Он взглянул на часы.

- Сейчас - одиннадцатый… Делай так, Шевчук,- начальник повернулся к полицаю. - Бери пацана и дуй с ним на барахолку. Пусть укажет того старика с мундштуком и того слепца со скрипкой. Если слова его подтвердятся, вертайся с пацаном сюда. Не подтвердятся - вези сразу в лагерь, чтобы не шутковал боле с властями! Ступай, Шевчук!

Мне повезло. Старик и скрипач стояли на прежних местах. Старик, как и утром, бормотал все те же два слова: «Янтарный мундштук… янтарный мундштук». Слепой пиликал свой бойкий танец. Другое играть он, видно, не умел.

Без всякого труда полицай убедился, что в моем письме нет ни одного лживого слова.

- Твое счастье!-сказал Шевчук. - А то бы!.. Пошли к начальнику.

На моей руке часы - подарок начальника полиции. Часы идут не очень хорошо,.потому что они старые. Их сняли с руки расстрелянной комсомолки. Заодно расстреляли и ее бабушку, у которой она пряталась. Перед расстрелом е комсомолки сняли часы, а со старухи - крестик серебряный. Часы начальник полиции подарил мне, а крестик повесил на шею своей маленькой дочери.

Пан начальник приказал мне торчать на базаре, следить, не появится ли Бородач. Еще он приказал сообщать ему лично о всех, кто говорит против нового порядка, против немцев. Он спросил, где я живу, кто мои родители. Я сказал, что я сирота, а живу на базаре, в заброшенной лавчонке. Тогда начальник распорядился, чтобы мне дали деньги на еду, и приказал поместить меня в общежитие к пожарникам.

Начальника полиции еще не было, он являлся в девять часов. Он знал: больше всего на свете немцы ценят аккуратность. И в девять часов - минута в минуту - начальник всегда сидел за своим столом.

А теперь было только восемь. Гусев, не переставая курить вонючие эрзац-сигаретки, нетерпеливо ходил из конца в конец небольшого школьного коридора. Черт возьми! Ему и на этот раз есть что сказать! Не зря его отмечают немцы, не зря платят деньги. После сегодняшней информации его опять чем-нибудь премируют. Только бы не деньгами! На эти немецкие марки ничего не купишь. Марки ему не нужны. Ему нужно другое. Начальник, конечно, согласится…

Допотопные школьные часы зашипели злобным змеиным шипом - они собирались ударить девять раз. Дверь в коридор открылась. Увидев знакомую фигуру начальника, Гусев поспешно швырнул в плевательницу недокуренную сигаретку.

- К вам я, пан начальник. Серьезное дело. Секретное.

Начальник, не останавливаясь, молча мотнул головой в сторону своего кабинета.

Они вошли в комнату.

- Говори свои секреты, - начальник вытащил из папки лист бумаги и обмакнул перо в чернильницу.- Говори, пан Гусев, рассказывай.

- Хочу сигнализировать… - приглушенным голосом начал Гусев. - Насчет мальчишки…

- Какого мальчишки?

- Колпаков ему фамилия. Андрей Колпаков…

Начальник насторожился.

- Откуда его знаешь? - Левый глаз начальника уперся в дверную ручку, и Гусев понял, что начальник смотрит на него в упор.

- По Дому пионеров знаю. В моем кружке был.

- В каком таком кружке?

- Киномехаников.

- Ну и что?

- Я думал, он тягу дал с большевиками, а вчера смотрю - он по базару шастает…

- А чего ему бежать с красными, этому Колпакову? Он что, еврей или комсомолец?

- А то, что он перед самой войной заявление подавал в комсомол. И в том заявлении клялся, что готов жизнь свою отдать, если того потребует Советская Родина. Я то заявление своими глазами читал, пан начальник.

- Не брешешь?

- Обижаете, пан начальник. Сами знаете, моя информация завсегда в точку.

- Это верно. - Начальник вытер полосатым платком вспотевшую шею. Он еще не знал, как реагировать на донос Гусева. Конечно, заявление в комсомол - это улика. Но, с другой стороны, разве не подтвердился донос мальчишки о партизане, который баламутит народ на базаре? Тут спешить нельзя, следует сначала разобраться…

- Еще чего скажешь? - спросил начальник.

- Следить за ним надо. Глаз не спускать. Через него мы на след можем напасть…

- На какой след?

- Облысеть мне на этом месте, если он не связан с красными бандюгами! Ноздрей чую - связан!

Про лысину Гусев ляпнул, не подумав. На сверкающей слоновой костью голове начальника не было ни единого волоса.

- Все изложил? - начальник поднялся со стула. Теперь Гусев уже не понимал, куда смотрит начальник- на него или на дверь. Больше походило, что на дверь.

Собравшись с духом, Гусев сказал:

- Просьба у меня к вам, пан начальник…

- Излагай ..

- Возьмите меня на службу. В полицию. От меня польза будет. Ей-бо! Не пожалеете!

- Ступай. Подумаю.

Теперь Гусев не сомневался: пан начальник смотрел на дверь.

Оставшись один, начальник провел пухлой рукой по лысине и задумался. Действительно, с этим мальчишкой не все гладко. Сколько времени прошло, а толку никакого. Бородача не нашел. Ни о ком ничего не сообщает. Шастает целыми днями. А где? Никто не знает! В комсомол рвался. Не может ему быть полного доверия. Надо следить за ним. Только чтобы аккуратно. Может, и верно наведет на след…

… Снова я бродил по базару все утро, но Бородача, конечно, не встретил. Тогда я пошел в городской клуб. Раньше это был клуб имени Октябрьской революции, а теперь его сделали клубом для немецких офицеров. Я пошел в этот клуб, чтобы повидать киномеханика Трофима Семеновича Гусева. До войны он вел у нас в Доме пионеров кружок. Я в том кружке считался самым первым и несколько раз самостоятельно крутил для ребят картины.

Когда пришли немцы, Гусева арестовали. На первом же допросе он сказал, где скрывается директор Дома пионеров. Директор был коммунист, его повесили, а Гусева выпустили из гестапо. Не зря выпустили. Потому что вскоре, он заметил на улице знакомую комсомолку, пошел за ней следом и узнал, у кого она прячется. Часы этой комсомолки теперь на моей руке…

Я застал Трофима Семеновича в его кинобудке. Он наматывал на бобину кинопленку. Я поздоровался, а он вместо приветствия сказал:

- Интересное кино вечером будет. «Дранг нах ост! - Путь на Восток» называется.

- Вот бы посмотреть! - вздохнул я.

Он даже засмеялся:

- За малым дело: стань немецким офицером и смотри, сколько хочешь!

Я тоже засмеялся. А потом стал свертывать цигарку из махорки. Раньше я никогда не курил - и у меня получилась очень большая и неуклюжая закрутка.

- Откуда табачок? - спросил Гусев. - Опротивели мне сигаретки. Ни вкуса, ни крепости!

- Тетка продает у входа в клуб. Махра - первый сорт!

- Ну да? Сиди, я зараз!

Он бросился вниз, а я остался в будке один…

Гусев вернулся злой. Торговки внизу не оказалось.

- Ладно, - сжалился я. - Будет вам табак…

Я отсыпал ему махры закруток на пять и ушел…

Шевчук, как всегда, сидел в дежурке. Я доложил, что того Бородача пока что не обнаружил, но заметил подозрительное в кинобудке: когда я вошел к Гусеву, он быстро сунул за кресло какую-то бумагу. При этом Гусев побледнел и у него тряслись руки.

- Тут дело нечисто, - сказал я.

Шевчук подергал свои жиденькие усы и обозвал меня дурнем: Гусев человек проверенный. Ему даже разрешено носить огнестрельное оружие, потому что на его жизнь уже раз покушались подпольщики.

Но все-таки Шевчук доложил о моих словах пану начальнику. Пан начальник тоже сказал, что я дурень.

- В комсомоле состоял? - неожиданно спросил он меня.

- Заявление подавал, - признался я. - Заставили.

- Кто заставил?

- Директор детдома. Грозил, что выгонит на улицу, если не подам…

- Ладно, - сказал начальник, тяжело дыша. - Об этом разговор впереди. Завтра мы проверим, какой ты есть сыщик. Проверим, - зловеще повторил он, и зрачки его юркнули в переносицу.