Смена картинки: он упирается в некий круг, выложенный камнями, чуть левее тёмного зева пещеры. Какого-то ритуального назначения? Довольно широкий, метров десять в диаметре… Забитый пришпиленными к земле обгоревшими останками женщин и детей… Невыносимый смрад… Он тупо пялится на это безумие, на проколотых в живот, в шею, на небольшие, скрученные за руки и ноги тельца примерно с него ростом и меньше… Во рте скапливается горькая слюна.

Падает на колени. Долго и мучительно его выворачивает наизнанку. Желчью… Через какое-то время, перестав дёргаться, его немного отпускает, но бешено колотящееся сердце не так просто остановить. Он вновь поднимает туманный взгляд и… наконец-то понимает, что здесь произошло.

Из этого страшного круга нестерпимо смердит колдовством.

Это проклятые уруки! Это их шаманам для заряжения посохов требуются жертвы. Чем больше, тем лучше. Это их поганые лапы осквернили всё здесь…

Ему так плохо, что нет сил встать, поэтому на четвереньках ползёт, огибая препятствия, в которые упирается макушкой. В какой-то момент чувствует, что вымазался — ладони скользкие, будто в жиру, но проверять не хочется, зато это неким образом придаёт резвости. Конечности механически загребают поверхность, в отупевшую голову проникает паника. И вот уже дрожащие колени чуть разгибаются в неимоверном усилии, получив из мозга недвусмысленный и жёсткий приказ — бежать!

Но всё прекращается в мгновенье. Удар — вспышка — потеря сознания. Даже крепкий гоблинский лоб, повстречавшись со скалой в достаточном ускорении, не может уберечь хозяина от потери сознания.

Он очнулся. Определить время отключки невозможно. Тем более, его волновали более насущные вопросы: кто он? где он? что случилось?

Сознание прояснилось достаточно, чтобы дать ответы и нерадостный прогноз (впору было взвыть от перспективы и позавидовать себе безымянному и беспамятному!).

Зовут его Худук. Он изгнанный из племени гоблин, и за это проклят драконом, который распростёр над ним свою безразмерную задницу. Вследствие чего он попал в уничтоженное селение троллей, дабы в полной мере ощутить собственное ничтожество, увидеть смерть в её безжалостной ипостаси, ощутить свою несомненную смертность…

Тьфу ты! От внезапно нахлынувшей злости и жалости к себе он почувствовал неожиданное облегчение. Все беды от дракона, — так говаривал дедушка. Но радости и чудеса от него же, — добавлял через мгновение значительно и уверенно.

Слуха коснулся какой-то звук. Гоблин напряг свои немалые слуховые рецепторы. Пространство будто расчистилось, стало прозрачным, словно с головы сняли подушку, и гоблин наконец-то почувствовал себя… чувствующим, что ли, оживающим?.. пробуждающимся?.. Ужасы окружающего, притупившие сознание, и всё остальное временно отступили… Он ведь ещё не открыл глаза! И пока не мог решиться на это. Немного проснулось обоняние, и это было не очень приятно. Но уже неважно. Вот слух — да! Глухой гоблин — это тоже, что и добрый урук, слепой эльф или бескрылый дракон.

Сквозь эпизодическое потрескивание, издаваемое тлеющим деревом, доносилось… всхлипывание. Плачет кто-то?

Тёмный встрепенулся и поневоле приоткрыл глаза. Увиденное не произвело столь сильного впечатления, как раньше, возможно в силу того, что сознание было готово и включило предохранительный механизм, а возможно потому, что была ночь и в свете кое-где догорающих останков строений и даже при очень хорошем ночном зрении, можно было постараться… ничего не заметить.

Плач доносился из пещеры в нескольких метрах справа. Он точно принадлежал не взрослому троллю. На самку тоже не похоже — тоненький голосок… Впрочем, он мог и ошибаться — не таким уж знатоком тролличьих поскуливаний он был. Просто данное отождествление оттягивало неминуемое появление вопроса: что делать? Вернее так: что делать Дальше? Ему?

Бессвязные размышления пока ни к какому решению не привели. Воззвание к дракону тоже не принесло ожидаемого облегчения. Но чаша весов склонялась к пожеланиям железной логики: надо по-тихому сматываться. Но пока он вот таким образом предавался неопределённому диалогу, что-то его вдруг насторожило. На периферии зрения будто что-то…

Именно зрение, а не слух отреагировало вначале. Тем не менее, он очень аккуратно развернул голову вправо, откуда что-то почудилось и незаметно напряг уши. Осторожность ещё никому не вредила. Даже дракону, чешущему хвостом нос, нужно постараться не поджарить собственную задницу.

Две неясные тени скользили по бывшему посёлку на грани видимости, избегая осветлённых участков, иногда приостанавливаясь, будто бы наклоняясь. Значит, не показалось — мелькнула мысль, не несущая, впрочем, никакой особой информативности или определённого эмоционального окраса. Наверное, лимит сильных впечатлений был исчерпан, потому как к появлению «гостей» гоблин отнёсся спокойно, можно сказать, равнодушно. Что было странно в силу того, что он чётко осознавал: эти лёгкие, но явно опасные тени, не могут принадлежать друзьям.

Какое-то время всё оставалось по прежнему: где-то, невидимые сейчас, но ощущаемые иными органами чувств, бродили некто. Тонкое поскуливание не прекращалось, но постепенно затихало, теряя первичный накал и яркость передаваемых чувств. Ночь же продолжалась, казалось, вбирая в себя ещё более тьмы и нисколько не интересуясь происходящим, а будто бы сосредотачиваясь на тщательном прорисовывании звёзд путём контраста. Гоблин почувствовал, как затекло тело, и это не принесло радости — шевелиться категорически было противопоказано.

И вот, наконец чёрные фигуры материализовались невдалеке. Среагировали ли на шум или решили пошарить в пещерах — неважно, гоблин мысленно вжался в скалу, пытаясь окончательно превратиться в каменный эпизодик, абсолютно не требующий внимания, а тем более изучения.

Тени приостановились буквально в паре шагов. Прошелестело несколько шипящих звуков, и у гоблина мгновенно вспотели ладони, а сердце, до этого упорно успокаиваемое, скакнуло, будто норовистый жеребец и стало бухать, словно желая сотрясти сами горы. Нельзя было так волноваться, он об этом знал — чем ты спокойней, чем тщательней сливаешься с окружающим, тем незаметней — это одно из правил охотника. И дичи. Но ничего не мог с собой поделать, ибо понял, кто рядом с ним. Проклятые вакхи — племя, родственное урукам. Наверное, пришли на место преступления пошерстить, кровавый понос дракона им в глотки.

Взрывной коктейль из ужаса, страха, отвращения и ненависти буквально разрывал гоблина на части.

Хоть бы не обделаться — мелькнула на краю сознания посторонняя мысль. Как-то не очень хочется помирать в испачканных штанах. Подобная логика вначале несмело, а потом основательно отвлекла ресурсы его организма, ибо нестерпимо захотелось… пукнуть.

Сцепив зубы, закрыв глаза, он сосредоточился на том, о чём ещё мгновение назад не мог и мечтать. Мало того, у него не осталось даже времени, чтобы пройтись самыми чёрными словами о том, как он себе отвратителен. Даже намёки о предполагаемых результатах ещё более выводили из себя.

Но наконец-то он услышал, что убийцы убрались в пещеру, и гоблин позволил себе продолжительно выдохнуть сквозь зубы, удержал руку, непроизвольно потянувшуюся к штанам, приоткрыл глаз, менее залитый потом.

Вот они, приключения, сожри их дракон, вот она реальность! Если бы каждый, ринувшийся с головой в первое своё увлекательное путешествие, представлял, как легко можно обделаться (в лучшем случае!), то толпы кандидатов в романтики — и прочих авантюристов, верно, изрядно уменьшились. Перспектива испорченных штанов — это серьёзный фактор. Мерзкий и болезненный. Правда, пережив его, начинаешь легче смотреть на жизнь, понимая, что сам состоишь из дерьма, всё окружающее — дерьмо, и в конце концов, к чему бы не стремился, в конце пути превращаешься в окончательную смердящую субстанцию. Этакое себе содержание жизни говорящей какашки.

Эти возвышенные размышления прервал пронзительный крик, и гоблин, оставив в памяти заметку впоследствии вернуться к столь занимательным размышлениям. Ведь как-никак его неокрепшее сознание юного путешественника нуждалось в основательном и твёрдом мировоззрении. Вгляд на жизнь — это та точка опоры, с которой, буде она неизменна и сильна, как гранит, легко запрыгивать на головы существ более могучих (в смысле роста, объёма — то бишь, формы тела), а также якобы опытных и мудрых (касательно содержания разумных). Всё, некогда предаваться заумью, когда снаружи что-то происходит.