Редкого из уездных начальников мог видеть лично, не уплатив переводчику мзду за устройство такого свидания. Возникшие в 1902 г. дела Р-на, Р-ка, и К-ва[82] приподнимали лишь незначительный уголок завесы, за которой скрывалась масса самой возмутительной грязи, причем нигде, повидимому, эти оргии административной разнузданности не доходили до таких гомерических размеров, как в Андижанском уезде в конце девяностых и в начале девятисотых годов.

Народ все это видел, и понимал; а типичнейшие и наиболее предприимчивые представители окружавшей нас живой стены, увидев себя хозяевами возникших положений и соотношений, плавали во всей этой грязи, как рыба в воде. (Нам дарили ковры, лошадей и экипажи. Нас ссужали деньгами, которых мы но большей части не возвращали обратно. Нам помогали приобретать по дешевым ценам земли и строить дома.)

Между нами и ютившимися вокруг нас туземными проходимцами возникали связи, позорные для русского служащего лица и опутывавшие нас в достаточной мере, нас начинали эксплоатировать, ведя но пути целый ряд проступков и преступлений.

Сделавшись подневольными людьми, запутавшись в своих личных делах, тесно связанных с делами и с интересами купивших нас туземцев, мы волей-неволей служили и богу и мамоне.

Изложенное относится преимущественно к Ферганской области; подобные дела, правда, в несколько меньшем размере, творились в Семиречье (об этом более подробно будет сказано дальше). Киргизы составили об администрации вполне определенное, законченное подкрепительными фактами, мнение.

Есть еще одно обстоятельство, заслуживающее внимания. Дела между киргизами и некиргизами (русскими, татарами или сартами) администрацией большей частью решались не в пользу киргиз; по разным, заведомо ложным, обвинениям киргиз крестьянами, казаками и т. д. и у мировых судей киргизы часто проигрывали правые дела; очень возможно, что за плохое знание или подкупность переводчика, или что-нибудь еще другое; но простой народ не может разбираться в таких деталях и склонен приписывать тому, что, мол, русский чиновник всегда стоит за русского.

В одно время в Лепсинском, Верненском, кажется, и в других уездах администрацией была установлена круговая ответственность киргиз; если пропадает у русского скот или что-нибудь другое, то вся указываемая жалобщиком волость отвечала за пропажу и должна была возместить немедленно (в Лепсинском уезде в 3 или 5-дневный срок); что это распоряжение администрации противоречит закону.

Наконец, считаю необходимым оказать о просвещении киргиз. Покойный генерал Колпаковский для открытых им гимназий (в начале прогимназии) и пансиона дал такой педагогический персонал, подобно которому (с точки зрения просвещения киргиз) теперь нигде не встречаем.

Отеческие заботы о киргизских мальчиках первого директора покойного Новака и высоко гуманное отношение всего преподавательского персонала к киргизским мальчикам памятны всем бывшим воспитанникам этих незаметных, но поистине великих людей; о втором директоре гимназии М. В. Вахрушеве, моем воспитателе, проживающем сейчас в Верном, вспоминают не иначе, как с величайшей благодарностью; этот просвещенный идеалист, оказывается, под старость лет собирает летом вокруг себя случайных киргизских мальчиков, учит грамоте, русскому языку и т. д. об этом официально никому не известно.

Помню, как теперешний инспектор гимназии, престарелый А. Д. Юрашкевич, по целым дням просиживал со вновь поступившими киргизскими мальчиками, чтобы к концу учебного года научить их говорить и писать. Такое отношение круто изменилось в 1908 г., когда, благодаря чисто случайному обстоятельству, ушел совершенно безвинный, благородный М. В. Вахрушев и директором гимназии сделался г. Дейнеко. Достаточно сказать только одно, около 5–6 человек киргиз не были выпущены из 8 класса гимназии (один из них мой родственник), 4 стипендии в высших учебных заведениях для киргиз (одной из них пользовался я) теперь потеряны для киргиз — ими пользуются русские студенты и курсистки, а мой родственник, кончающий ныне юридический факультет, жил и учился без всяких личных средств. В таком положении и как отнеслись они к военным событиям…

Искать смысл в войне, разбираться в возможных последствиях победы или поражения для России, вникать в возможные вследствие этого изменения в жизни России и киргиз, производить такой анализ со многими неизвестными факторами, разумеется, не в состоянии не только простой киргиз, но и средний русский интеллигент.

…киргизы понимали войну схематически и чувствовали только одно: если победят русские, будет хорошо России, и, значит, хорошо будет и киргизам; если победят враги, то плохо будет России, враги могут дойти до нас и будут опустошать города, села, поля, скот, разграбят имущества, часть киргиз перебьют, часть будет бежать (но куда?), словом, должны повториться времена войны с монголами (XVIII век — времена монгольского князя Гальдан-Цырена, страшная память о котором до сего времени сохранилась у киргиз Семиречья), времена отчаянных междоусобий между киргизами и кара-киргизами (XIX век — времен Знаменитых Джантай, отца Шабдана и Кенесари Касымова). Много простоты и наивности в этих суждениях, но ведь так думал не интеллигент, а простой киргиз.

Для предотвращения возможных с киргизской точки зрения бедствий осталось единственное средство — помогать русским всем чем только можно. Прежде всего начались денежные сборы — киргизы собрали от 50 коп. до 2 рублей с каждой кибитки; но если не все эти суммы дошли до назначения, то в этом сами киргизы не виноваты. В некоторых местах киргизы постановили своими средствами скосить сено, сжать, убрать и свезти хлеб семей призванных нижних чинов и запасных — так было в Лепсинском уезде и даже как. раз в той волости (Маканчи-Садыровской), где благодаря алчности и доносу управителя в сентябре в 1916 г. произошли прискорбные события.

Потребовали на театр военных действий юрты, овчины, киргизы жертвовали и ими; деньги, ассигнованные на выкупку их, до владельцев большею частью не доходили.

Требовали, чтобы киргизы ставили юрты и приготовляли скот для проходящих эшелонов; требования исполнялись беспрекословно; деньги же, отпущенные для расплаты с киргизами, в большинстве случаев до них не доходили, а юрты или пропадали или возвращались без кошем, или поломанные.

Но всех туземцев Туркестана превзошли кара-киргизы Пржевальского и восточной половины Пишпекского уезда; не ограничиваясь пожертвованиями и деньгами, они отправили на фронт первых и единственных киргизских добровольцев; но замечательнее всего то, что добровольцы ушли из тех мест, где в 1916 г. произошли самые серьезные эксцессы.

Заведывающий военно-полевыми строительными работами инженер Чаев в сентябре 1915 г. обратился ко мне с просьбой высказаться по поводу проекта о привлечении киргиз к отбыванию воинской повинности. Я тогда же представил свои соображения и написал о существовании проекта редактору киргизской газеты «Казак», издающейся в Оренбурге.

В декабре 1915 г. об этом проекте заговорили в печати. 24 января 1916 г. газета «Казак» (№ 166) поместила мнение нескольких уважаемых киргиз по поводу ожидающегося привлечения киргиз к отбыванию воинской повинности; причем вопрос о желании или не желании служить в армии не рассматривался совсем; все заинтересовались вопросом о том, в каком виде будут служить киргизы — пешими или в конном строю; этот вопрос стал разбираться на страницах «Казака» № 166, 168, 177, 179, 184—последний от 9 июня, (кои при сем прилагаю). В общем из статей указанных номеров можно было заключить: 1) большинство киргиз предпочитало службу в конном строю (в том числе и я), меньшинство стояло за службу в пехоте; 2) предполагалось, что ввиду отсутствия у киргиз метрик привлечение их на военную службу в ближайшее время будет сопряжено с большими трудностями.

…Для выяснения этих вопросов 3 февраля 1916 г. выехали в Петроград бывший член 1-й Государственной думы А. Букейханов, редактор «Казака» А. Байтурсунов и киргиз Н. Бегымбетов; побывав в Петрограде у разных лиц, в том числе и у военного министра, генерала Поливанова, делегаты вернулись и сообщили на страницах «Казака», что вопрос о Привлечении киргиз пока отложен (этот номер «Казака», к сожалению, у меня не сохранился).