— Я не очень разглядывал, так как был зол и сразу же отпустил его.

— Ты все же еще разок поговори с ним. Знаешь, какая горячая эта молодежь! Если им что не понравится, так они заупрямятся, и все.

Я и сам думал, что спустя некоторое время поговорю еще раз с лейтенантом, но в те дни на меня навалилось столько дел, что было не до беседы. Когда я наконец немного освободился, то ЧП уже произошло.

Однажды вечером ко мне на квартиру пришел один из офицеров и сказал:

— С Секерешем просто невозможно сладить: сидит в корчме и всех задирает! Сходи к нему и приведи его в чувство.

Когда я пришел в корчму, Секереш уже собирался идти домой. Все его дружки давно уже ушли, оставив его одного. Он стоял, прислонившись к стене. Узнав меня, он попытался одернуть френч и поздоровался.

— Пойдемте со мной! — сказал я строго.

Офицер без всяких возражений повиновался. Пьяным он уже не был, и от молодецкого задора не осталось и следа.

Я, собственно, потому и приказал ему идти со мной, так как не знал, что мне с ним теперь делать. Сначала я хотел арестовать его и посадить на гауптвахту, но тут же передумал, решив, что его, пожалуй, пока не следует еще раз наказывать. Да и как? Может, снова попробовать поговорить? А может быть, просить командование перевести его в другую часть или предложить демобилизоваться?

— Что с вами? — начал я. — Вы что, совсем рассудок потеряли?

Он ничего не ответил.

— Как вы думаете, какой конец вас ожидает при таком образе жизни?

Он и теперь не ответил.

— Где вы работали до армии?

— Я металлист, — пробормотал он.

— Вы и тогда так же жили?

Секереш молчал.

Я начал говорить ему, до чего можно докатиться при таком поведении, приводил примеры. Попробовал нарисовать ему картину его будущего. Сказал, что считаю его способным офицером, но если он немедленно не изменит своего поведения, то ничего хорошего ему ждать не придется.

Когда мы расставались, он пробормотал нечто похожее на обещание бросить такую жизнь, так как она и ему самому не нравится. Я не очень поверил Секерешу, так как по его тону почувствовал, что он говорит не от души.

Прошло всего несколько дней, и мне сообщили о том, что Секереш снова устроил скандал в пивнушке.

Я сразу же пошел к секретарю парткома и попросил его:

— Избавьте вы меня от этого Секереша.

Гараи взял меня за руку и сказал:

— Не спеши так. Не забудь, что Секереш молод, ему всего двадцать два исполнилось.

Немного помолчав, секретарь задал мне вопрос:

— А знаешь, почему он ударился в загул?

— Потому, что он такой по натуре, — ответил я, не зная, что можно было в тот момент сказать. Однако вопрос секретаря парткома озадачил меня.

Слова Гараи не выходили у меня из головы. Я объявил лейтенанту выговор, но, признаюсь, чувствовал какую-то неловкость. Из года в год, из месяца в месяц я говорил своим командирам взводов и отделений о том, что, прежде чем составить о человеке окончательное мнение, они должны хорошенько узнать этого человека, понять его. А сам-то я даже толком не знал, как лейтенант Секереш вступил на столь скользкий путь.

Я оказался в странном положении: мой подчиненный чуть ли не ежедневно скандалил, а я, вместо того чтобы принять решение, корил за его поведение самого себя.

Спустя некоторое время я пригласил молодого офицера к себе.

— Вы помните, — начал я прямо, — что вы мне обещали в прошлый раз?

— Да.

— Хотите демобилизоваться?

Секереш вздрогнул, и лицо его залилось краской. Он быстро ответил:

— Нет! Я хочу остаться военным!

— Это при таком-то поведении! Скажите мне откровенно: если бы вы были на моем месте, то стали бы вы такое терпеть или нет?

Я сел, предложив сесть и лейтенанту.

— Говорите откровенно, может, я смогу помочь вам, — приободрил я офицера.

— Тяжелая это история, товарищ капитан, — начал Секереш печально. — Была у меня девушка. Я ей так верил. Ухаживал за ней два года и думал, что она тоже меня любит. Мы часто встречались, вместе ходили в кино, в театр. Я думал и надеялся, что после выпуска мы поженимся… И вот я получил назначение сюда, в это село. Мы вместе ужинали в тот вечер, и я с радостью сообщил ей о моем назначении. Она же скривила рот и сказала: «Уж не хочешь ли ты и меня затащить в свою пыльную деревню?» Я ей ответил: «Если ты меня любишь, то поедешь со мной». — Секереш замолчал, затем сказал: — Товарищ капитан, не стоит дальше рассказывать эту скучную историю. Она в наши дни отнюдь не редкость.

— Нет-нет, продолжайте, — попросил я.

— Тогда мы поссорились, однако перед самым моим отъездом сюда снова помирились. Я все же думал, что она меня любит. Несколько дней назад я получил письмо, в котором она пишет, чтобы я забыл ее, так как она хочет выйти замуж за человека, который способен создать для нее хорошие условия.

Секереш говорил искренне, чувствовалось, что он по-настоящему любит эту девушку, хочет создать семью.

Чем дальше я слушал рассказ офицера, тем больше чувствовал свою вину. Командование поручило мне этого молодого парня, а я вел себя с ним как с бывалым, опытным человеком. Отдавал приказы и требовал их выполнения. А когда он оступился, наложил на него взыскание. Я видел в нем только подчиненного, командира взвода, забыв о том, что он прежде всего живой человек.

В тот день мы долго говорили. Я пообещал ему забыть о его прошлом, если он перестанет пить.

На этот раз Секереш, как мне показалось, принял твердое решение. У него полегчало на душе после откровенного разговора со мною.

Я изложил ему свою точку зрения на любовь и сказал, что девушка, которая после двухлетнего знакомства так легко расстается с мужчиной, по-видимому, не любит его по-настоящему, а просто хочет выйти замуж по расчету.

Прошло несколько недель. Однажды, когда я разговаривал с секретарем парткома, в канцелярию вошел Секереш и попросил у меня разрешения съездить в соседнее село.

— Когда свадьба? — в шутку спросил я его.

— На рождество поженимся.

Когда Секереш ушел, я сказал секретарю:

— Нужно будет поинтересоваться его девушкой. Мне бы не хотелось, чтобы он снова разочаровался.

— Успокойся, сейчас он на верном пути, — улыбнулся секретарь. — Я уже познакомился и с девушкой, и с ее родителями. Очень хорошие люди. Девушка только что окончила гимназию и очень его любит.

Гараи хитро подмигнул мне, а мне было досадно, что он больше знает о моих подчиненных, чем я сам. Я тут же сказал ему об этом, на что он ответил:

— Секретарь парткома тоже должен оказывать помощь молодым офицерам…

Сейчас я спокойно могу рассказывать вам о Секереше. Он женился, у него родился сынишка, которому сейчас несколько недель. Парнишка здоровый, растет не по дням, а по часам. Иногда Секереш со всем семейством заходит ко мне в гости. Случается, мы так посмотрим друг другу в глаза, что я сразу же понимаю: в этот миг мы оба подумали о тех бурных днях.

НА КОНФЕРЕНЦИИ

С рядовым Лайошем Домбради я познакомился тогда, когда мы ехали на конференцию отличников учебы, в число которых вошло несколько молодых солдат. Комсомольская организация дивизии делегировала на конференцию и Домбради. Я этого парня лично не знал. Слышал, что он из простой крестьянской семьи и уже успел отличиться трудолюбием. У нас он стал автоматчиком.

Я решил познакомиться с парнем поближе, додумав, что раз солдаты выбрали его делегатом, то, значит, было за что.

Правда, в пути нам поговорить не удалось, так как командир полка, ехавший в этой же машине, всю дорогу молчал.

Во время первого перерыва я подошел к Домбради, который скромно стоял в углу фойе вместе с нашими новичками. От меня не ускользнуло, что парень бросал быстрые взгляды на стол, где стояло большое блюдо с аппетитными румяными колобками. Офицеры, сержанты и старослужащие солдаты подходили и брали колобочки, а новички, стесняясь подойти, лишь глотали слюнки.