_ Никто из учеников не любил своего Учителя, _ еле слышно проговорила Магдалина. _ Иначе они, не задумываясь, отдали бы за Него жизнь.

_ Правильно ты сказала, _ ответил Иисус. _ Не может злой человек любить. Ибо, зло есть страх ненависти перед Любовью. Боящийся - недостоин Любви, - ибо, ненавидит Истину и любит ложь... А ведь Этот Человек затем и пришёл, - чтобы Любовью своей послужить Истине; и дать пример этого служения другим. Ибо, только в Любви человек познаёт Истину; и только в Истине человек обретает жизнь вечную... полную Любви к Богу... А теперь - иди, и твори добро. И Бог благословит тебя на любовь к Истине... _ потом, подумав, добавил. _ Теперь же Бог благословляет меня... _ и, отойдя от неё, едва слышно прошептал, обращаясь к Богу.

_ Отец мой! да будет воля Твоя на мне и на тех, кого я люблю и за кого я отдаю жизнь свою... Ибо они, как и я - дети Твои, - пожелавшие родиться от Любви и Истины в мире зла - чтобы творить добро.

Дуга 30.

В тот самый момент, когда в крытом саду происходил разговор между Магдалиной и Иисусом (жадно поглощаемый большими ушами в кустах), в кабинете Архелая происходил другой, не менее важный разговор. Выйдя из зала, Архелай, взбешённый ревностью к Магдалине и подозрением к Иисусу, в первый момент хотел броситься назад - и одним ударом своей воли разбить две цепи, крепко вязавшие его независимое могущество, - это его привязанность к Магдалине, соблазнявшей его своей любовью; и его преклонение перед Иисусом, искушавшим его своими истинами. Он хотел изгнать одну и казнить другого, - разом подчинив своей воле - и свои чувства, и свои мысли. Но это был лишь первый порыв его не склонного к анализу рассудка. В следующий же момент его разум, с трудом ещё справлявшийся с необузданными эмоциями своего младшего собрата, дал понять ему его полную несостоятельность в отношении этих двоих. В самом деле, только эти двое могли заставить его чувствовать и мыслить - и значит: жить, в этой безжизненной пустыне безчувственной покорности и безсмысленного невежества... Иными словами, - в противоборстве рассудка и разума - его воля, как исполнитель их противодействующей силы, ещё не пришла к мысли о насилии, но уже ушла от мысли о милосердии. Его внутренняя душевная цельность (предмет гордости его воли), в которой его рассудок занимал преимущественное положение - с появлением в его жизни этих двоих, ломалась на две части, - теряя преимущества рассудка перед набирающим силу разумом.

_ Господин, дворец осаждают толпы неверных... тайно подстрекаемые первосвященником и священниками их храма... _ едва поспевая за широкими шагами владыки, проговорил Иуда. _ Они требуют, чтобы ты их принял.

_ В чём дело! _ раздражённо проорал Архелай, поворачивая к своему кабинету. _ Они ещё что-то смеют требовать! Вместо того, чтобы укреплять мой мир - они ослабляют его своими бредовыми распрями. Мой мир - вот религия; моя власть над миром - вот вера, - которым должны следовать мои верные подданные! И этого хочет Бог. Потому что тот, кто не признаёт моей власти над миром - не признаёт и власти Бога, поставившего меня управлять этим миром, - а значит, тот, кто восстаёт против меня - восстаёт против Бога... Почему не разогнали этих бездельников!? Что это значит? Ты с ними заодно!? _ кричал он, предчувствуя неизбежное. _ Я тебя казню!..

Войдя в кабинет, - который скорее напоминал музей оружия, а ещё более - манеж для турнирных боёв, - Архелай торопливыми шагами прошёл к своему креслу и сел, гордо подбоченясь. Сопровождавшие его почтительно остановились невдалеке, - у черты, отмеченной каналом с водой - метров четырёх шириной, и узким мостиком. Всё это место - от канала с водой и до кресла, где теперь восседал Архелай, - было предназначено для аудиенций. Причём, это место имело одну акустическую особенность, - звуковые волны от разговора беседующих не распространялись вдоль кабинета-зала - а уходили наверх, под срез купола, грандиозно венчавшего этот уникальный кабинет. Этот эффект достигался тремя мерами, - задней глухой, но пористой стеной; высоким, под срез, куполом; и каналом с водой, которая, по желанию, приводилась в движение и, таким образом, плеском волн создавала дополнительную звуковую завесу от второй, прихожей, половины кабинета-зала. Все эти сложные меры предосторожности были вызваны болезненно-острой подозрительностью Архелая, который не доверял полностью никому из слуг - и, тем более: маленьким тесным кабинетам, где можно в любом месте устроить подслушивающие "уши"; тогда как на открытом пространстве невозможно было приблизиться незамеченным.

Усевшись в мягкое кресло, Архелай подозвал к себе своё любимое животное - огромного красавца леопарда, - который по малейшему знаку хозяина спрыгнул со специально для него изготовленного некоего подобия дерева и, потянувшись, как это делают кошки после неподвижного бездействия, медленно обошёл вокруг кресла хозяина и послушно улёгся у его ног. Наклонившись, Архелай с усилием почесал ему за ухом и затем, выпрямившись, уставился полубезсмысленным-полузлобным гипнотическим взглядом на своих приближённых.

_ Ну, что там... _ нервно взмахнул он рукой куда-то в пространство, - подразумевая под словом "там": всё, что теперь не относилось ни к его мыслям, ни к его настроению; что вообще было за пределами его дворца.

Вперёд выступил Иуда, и заговорил.

_ Господин, я не мог быть там, чтобы разогнать их. Многие из них знают меня за ученика Иисуса. Если они увидят меня здесь - это может обострить ситуацию.

_ Не думаю, что они тебя настолько ненавидят. Для них - ты человек, предавший Иисуса; и, следовательно... _ Архелай не договорил и уставился на Авелиуса, командующего Вселенским легионом. Однако, Иуда попытался защититься.

_ Господин, но разве я не выполнил твою волю?

_ Выполнил! _ приходя в ярость, заорал Архелай - так, что его любимец леопард вскочил и, вздыбив шерсть, злобно зарычал в сторону Иуды. _ Выполнил, а теперь убирайся... Вон из дворца! Человек, способный предать своего учителя, способен предать и своего господина.

В этот момент леопард бросился к мостику, сотрясая кабинет-зал своим угрожающим рычанием. Иуда метнулся к двери, так как у него было только несколько секунд, за которые леопард мог настигнуть его. Двое оставшихся, смертельно побледнев, оставались вкопанными - соображая, что гнев леопарда обращён пока не к ним, и только спокойное самообладание и полная неподвижность может спасти их.

На мостике леопард остановился, удовлетворённый своей совершенной победой; и оставался там ещё некоторое время, угрожающе рыча, пока хозяин не подозвал его к себе. И когда леопард опять улёгся у его ног - Архелай продолжил, обращаясь к Авелиусу.

_ Что нужно этим неверным? _ мрачно спросил он.

_ Они требуют Иисуса, господин, _ мужественно выдержав тон и взгляд владыки, проговорил Авелиус. _ Однако, мои люди владеют положением. И если господину будет угодно, они обратят всю эту толпу в бегство.

Архелай на мгновение задумался. В самом деле, одним ударом легионеров Авелиуса можно было на обоих концах обрубить натянувшийся канат утраченной им инициативы, - а именно, напомнить этой зарвавшейся толпе - кто здесь хозяин; и напомнить этому зарвавшемуся пророку - кому он обязан своей жизнью. Но, с другой стороны, если они в таком множестве пришли ко дворцу и продолжают оставаться у его стен, под угрозой расправы, - значит это не толпа - а организованная сила: с лидерами и идеей во главе. И это тем более опасно, - когда эту силу тайно направляют: первосвященник и священники чуждого его власти храма; а их идея - фанатическая вера в чуждого его власти бога, который требует от них принесения в жертву даже своих единоверцев. Но первосвященнику и священникам храма не нужна власть над миром - им нужна власть над душами - поэтому они тайно подстрекают эту силу. А что нужно явным лидерам этой силы? - вот вопрос... (В своих рассуждениях Архелай вдруг почувствовал опасность своей власти (ему вдруг показалось, - что Кто-то, кого он не знал, вошёл в силу, подобную его силе - и претендует на его власть над миром) - и он всерьёз встревожился)...