Первое стихотворение Петрушкина, которое Цензура Инквизиции пропустила, - дав попутно понять ему - что и как нужно писать, - было - "Таракан". Оно-то и принесло ему феноменальный успех - сразу поставив его в ряд первейших поэтов (которые так известны, что не нуждаются в представлении, - из тех, разумеется, которые были допущены, что называется, к Августейшей и Святейшей руке; иными словами - до публикаций и выступлений)...

Вот это стихотворение...

Таракан.

"Когда в вечерней полумгле

писал я образ полускрытый -

из-под бумаги на столе

вдруг появился первый критик.

Он вылез важно, неспеша

(специалиста видно сразу),

и я безмолвно, чуть дыша,

следил за рыжею заразой.

Роняя тень на святость разума...

(К слову сказать, эта фраза и решила судьбу - как стихотворения, так и самого Петрушкина. Инквизиция увидела в этом что-то своё... Справедливости ради, эта фраза стоит того - чтобы повторить её дважды...)...

Роняя тень на святость разума

(бездарный - что он может знать),

он мне давал советы разные, -

что мне писать - что не писать.

Вот дописал страницу прозы я,

и взялся было за стихи;

но эта чучела навозная -

вдруг заявила, мол: "Хи-хи...".

Тут я, поддавшись искушению,

затеял с ним банальный спор...

и докатился к завершению -

что нёс уже конкретный вздор.

"Послушай, мерзкий таракан -

ты низок, чтоб со мною спорить!

Я посажу тебя в стакан -

коль ты меня начнёшь позорить!".

А он, надменно: "Экий псих!

Я не боюсь твоих стаканов!

Пусть я погибну - но других

придут сто тысяч тараканов!"".

Да-а, тут нам добавить нечего. Так суметь угодить - и власти (в лице Инквизиции, - которая постепенно при Павле заняла то место, которое при династии Антигонов занимала Академия), и её оппозиции (в лице всех инакомыслящих и инакочувствующих (инаковерующих)), - мог только гений лёгкого жанра. Инквизиция видела в таракане - своих злейших врагов; а себя - в роли автора-творца. Творцы же, участь которых ещё не была решена Инквизицией, наоборот, утешались сравнением её самой с полчищем тараканов. Но для них это было слабым утешением - так как один таракан, в случае своей смерти, грозился привести за собой сто тысяч других тараканов... У многих из тех, кто попытался представить себе нынешнюю Инквизицию - умноженную на сто тысяч, - в одну ночь пропали всякие сомнения, и они наутро пошли принимать новую веру.

Дуга 107.

Но подлинным триумфом уже всем известного Аристарха Петрушкина (после которого Петрушкин: фактически перестал быть Батюшкиным, оставил место начальника отдела, институт - и перешёл на службу в Инквизицию, в управление цензуры) стало то - что стихотворением было уже только на половину. Другая же его половина больше напоминала церковное нравоучение. Было видно, что Александр Иванович Батюшкин сделал для себя правильные выводы (с точки зрения Инквизиции), - и спор своей совести с Аристархом Петрушкиным - решил в пользу Аристарха Петрушкина. Чтобы это заявление не показалось голословным - в тексте стихотворения, за скобками, мы покажем то, что было в его первоначальной редакции (до его консультаций с Инквизицией о его переходе к ней на службу). Итак...

"Не верь словам!

В них - боль и сожаленье,

сгоранье без Суда (со стыда).

Они порой дают нам

наслажденье -

но лишь в мечтах.

Не верь мечтам!

В них - яд и наважденье,

сгоранье на костре.

(К слову сказать, эта фраза наиболее полно отражала грядущие задачи, стоящие перед Инквизицией; и поэтому была наиболее близка и понятна ей).

Они порой дают нам (приносят нам)

утешенье (прозренье) -

но лишь во сне.

Но верь лишь снам.

В них - образ покаянья,

сгорание стихов (грехов).

Они - ночные злобные (тайные) деянья

твоих грехов (стихов).

И верь грехам (стихам).

В них - правда воскресенья,

сгорание огня.

Они напоминают о спасеньи

при свете дня".

Итак, карьера новообращённого гения Петрушкина была на таком крутом вираже взлёта, который в другие времена привёл бы его к вхождению в мёртвую петлю. Но теперь он уже был опытным пилотом; и на его летательном аппарате теперь, вместо примитивного пропеллера, стояли мощные реактивные двигатели - любовь к славе и любовь к власти. Инквизиция допустила его - и к тому, и к другому, - поставив его у руля всего творческого процесса нового искусства. К двигателям его творчества (усовершенствованным Инквизицией) теперь почти непрерывным потоком поступали: кислород рабской покорности; и горючее образов и идей - всех, хоть сколько-нибудь склонных к творчеству, людей. В камерах сгорания его двигателей они сгорали, выделяя при этом необходимую для его высокого полёта энергию. Но эта энергия была необходима и Инквизиции - в её борьбе с ересью и раскольничеством.

Пшеница, вытесняемая плевелами со своего поля, влачила убогое существование (то-есть, питалась - "чем Бог послал"); а плевелы разрастались и заполняли её место, всё больше набирая силу...

"Его пример - другим наука...". Видя его, неподдающиеся никакому анализу, успехи, Платонов и Белозерский просто тряслись от зависти и вожделения. Их "арестант Петрушкин" (как они называли его в своём огуречно-водочном междусобойчике), которого задача была подбрасывать дрова в печку их предприимчивости - вдруг возомнил себя (правда, не без их помощи) Аристархом Петрушкиным (почти - Александром Пушкиным), и разгорелся сам (и как! - огонь почти достигал до небес, а дымом заволакивало всю видимую окрестность).

Посовещавшись, они стали срочно готовиться к тестированию на своей собственной установке, - проглатывая в день по нескольку десятков религиозных и богословских книг и журналов (нужно было торопиться, - уже ходили слухи - что все, не имеющие титула Святого или священнического дворянства, неминуемо попадут в чистилища или в ад. И лучше было (рассудили они) - если и попасть туда, - то в качестве палачей - нежели в качестве жертв)... Стимул был столь мощным - что результаты не заставили себя долго ждать (в назидание всем лентяям и бездельникам, которые балластом висели на крыльях новой власти и новой веры). Владимир Александрович получил 7 баллов (то-есть, потомственную талантливость (или потомственную праведность - в новом исчислении) в области экспертизы религиозных и богословских разработок; и был принят в структуру государственного планирования директором (в сане личного священника) какого-то Научно-Консультационного Центра при Святой Инквизиции (взяв с собой почти всех своих сотрудников по прежнему институту (из тех, кто набрал в этой же области не более 7 баллов), кроме Марфы); а Анатолий Романович, получивший 6 баллов в области прогнозирования почти всех будущих религиозных открытий и богословских разработок, определился к Владимиру Александровичу главным религиозным и богословским консультантом (в сане личного дьякона).

Что же касается бывшей секретарши Марфы (а ныне - графини Стоуэн), - то она, став полноправной женой графа Стоуэна и вскоре овдовев, но оказавшись заботливой матерью троих конгрессменов (один из которых с её помощью вскоре стал спикером Парламента, и даже подумывал о выдвижении своей кандидатуры на пост Президента) - решила остаться в Американской Душе навсегда... (Истинно говорил Иисус Христос: "Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом - а одно только нужно. Мария же избрала благую часть - которая не отнимется у неё")...