Изменить стиль страницы

— Простите меня, хозяин, — робко произнес Хорипод. — Я обещаю вам, что ни с кем не буду ссориться. Но мы не можем оставить вас тут одного.

— Одного! — вдруг вспылил Мадхобчондро. — Довольно болтать вздор, Хорипод! Забирай Поритоша и сегодня же отправляйтесь.

Слуга более не смел возражать. Он согнулся перед хозяином в низком поклоне и удалился.

Мадхоб бесконечно счастлив в своем уединении. Под вечер, окончив работу, он выходит из хижины и бродит в задумчивости по краю поля, а порой стоит совсем неподвижно и смотрит вдаль. Как неспешно течет жизнь вокруг него! На далеком лугу пасется стадо коров — они передвигаются совсем медленно, не опасаясь, что у них под ногами вдруг не окажется травы. Вот пробежала лисица, приостановилась и поглядела в его сторону. А каким безмятежным покоем дышат небеса… Прошелестел ветерок, и снова кругом ни звука… Нет здесь ни газет, ни радио с их тревожными новостями; здесь неизвестна кастовая вражда. Все здесь срослось с землей. Все едино — деревья, трава, люди, звери, птицы, насекомые, и ничто не нарушает ритма этого всеобщего единства. Мадхобчондро испытывал полное удовлетворение. Большего ему не надо, но и меньшим он не согласен жить.

Кто видел Мадхобчондро шесть месяцев назад, едва ли узнал бы его. Привыкший с детства к комфорту, теперь он ходил босой, в обветшалой одежде, а то и совсем нагой. Прошлая жизнь с ее искусственным блеском отступила куда-то далеко, и память о ней погасла, как если бы он всегда жил среди этих лесов и полей.

Хорипод уехал. При расставании он дал слово, что, вернувшись в Калькутту, не будет рассказывать о лишениях и трудностях, которые терпит его хозяин. А Поритош отказался уехать. Со слезами на глазах он упросил Мадхоба оставить его еще на некоторое время. Иначе кто же будет доставать ему пищу, носить воду, стирать, прибирать в комнате, готовить обед? Он вырос в доме своего господина и просто не в силах был покинуть его.

Но Мадхоб и не подозревал, что судьба уже занесла руку над Поритошем. Спустя неделю после отъезда Хорипода бедняга внезапно заболел дизентерией и через несколько часов умер.

Это случилось под вечер. Мадхоб сам вырыл могилу и похоронил своего верного слугу. Возвращаясь к себе в хижину, он размышлял о Поритоше и Хориподе, о их неустанных и трогательных заботах о нем. Да, это самые обыкновенные люди, но сколько душевной красоты в их доброте и самоотречении! В этом и его высокая цель — жить для блага других, забыть свое «я» и не страшиться потерь!

Он хотел зажечь лампу, но не знал, есть ли керосин в доме, а искать его в полном мраке было бесполезно. Поэтому в тот вечер он не пытался продолжать работу, а лег на свое убогое ложе и тут же уснул.

Но жизнь готовила ему еще более суровое испытание. Мадхоб и не подозревал, что семя вражды, зароненное столкновением его слуг с крестьянами, уже дало свой росток. Он крепко спал, утомленный событиями дня, а к его жилищу подкрались люди из деревни и подожгли оба домика. Когда он проснулся, все вокруг было охвачено пламенем…

Спустя несколько дней из Калькутты прибыл Хорипод. Он привез с собой старшего сына Мадхоба, его жену Бхогни и двух его приятелей. Они ничего не знали о происшествии и приехали с тем, чтобы уговорить Мадхоба вернуться домой. Взорам прибывших предстала страшная картина: оба дома сгорели дотла, и нигде ни следа Мадхоба и Поритоша. Сомнений не могло быть — они погибли в пламени. Огонь не пощадил ни книг, ни рукописей Мадхоба. Среди золы и пепла прибывшим удалось отыскать лишь несколько обуглившихся вещей, которыми некогда пользовался Мадхоб.

Бхогни проплакала весь день. От окрестных жителей удалось узнать, что пламя занялось в полночь и сразу охватило обе постройки.

Вечером приехавшие отправились восвояси, а спустя два дня сообщение об ужасном событии появилось во всех калькуттских газетах.

Но история Мадхоба на этом не кончается.

Деревенька Гуакхола находилась в восьми крошах от места пожара. Всего десяток хижин, в которых жили мусульмане и шудры[46]. Рядом — небольшая плотина, а с другой стороны — банановая рощица. Урожай в этом году был хороший, и женщины на току просеивали рис, когда в деревню вошел незнакомый человек.

— Какой ты касты? — спросила жена Мойнака, глядя на заросшее бородой лицо незнакомца и на его обгорелую одежду, почти не скрывающую наготы.

— Какой касты может быть баул[47]? — ответил тот.

— Где твой дом?

— Весь божий свет — мой дом.

Мадхобчондро — а это был он — нашел приют в одной из хижин. Спустя немного времени он уже сидел, окруженный гурьбой ребятишек, и рассказывал им сказку о радже, который отправился в лес охотиться на диких слонов, а дети, замирая от ужаса, глядели ему в рот.

— И был в том лесу древний замок Мойданоба, а в замке жила русалка Читролекха. У нее на ногах звенели золотые браслеты…

— Дальше, дальше!

— И жил в том лесу святой отшельник…

Ах, как много сказок знал этот человек! А когда он устал рассказывать, то предложил детям:

— Давайте спляшем все вместе, да так, чтобы все услышали и узнали, как нам здесь весело.

И началась пляска. Никогда еще дети не были так счастливы.

К ним подошел Эмдад.

— Послушай, из-за тебя мы не можем работать.

— Отчего же, брат?

— Вы здесь так веселитесь, что нашим женщинам работа не идет на ум.

Мадхоб засмеялся:

— Раз весело детям, пусть будет весело и их матерям.

Эмдаду понравился такой ответ.

Вскоре пришелец завоевал уважение и любовь всей деревни. Много лет не заживала язва на ноге у старшей дочери Шадата. Мадхоб вылечил девушку. А для Джотирама, давно страдавшего болезнью желудка, он стал готовить особую еду, и тот тоже выздоровел.

Однажды подошел к нему старейшина Хафиз и сказал:

— Послушай, а работать ты умеешь?

— Умею, благодетель. Могу ухаживать за твоими коровами, пасти их, могу и в поле работать.

Старейшина подарил ему одеяло.

Теперь Мадхоб занят целыми днями, но больше всего он любит находиться среди детей. Он учит их грамоте, водит купаться и рассказывает поучительные истории. А вечером он поет песни, которые слагает сам. Поет он так вдохновенно, что слушать его приходят даже жители дальних деревень.

Да, прежний Мадхобчондро сгорел в пламени пожара, но из этого же пламени родился народный певец. И теперь жизнь его полна, богата и прекрасна. Отрешиться от собственности, от общества праздных людей, забыть о себе, жить для блага таких, как Мойнак, Джотирам и Эмдад, — вот в чем истинное счастье! И только теперь его любимые древние творения — Махабхарата, Рамаяна, Сакунтала — раскрылись перед ним во всей их глубине. Великие деяния прошлого воскресли в нехитрых песнях баула.

Сегодня все жители селения собрались на деревенской площади, чтобы послушать его песни. Перед глазами Мадхоба — дружеские, приветливо улыбающиеся лица. Здесь и старейшина Хафиз, и Мойнак с женой, и Шадат с дочерью, и Джотирам, и все милые его сердцу ребятишки.

И, глядя на них, он делает радостное открытие: вечно живое — не в хранилищах пожелтелых рукописей, оно здесь, рядом, в сердцах простых и добрых людей, возродивших его к новой жизни.

Мадхоб начинает свою песнь, и все смолкает вокруг. Пусть где-то в огромном мире грозно нахмурились небеса, пусть мечется над землей злобный вихрь, грозя уничтожить все живое, но сюда, в эту убогую деревушку, затерявшуюся среди лесов и болот, словно снизошел божественный свет, несущий людям радость и умиротворение.

Баул поет, и слезы счастья катятся по его щекам.

Перевод Ф. Юрлова

Муравей

Сильный ветер подул над рекой Дамодор. Огромная черная туча с утра заволокла все небо. И хотя дождь уже давно накрапывал, настоящего ливня еще не было.

вернуться

46

Шудры — члены низших каст у индусов.

вернуться

47

Баул — странствующий певец.