Перед самым отъездом он пришел ко мне в канцелярию. Он был очень опечален своим откомандированием.

— Я хотел сделать как лучше… — начал он тихо и смущенно, — думал, что так тоже можно… Теперь вижу, что поступил очень плохо. Вчера еще я сердился на вас за то, что вы выгнали меня из роты… прошу вас извинить меня за это. Вы, конечно, правы. Теперь только я понял, что значит быть обиженным… Я их обижал и теперь не имею права, товарищ капитан, просить, чтобы вы не поступали со мной так же…

Я был убежден, что в отношении Никоша поступил абсолютно правильно, и потому не собирался долго беседовать с ним.

Никош, нахмурив брови и печально посмотрев на меня, сказал:

— Младший сержант Сабо был, конечно, не прав… Теперь я уже понял… но поздно.

— Какой еще Сабо? Какое он имеет отношение к вашему проступку?

Никош был уже у двери, но остановился и повернулся ко мне.

— Он был моим командиром отделения в школе младших командиров.

— Вы хотите сказать, что от него вы и научились подобным штучкам?

— Да, от него. Я ведь тоже «плавал на лодке» первую неделю… Правда, всего один раз. Стоило Сабо только подмигнуть, как мы уже знали, что нам нужно было делать. Авторитет он себе завоевал.

— Вы боялись его? — спросил я.

— Еще как боялись! — признался Никош. — Свободно мы дышали только тогда, когда уходили в увольнение.

— И вы решили завоевать себе такой же «авторитет»?

— Не совсем такой. Просто я хотел, чтобы новобранцы поняли, что приказ — это приказ и его нужно выполнять даже тогда, когда он кажется унизительным. Я хотел доказать, что в отделении я полновластный командир.

— Вы же знали, что не имеете права отдавать подобные приказы!

— Я хотел сделать как лучше.

— И потому измывались над солдатами? А вам известно, что за подобное поведение вас можно отдать под суд военного трибунала?

— Теперь известно.

В тот момент Никош напоминал мне подбитую птицу. Вид у него был довольно несчастный. И мне опять стало жаль его. Я понял, что на этот путь его завел плохой пример, который подал ему в прошлом году младший сержант Сабо, командир отделения.

Мы долго молчали, после чего я сказал:

— Неужели все терпели, что он так обращался с вами?

— Начальство об этом ничего не знало, — тихо ответил ефрейтор. — А наше отделение считалось в школе самым дисциплинированным, нас то и дело хвалили за наше старание.

— И вы решили, что и другие стерпят грубость, так же как это делали вы?

— Нет, — решительно сказал Никош. — У нас в отделении были ребята, которые говорили, что, став командирами, они будут иначе обращаться с подчиненными, чем Сабо. Наше отделение чуть было не завоевало почетное звание «Лучшее отделение», потому я и думал, что Сабо прав.

— Учась в школе, вы ни разу не дискутировали о методах воспитания солдат? — не без раздражения спросил я, понимая, что Никош и в данный момент имеет довольно смутное представление о нашей системе воспитания.

— Иногда дискутировали. — Никош пожал плечами. — Во время таких споров я всегда следил за выражением лица командира отделения. А он только слушал и усмехался, а иногда коротко говорил, что важен не столько сам процесс, сколько его результат.

Я начинал понимать причину грубости Никоша, который до армии мало учился и потому не мог отнестись критически к тому, чему его учили в школе младших командиров. В школе у младшего сержанта Сабо был авторитет, и Никош слепо подчинялся ему. Следовал его примеру до тех пор, пока не дошел до точки. По-видимому, только сейчас он начал понимать, что путь, на который он вступил, — плохой путь и с него нужно как можно скорее сойти. Однако из моей роты ему все же придется уйти. Возможно, он довольно быстро исправится и станет хорошим командиром отделения, но я не мог допустить, чтобы мои подчиненные снова видели его в роте.

Я попрощался с моим бывшим командиром отделения ефрейтором Никошем. Я посоветовал ему не вешать головы и не опускать рук, а на новом месте службы начать работать по-новому.

Я пожал ему руку, и это было приятно Никошу: он, собственно, затем и пришел ко мне, чтобы услышать из моих уст хоть какое-нибудь утешение.

Когда он ушел, я решил связаться с его новым командиром и посоветовать тому, чтобы принял его строго и, доверяя, все же держал под постоянным контролем. В новой обстановке Никош может измениться. Человек он молодой, и из него еще не поздно вылепить настоящего командира.

Ошибается не только солдат, офицер тоже может ошибаться. А молодые люди иногда могут совершать неожиданные и легкомысленные поступки.

В канцелярию вошел лейтенант Секереш и принес на утверждение план-конспект занятий. Когда я, подписав план, отдал его, лейтенант спросил:

— Ушел?

Я, зная, о ком он спрашивает, молча кивнул.

— Жаль парня, — вздохнул офицер. — Из него бы вышел неплохой командир отделения.

Наши взгляды встретились. Поймав мой взгляд, лейтенант отвел глаза и попросил разрешения идти.

Мы без слов поняли друг друга и в тот момент думали об одном и том же. Об одном молодом офицере, которому в прошлом году часто приходилось стоять передо мной, опустив голову. И его судьба висела тогда на волоске.

Все, что случилось тогда с тем офицером, теперь навсегда кануло в прошлое. Теперь Секереш (а это был он) — хороший офицер и опытный командир взвода.

Но пришел он к этому далеко не ровным путем…

Ко мне в роту Секереш попал два года назад прямо из офицерского училища. Он мне сразу же понравился. Я почему-то подумал, что он довольно быстро найдет свое место и мне не придется с ним возиться. Вкратце я рассказал ему о тех требованиях, которые я предъявляю к офицерам, и представил его личному составу.

В тот год к нам в полк пришли молодые офицеры — выпускники училища. Секереша назначили командиром первого взвода.

Однажды вечером я допоздна засиделся в ротной канцелярии. Неожиданно ко мне вошел капитан Гараи, секретарь партийного комитета полка. Едва успев прикрыть за собой дверь, он взволнованно сказал:

— Беда случилась! Не знаю, заметил ты или нет, но это нужно вовремя поправить. Дело в том, что твои молодые офицеры по ночам ходят развлекаться, а Секереш вчера устроил скандал в корчме.

Я в изумлении уставился на секретаря, так как ничего подобного я, разумеется, не ожидал.

Сам я с утра до ночи работал ради того, чтобы в роте все было в порядке. Когда раздавался сигнал «Подъем», я уже стоял в дверях солдатской спальни, наблюдая за тем, как солдаты поднимаются. Нередко присутствовал и на отбое. Помогал во всем младшим командирам, учил и воспитывал их, вникал в их повседневную работу и имел довольно смутное представление о злачных местах, существовавших в том большом, скорее, похожем на город селе.

Секретарь парткома посоветовал мне поговорить с молодым офицером.

— Как-нибудь сам загляни в пивной подвальчик, туда ходит много народу. Бывает там и твой Секереш. Нужно уже сейчас принять какие-то меры, а то эти вечеринки могут привести к большим неприятностям.

На следующий день я пришел в роту рано и приказал дежурному найти лейтенанта Секереша и передать, чтобы он зашел ко мне.

Время шло, а Секереша все не было. В восемь часов на вопрос, выполнено ли мое приказание, дежурный по роте ответил:

— Лейтенант Секереш в казарму еще не прибыл.

Я послал разыскать офицера, но его не нашли.

Наконец около десяти часов Секереш появился передо мной. Вид у него был не ахти какой молодецкий: лицо мятое, под глазами круги.

— Где вы были до сих пор? — спросил я.

— Спал, — равнодушным тоном ответил он.

— А что же вы делали ночью? Где были? Да вы и сейчас-то не очень крепко стоите на ногах.

Я его как следует пробрал и отпустил. На следующий день секретарь парткома снова зашел ко мне.

— Ну, поговорил с ним? — поинтересовался он.

— Отругал и сделал замечание.

— Думаешь, он от этого другим станет? Как он принял твое замечание?