— Олежек, — растягивая в улыбке большой прокуренный рот, обрадовался прохожий. — Вот ведь встреча!

— Здорово, Яковлев, — как можно веселей отвечал Булыков, — давненько, давненько я тебя не видел. Как жизнь молодая? Куда пропал? Отчего не зайдешь, не позвонишь?

— Некогда, — просто отвечал Яковлев. — Дела все. Дела.

«Это ж какие у тебя дела?» — подумал Булыков, пожимая твердую руку сокурсника и вовсю стараясь придать своему лицу выражение дружеской оживленности.

— Знаешь, — сказал Яковлев, — я сейчас эксперименты провожу. Из автохозяйства иду, тут рядом. Там у них главный инженер в подлинном смысле слова новатор! Сейчас хотим эксперимент перевести в повседневную практику.

«Еще один рационализатор», — почему-то со злостью подумал Булыков. Небось в карбюраторе одну гайку заменяли и теперь смотрят и друг перед дружкой делают вид, что понимают нечто, над чем другие безуспешно ломают голову.

— Что ж вы там замышляете? — пряча взгляд в сторону, скороговоркой поинтересовался Булыков, чтоб на этом закруглить беседу, хлопнуть друга Витасика по плечу и продолжать движение в заданном направлении. — Революцию в автотранспорте готовите? Бунт машин и шоферов?

— Бунт не бунт, но последствия видятся большие.

Последствия. Провинциальная потребность произносить высокие слова! Ну-ну… Последствия. Уже пора было сказать: «Желаю успеха». Какая-то подспудная неловкость возникала, да и на тротуаре они стояли в узком месте у мастерской по ремонту пишущих машинок, мешая прохожим.

— Топливо меняем, — весело сказал Яковлев. — У нас вместо бензина — водород.

— Это как понимать?

— Буквально. Акт о проведенных испытаниях имеем.

Яковлев пошевелил портфелем.

— Ну вы даете! — сказал Булыков.

Нет, задерживаться надолго не входило в его планы! Стоять на улице с кудлатым чудаком и с серьезным видом беседовать о делах научных — что может быть смешней? Нелепей даже. Он уже должен был приближаться к Наташиному дому. Там, на углу, криво стояла телефонная будка, он всегда звонил оттуда. «Привет, солнышко, с гитарой и в шляпе я здесь на углу». Он две копейки одной монеткой приготовил, положил в пиджак, в набедренный карман рядом с японской забавной штучкой, — белым колечком с круглой жемчужиной, которую он собирался подарить Наташе, и еще в Токио, в отеле, укладывая вещи, отложил в сторону, чтоб Ленка не увидела и не возникло бы лишних разговоров — что такое? кому? — когда она с детьми начнут терзать его багаж, рассматривая, что же привез наш милый папочка.

Странное дело, но Яковлева ничуть не смущало, что рядом с Булыковым выглядит он нелепо, смешно. Он не замечал его костюма, изящно завязанного галстука, брючного ремня с перламутровой пряжкой, шелковых белых носков, зеркальных башмаков. Он забыл, что Булыков доктор наук, диссертацию написал, защитил, Булыков с некоторых пор заведует лабораторией, член ученого совета, специалист, елки-палки, если и не с мировым именем, то все-таки известный. А ты кто, Витасик? Ты хоть объективно можешь себе оценку дать, соразмерить масштабы, признать, что жизнь не сложилась? Пока. Ладно, потом тебе повезет, и если ты этого хочешь — учись! Смотри на некоторых. Я не требую холуйства, но уважай… Признай, что я кое-чего добился. А ты стоишь, улыбаешься во весь рот. Улыбку спрячь, чучело гороховое!

— Значит, вы испытания провели?

— Испытательный пробег, — уточнил Яковлев. — В общем, все удачно, но знаешь, большего хочется, Олежек. Пока это у нас самодеятельность.

— Идем! — сказал Булыков и решительно взял Яковлева за локоть. — Идем, поговорим. Надо!

Через десять минут они сидели в полумраке кафе Дома архитектора. Булыков был завсегдатаем этого учреждения, лицо его примелькалось, и дежурные пропускали молодого доктора наук, видимо, принимая его за преуспевающего архитектора. Он говорил раскатистым своим баритоном: «Добрый вам день». Или: «Добрый вам вечер». Ему улыбались и пропускали.

Яковлев сидел, положив локти на стол и, вертя головой, осматривал помещение. Булыков взял заливного мяса, салат, набрал бутербродов. Ему совсем не хотелось есть, но он был уверен, что Яковлев голоден.

— Ешь, — сказал Булыков. — Жуй давай.

— Я не хочу, — сказал Яковлев.

— Это еще почему? Давай не капризничай. Пей кофе — тонизирует.

— Кофе выпью. Ты прямо как моя жена. Она тоже — ешь да ешь! Спасибо. А мяса не хочу, я тут сыроеденьем начал было заниматься, разумная вещь, Олег, но трудно выдерживается в наших условиях: дома надо сидеть. Ешь морковку, капусту, чувствовать себя будешь прекрасно, голова светлая. Но тогда дома надо сидеть, понимая, какая незадача! Или с собой еду таскать в портфеле.

— Ладно, это все от лукавого, давай про ваши испытания, — поторопил Булыков и с грустью подумал, что Наташа сейчас, одетая, надушенная, ходит по комнате, нетерпеливо поглядывает на часы. Ученик уже давно ушел, Артемон спит, тихо потявкивая во сне, на лестнице чьи-то шаги, и опять не Олег. Может, случилось что, думает она и нервничает.

Яковлев полез под стол, расстегнул свой портфель, вытащил папку с тесемочными завязочками. «Нет, он меня убить хочет!» — подумал Булыков, — принялся сортировать бумаги, чтоб начать по порядку, и, едва войдя в курс дела, едва поняв, о чем идет речь, Олег Николаевич забыл, что опаздывает и совсем недавно были у него другие планы, а Наташа ждет и, наверное, сейчас звонит по всем телефонам, выясняя, не случилось ли с ним чего. Нервная она, конечно. Нервная.

— Собственно, у нас рассматриваются три направления: водородное топливо, топливная аппаратура и вот турбодетандер, который бы можно было установить на какое-то шасси, брать водород из воздуха и за счет скрытой в нем энергии обеспечивать движение. Скажем так.

— Это что, вечный двигатель у вас, что ли?

— Зачем же? Энергия берется со стороны, причем практически в любых количествах. Вот смотри, это я материалы к авторскому свидетельству подготовил. Идею защитить надо. Не в этом дело, разумеется, но и в этом тоже. Мы решаем одну из основных проблем. А может, важнейшую.

— Фантастика!

— Транспорт, Олег, это буквально и фигурально область, без которой нет движения.

«Любопытно. И что же вкладывает в это понятие наш косматый друг», — снисходительно подумал Булыков.

Яковлев между тем, откинувшись на спинку стула, вытянул свои длинные ноги, обутые в коричневый кожзаменитель, улыбался легко, безмятежно. И самое удивительное состояло еще и в том, что он ничего не скрывал! Булыков рассматривал фотографии каких-то непонятных конструкций, грузовиков с газовыми баллонами вместо бензиновых баков, разворачивал сводные таблицы с бесконечными колонками цифр..

— Мне бы второй цикл закончить, а там все ясно будет. Меня дома за чернокнижника какого-то считают, за алхимика, честное слово. Соседи косо глядят.

— Трудно?

— Нелегко. Но интересно, знаешь, у меня жена — тетка мировая, другая бы не вытерпела, а она верит. Она — подруга, и мне с ней легко. Я тебя познакомлю.

— Слушай, Виталька, иди ко мне! Я тему через ученый совет проведу, вставлю в перспективный план, и начнем. Защитишься. Мощное КБ подключим, общественность взбудоражим, нелишнее совсем, три твоих направления сохраним… Три в одном, это ты хорошо разделил.

Яковлев глотнул кофе, улыбнулся.

— Пустое, Олег. Во имя чего и с какой стати я, инженер, начну ломать комедию, кому-то доказывать, что я из себя ученый — кандидат, доктор? Я инженер, я конструктор и этим горжусь. У нас с научными званиями, в инженерной нашей сфере, считаю, не все нормально. Ты на меня не сердись. Ты делом занимаешься, я знаю, — сказал Яковлев, и эта скромная похвала была приятна настолько, что Булыков потупился. Чудеса, и только! — Ну, согласись, во имя чего классный инженер должен доказывать своим коллегам свою классность? Защищаться от кого, от чего? Обеспечивать себе безбедную старость? Просто почетную приставку к имени? Так ведь уже и непочетную, все всё понимают. Знаешь, чтоб другие тебя уважали, надо, чтоб ты сам себя уважал. У меня приятель есть, доцент один, Горкин, слышал? Так вот ты с ним на эту тему поговори. Очень, я скажу, толково выступает. Дело, кричит, надо двигать, а не степени получать. Я этому завету и следую, мне время некогда терять.