— Да, некрасивая история, — печально произнес Шевелла.

— Хоть и не нарочно, но человека убил, — добавил Кардош.

— Если кому из вас когда-нибудь придется сесть за руль машины, запомните, как тут метко заметил товарищ Беркеш, что с правилами движения нельзя шутить, — строго официально сказал Хаваш.

— Да, конечно, — подтвердил Беркеш.

— Об этом печальном случае должен знать каждый армейский шофер, — заметил Кардош.

— У нас в части об этом всем известно, но нужно не просто знать, а сделать для себя соответствующие выводы, — поучал солдат Хаваш.

— Разумеется, нужно, — снова поддержал ефрейтора Беркеш. — Гали в свое время тоже рассказывали о подобных случаях. Больше того, в части нам даже специальный фильм показывали. А перед каждым рейсом предупреждали: «Товарищи, будьте внимательны! Строго соблюдайте правила движения!» Порой нас такие напоминания даже раздражали. Мы подчас думали: и зачем только каждый день твердить одно и то же, а иногда даже по три раза на день, когда достаточно сказать один раз, и все. «Фери! — говорил мне Гали во время свидания. — Скажи всем нашим ребятам, чтобы они не пропускали мимо ушей того, что им говорят. Очень плохо сидеть в тюрьме, не человеческое это занятие. Но еще хуже, когда тебя постоянно, ежеминутно мучит совесть. Лежишь ночью на нарах, не спишь, а в голове все одна мысль: как же это я такое сделал? Плакать хочется, а не можешь, а горло так и сожмет, и сожмет, словно тебя душит кто. Я только один раз и плакал, когда ко мне на свидание приехала невеста. «Послушай, Шани, — сказала она мне, — а ведь ты заикаться стал». Я только тогда и сам заметил, что не могу свободно, как прежде, говорить, а все как-то спотыкаюсь. Я теперь уже не тот, каким был до этого случая. Я теперь осужденный, который отбывает наказание за свое преступление. Но страдать приходится не только мне. Из-за меня мама слегла в постель. Невеста тоже очень переживает. Ведь мы с ней хотели в том году пожениться. Ждет она меня, хотя и страдает сильно. Она никому не говорит, что жених ее в тюрьме сидит: стыдно сказать. А ждать еще четыре с половиной года…»

Стало так тихо, что было слышно дыхание солдата.

Когда новобранцы вернулись из парка, Хаваш подробно рассказал мне о том, что делали там они и как себя вели. Возможно, он хотел убедить меня в том, что этот день для них не прошел напрасно, так как ребята поняли, если и не на всю жизнь, то хотя бы на какое-то время, что никому из них не позволено безнаказанно нарушать установленные в армии правила.

Дни шли за днями, и новички постепенно вживались в армейскую жизнь, хотя я и не знаю, насколько она им нравилась. Я, разумеется, наблюдал за ними и старался найти ответ на этот вопрос.

Когда новобранцы впервые шли по плацу в штатской одежде, каждый из них выглядел по-своему, и не только фасон одежды, но даже движения и походка у каждого были свои. Когда же всех их переодели в армейскую форму, все они в какой-то степени стали похожими друг на друга. Я знаю, что так только кажется на первый взгляд. Одинаковая короткая стрижка и форма усиливают это впечатление. И вот теперь мне следовало начать воспитание этих одетых в армейскую форму молодых парней.

Об истории с Лукачем я уже говорил. Этот инцидент оставил в моей душе глубокий, неизгладимый след. Я все еще сердился на него, но одновременно и жалел, так как знал, что он не мерзавец. Разумеется, хорошо, что случай этот произошел в мирное, а не в военное время, так как тогда было бы не до жалости. Сейчас же можно все как следует взвесить, а из случая с ним нужно и для себя сделать выводы.

В дирекцию шахты и в полицию мы послали официальные письма, в которых просили местные власти оградить молодых людей от пагубного влияния Дялокаи.

Командир батальона согласился с моим предложением не рубить сплеча, а посмотреть, как Лукач будет вести себя дальше. Мужчины, как правило, из-за женщин совершают массу ошибок. Лукач и совершил такую ошибку, глупую и случайную. Он влюблен в молодую жену и не без причины ревнует ее. Он сам говорил, что жена угрожала бросить его.

Мне хотелось сказать ему, что он просто ошибся в выборе невесты. Если один из супругов не дорожит браком, то чего же стоит этот брак? Однако не мог же я приказать Лукачу, чтобы он развелся. Время само все сделает. За два года, пока он служит в армии, много воды утечет, эти-то два года и будут для супругов хорошей проверкой их чувств.

Я решил при первой же возможности познакомиться с женой Лукача, его родителями и друзьями. Очень уж мне хотелось знать, на какой, так сказать, почве можно так быстро испортить хорошего человека.

Хотелось самому во всем разобраться до конца. Самому со всеми познакомиться, с тем чтобы иметь возможность предотвратить новую беду, если она будет назревать. Я, собственно, никого из его родственников не знаю, как не знаю и того, в какой среде прожил свои двадцать лет этот парень. Быть может, среди его близких есть и очень дурные люди, а я обращаюсь с Лукачем как с молодым человеком, у которого безупречная репутация. Я не могу судить о нем на основании его прошлого и потому вынужден ждать, когда он сам «покажет зубки».

В первую же неделю после того, как в роту прибыло пополнение, я внимательно просмотрел документы молодых солдат, но скупые анкетные данные мало что дали.

Мне, да и всем младшим командирам нужно понять каждого солдата. И новичков, и младших командиров прислали ко мне после окончания школы, одних — после военной, других — после гражданской.

Я, в сущности, своих собственных помощников-то как следует не знаю. Инцидент с матрасами — доказательство тому. Именно он и заставил меня задуматься.

Я решил, что прежде всего необходимо воспитывать у моих помощников уважение к слову старшего командира или начальника. И если я приказал, чтобы к прибытию пополнения были набиты матрасы, то это должно быть сделано. Они должны меня понимать с полуслова, иначе какие же они мне помощники. Мне нужны толковые командиры отделений. Именно они почти все время находятся с солдатами, следовательно, в первую очередь они должны показывать пример молодым парням. Да, они сами в первую очередь…

И вот теперь я не знаю, стоит ли мне писать дальше, рассказывать обо всем, но какой-то внутренний голос шепчет мне, что стоит: пусть другие учатся. Однако одновременно другой голос во мне утверждает, что, мол, это не типично, такие случаи почти не встречаются, так как почвы для их появления у нас нет, каждый солдат понимает, что ему можно делать, а чего нельзя. Люди хорошо знают наши законы и с презрением отворачиваются от каждого, кто пытается их обойти. И все же я решил описать все события, происшедшие в моей роте за год, хотя знаю, что найдутся читатели, которые махнут рукой и скажут: «Боже мой, когда все это было-то?»

Командиры взводов все, как один, находились на краткосрочных курсах переподготовки, а я с головой ушел в составление многочисленных планов, изучение документации и тому подобное, короче говоря, с утра и до позднего вечера не выходил из канцелярии штаба батальона.

В роту я попадал, как правило, поздно вечером. Шел по аллейке, обсаженной двумя ровными рядами тополей, погруженный в размышления о будущей учебе солдат, о сколачивании дружного боевого коллектива.

Свежий ноябрьский ветер шевелил голые ветки деревьев. Вдруг где-то на третьем этаже громко хлопнуло окно, а вслед за этим на асфальт тротуара посыпались осколки стекла.

Сразу же передо мной выросла фигура дежурного по роте. Лицо у него было растерянное. Я приказал ему узнать, в чем дело. Он быстро ушел.

— Кто разбил стекло? — услышал я из-за двери властный голос дежурного и живо представил себе его строгую физиономию.

— Я просто стоял у окна… — ответил ему тоненький испуганный голосок солдата, — меня кто-то нечаянно толкнул…

Я невольно улыбнулся, в памяти всплыли отдельные картины моей солдатской молодости. Я даже не заметил, как передо мной словно из-под земли появился капитан Вертич, командир артиллерийской батареи.