроил туда! Ручался за него господину штурмбаннфюреру! Подпольщика - в офицерский клуб! А? В гестапо из меня за такое жилы вытянут. .. И семью в распыл пустят! А?
Он ждал утешающих слов от своего помощника, но Шевчук, ошеломленный предположениями начальника, тоже не знал, как теперь быть.
- Безвыходное положение, - сказал он уныло.
- Без паники! - сердито бросил начальник. - Слушай в оба! Немцы о наших подозрениях ничего не должны знать. Сегодня вечером мальчишка открутит свою картину, а после ты проводишь его в общежитие к пожарникам. .. И там с ним случится беда. Крысенок попадет под пожарную машину. Кумекаешь?
- Эге ж! Неплохо придумано!
- Плохо нам нельзя! - самодовольно сказал начальник.- Сейчас отправляюсь к господину штурмбаннфюреру. Получу на тебя пропуск в клуб. Чтобы ты находился весь вечер с ним в будке. Понял? Как только он кончит крутить, выйдешь с ним и доведешь его до общежития. Там мы его встретим, как положено… Уяснил?
- Эге ж!-крякнул повеселевший Шевчук. - Будьте уверены - приведу! Не таких скручивал!
За час до начала в моей будке появился Шевчук. От него несло водкой. Я сказал, чтобы он немедленно уходил, потому что сегодня в будке нельзя находиться посторонним - и у меня из-за этого будут очень большие неприятности. Но Шевчук засмеялся и сказал: «Неприятностей у тебя больше не будет, об этом мы уже позаботились». И он показал мне специальный пропуск во все помещения офицерского клуба.
- Послали, чтобы, в случае чего, оказать тебе помощь,- объяснил он, глядя на меня ласково…
Сеанс начинался в двадцать один час, а в двадцать часов пятьдесят пять минут все уже сидели на своих местах. Я сосчитал: сто сорок три немца, из них - один генерал. Генерал в обществе двух полковников и начальника гестапо сидел в единственной ложе нашего клуба. Начальник гестапо не переставая что-то говорил, а генерал, широко открыв рот, откинувшись на спинку кресла, покатывался со смеху.
Я смотрел, как смеется генерал, и тоже улыбался…
. Ровно в двадцать один час в зале стало темно, я запустил картину. Это был фильм о Польше. Как армия фюрера завоевывала Польшу. На экране рвались снаряды, выли пикирующие бомбардировщики, рушились с грохотом дома, полыхали пожары, падали убитые, в ужасе метались живые. В конце картины на экране появился фюрер. Все вскочили и трижды выкрикнули:
- Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!
Фильм окончился. Через десять минут должен был начаться концерт, а после концерта мне следовало показать еще один фильм - встречу Гитлера с Муссолини.
В будке было жарко. Я снял с себя куртку, рубаху и остался в одной майке.
- Распарило?- спросил весело Шевчук. - Ничего, вот выйдем на улицу - охладишься.
- Душно, - подтвердил я. - Будь ласка, пан Шевчук, помоги мне перемотать пленку.
Я вынул из коробки пленку и ахнул.
- Что стряслось? - спросил Шевчук.
- Дали рваную пленку. Ну, будет им завтра!
Я это безобразие так не оставлю! Сообщу, куда полагается!
- Чего ж теперь делать? - поинтересовался Шевчук.- Рваную, что ли, пустишь?
- Склею. Это быстро! - Я открыл дверку шкафа. И снова меня ждала неудача.
- А черт! Клей кончился! - сказал я с досадой и швырнул пустую бутылку в угол. - Хорошо, что в кладовой есть запасная. Придется бежать в кладовую.
- Где ж та кладовая? - с лица Шевчука исчезла улыбка.