Почему они до сих пор смотрят на него? Он ощущал просвечивающий, пронизывающий, будто скальпель натиск Бешенного и отдающий холодом, буквально вымораживающий внутренности, несмотря на то, что в глазах он видел именно близкое ему пламя, взгляд Алия.

Собравшись с силами, он проморгал, невзирая на дополнительную порцию боли — второй тоже дёргался — рабочий глаз и… увидел, что на него никто не смотрит. Но тут, слава Единому, отступил и шум в ушах, сопровождавший всегда вспышки гнева, и он услышал голоса. Вовремя. Так как речь шла о нём.

— … этот молодой человек, пострадавший во имя справедливости, а точнее, в час прихода новой церкви, очень нуждается в услугах целителя… Было бы просто прекрасно, если бы вы помогли ему… Так сказать, жест доброй союзнической воли. А заодно показали свою силу, как человека с Даром…

— Не сомневайтесь, ибо вся моя сила от Него, — пророкотал усталый уверенный голос.

— Я и не думал подвергать сомнению очевидное, — с тонкой иронией ответил Бешенный. — Тем не менее, сделайте доброе дело, и, поверьте, это облегчит наши переговоры. А Зерги пусть останется с вами — он нуждается не только в физическом, но и душевном исцелении…

— Вы уверены? — скепсис был подобен яду.

— Ну, кто сейчас в чём-то или ком-то может быть уверен? Зато в случае необходимости он сможет вам помочь в неких деликатных вопросах. Либо послужит посланником — в самом крайнем случае — к нам. Ведь он жил в семье священника, и пребывание у вас не будет для него ново, нежели для кого-нибудь другого из братства…

Зерги чувствовал, как от ненависти крошатся зубы, и в голове наконец-то взорвалась яркая испепеляющая звезда…

Часть 2

— Ты зачем устроила это представление? — угрюмо спросил сидящий в кресле мужчина в низко надвинутом капюшоне.

— Ну, он был такой смешной, этот твой… человек, — раздался капризный голос, и в свете свечи появилась женщина около тридцати лет, привлекательная, но с таким властным взглядом, что её холодная красота становилась какой-то далёкой и неприступной. Подобные лица часто встречаются у высокорождённых эльфиек. Возможно поэтому она такая — из-за толики крови первородной расы — но такой, выковавшей черты женщины, отчасти характер, но не давшей долгожительства.

— Смешной? — озадаченно переспросил мужчина. Описать только что ушедшего подобным эпитетом было бы действительно… смешно. Профессионального военного и убийцу, очень хитрого и лицемерного, занявшего нынешний пост не только благодаря его, хозяина протекции, но и вопреки всем опасностям, что встают на пути к власти.

— Да! — женщина демонстративно топнула ножкой. При этом взгляд серо-голубых глаз остался прежним — она неотрывно следила за сидящим за столом мужчиной. — А где головы принцесс? Ты мне обещал их! Хотя бы старшей для начала.

— Обещал — будут. Сенешаль вон в твоей коллекции уже есть, — кажущаяся его бесстрастность не могла обмануть женщину, и она мысленно усмехнулась: мужчины так предсказуемы! Всего лишь незначительное тонкое воздействие на кнопочки из сочетания алчности, властолюбия и гордыни, и они падают к ногам, будто перезревшие плоды. А параллельно покажи себя ранимой, беззащитной, покорной плюс несколько слов восхищения и любования — и они становятся комнатными плюшевыми существами, которые — уже! — можно иногда гладить против шерсти, показывая характер, или становить в тёмный угол, лишая волшебного света нагого тела. И процесс воспитания практически завершён.

С Элием всё было так чудесно, пока в игру не вступила старая соперница Делайла. Баронесса свела практически на нет успехи в обкручивании короля, он всё ещё держался, послушный её ниточкам, но прочной связи не получилось — подруга — стерва, когда-то бывшая в её лагере, а затем внезапно испугавшаяся усиления соперницы, и двинувшая необъятную грудь и пышный зад на крепостные, но абсолютно беззащитные королевские стены, ослепила Его Величество, хотя и не полонила его разум, как это могла сделать её конкурентка. Она уже собиралась выложить свой козырь баронессе — бутылочку превосходного яду с южного материка, от которого жертва, прежде чем отбросить юбку, удивительным образом преображается и хорошеет. О, как бы она — Единый свидетель — безутешно рыдала над могилой так ужасно быстро ушедшей от них подругой, с каким бы удобством устраивала голову короля на своей такой мягкой и уютной груди, подсовывая горошины возбужденных от близости власти сосков в рот, прикармливая Его Величество!

Но всё в один момент, совершенно по глупой случайности пошло наперекосяк. Старшая дочь Элия, эта… эта драконья подружка, воспитанница безумной и мужеподобной Брады посмела пожурить отца о… неприличном оживлении вокруг его персоны. Какое она имела право влезать во взрослые игры, эта девчонка с саблей в заднице вместо более достойного даме предмета?!

И Элий, на вполне резонное её замечание, что нечего всяким молокососкам указывать взрослым, что и как делать, вместо доброго отеческого нагоняя, вызверился на неё за «непристойные отзывы» о его ненаглядной дочери. Побагровел, будто варёный рак, замахал клешнями, и если бы не её отменная реакция, быть бы ей битой…

Столько трудов дракону под хвост — королевский гнев — штука затяжная, тяжёлая и нервная, пережить его не всякий может, но ей ли бояться какого-то мужчину, пусть и с рогатой шляпой на голове. Так что, можно сказать, благодаря бескостному язычку старшей дочери Элий подписал себе досрочное покидание мира живых и благополучных. Во всём она виновата — Лидия, фурия с яйцами дракона между ног. Вела бы себя прилично, глядишь, в конце концов отделалась монастырём и годичным заточением в одиночной келье.

Вон, младшая ведёт себя примерно: портит глаза над книгами, а на мальчиков и носа не кажет. Хотя милашка ещё та… М-да, можно было б с ней пообщаться — она бы пожалуй, не отказалась от парочки мастер — классов со сладкой девчонкой… Но всё это в прошлом, к сожалению… Или нет?

— Отдай мне младшую элийскую дочь.

— Младшую? — удивился мужчина. — Руфию? — лёд невозмутимости покрылся сеточкой мелких морщин озадаченности.

— Ну а кого же ещё? — немного раздражённо произнесла женщина, всё ещё увлечённая открывшейся перспективой.

— Это зачем?

Она наконец обратила внимание на подозрительность, мелькнувшую в голосе собеседника, и поняла, что немного увлеклась и ослабила контроль над беседой.

— Хочу, — обезоруживающе улыбнулась. — Она такая умная. Отдай её мне в монастырь, я выращу из неё достойную замену себе.

— Но… Она ведь принцесса… — удивлению его не было предела.

— Ну и что? — беззаботно хмыкнула та, садясь на стол и забрасывая ногу на ногу, отчего оголились полукружия аппетитных бёдер, взяла из вазы яблоко и укусила его; сок заблестел на вызывающе алых губах, она слизнула его неторопливым языком. — У меня есть свои методы воздействия. Я могу убедить молодую девушку, что дело служения Единому важнее, нежели какой-то трон в каком-то королевстве.

— Это точно, — саркастически отреагировал мужчина, яду в его голосе было столько, что только глухой бы не услышал его, а сообразительный бы понял: сама недавно прорывалась в первые леди этого «какого-то» королевства, а сейчас изображает вселенские масштабы. Непостоянная, капризная стерва. Но о-очень соблазнительная!

— Почему ты сомневаешься? — надула губки, изображая маленькую девочку, обиженную недостаточным размером конфеты.

— Что ты, в тебе я не сомневаюсь, — терпеливым вздохом пробормотал тот, скрывая иные чувства, осторожность среди которых была не на последнем месте.

Ну-ну, — подумала женщина, глядя в сторону, при этом якобы случайно демонстрируя белоснежный эпизод шеи, укрываемой, будто берёзовыми серёжками, несколькими милыми завитушками волос, основная масса которых была собрана и заколота вверху в высокой причёске, куда он любил целовать, щекотно скользя носом — в такие моменты ей стоило большого труда не расхохотаться. Ну ещё бы: взрослый, вполне состоявшийся мужчина, очень богатый и известный (упоминание об этом, как о факторе больших возможностей и вседозволенности), а ведёт себя, как… как романтический юноша. Можно сказать — будто девственник, впервые путешествующий по женщине, когда особо оголено осязание, и считающий это великой тайной. Если учесть, что само слово «девственность» у неё относилось к уничижительным и презрительным, то можно представить, как действия, ассоциирующиеся с ним, воспринимались ею. Нет бы, воспользоваться своей силой, фантазией, воображением и, попытавшись разбудить свои самые сокровенные желания, использовать её, как сосуд, способствующий этому — к чему, в принципе, она была готова (и даже совсем не против выступить в роли этакого сводящего с ума сосуда)!