Все, что состарилось в нас, ради бога,

одной улыбкой [снова] сделай юным!

Или сладкими речами отними сердце,

или притеснением отними жизнь!

Стерев начертания на доске разума,

выяви тайны любви!

Наша скорбь утром и вечером указывает [на это],

ты разгласи или сокрой [это] —

Стала нам достоверно известна эта истина,

если ты не веришь, испытай,

Что сердце, и вера, и разум, и душа, и мир ·—

все это тело, душа {же—только] возлюбленная!

II. Роза сбросила с лица своего покров лукавства, теперь, о соловей, запой песню!

Разумные [люди] вывели разум из пределов,

пока в душу проникла эта мысль, далекая и долгая.

Увы! И з кокетливых взоров этой красавицы,

где одно коварство, где одно лукавство!

Чтобы покорить вполне сердце,

смыть истинным дознанием начертания аллегории,

Столько разных образов <и один смысл,

сотни тысяч звуков и один голос!

Если ты увидишь единицу оовторенной, не говори — это два?

21 Так.

2 2 Рукопись < 4^J

.

472

Хоть раз подумай об этом слове немного!

Тысяча и единица — форма их алф и алиф,

но [тысяча и единица] отличаются друг от друга только нулем.

Сделай этот нуль целым — вот тебе восполнение,

считай пару единицей — вот тебе сокращение!

Если ты поймешь тайны истины,

то ты услышишь «голос земли и неба,

что сердце, и вера, и разум, и душа, и мир —

все это тело, душа {же — только] возлюбленная.

III. Любовь внезапно ткжазала красу,

жаждущим показала студеную воду.

Чтобы держать себя сокрытой за завесой,

столько разных фантазий она показала.

Сущность свою не выявила людям,

каждому показала только подобие.

Претендентам задала неразрешимый вопрос,

заставила выпить яду, а показала мед.

Кто «ото любил, кого кто желал,

свидание [для всех] она показала вечным.

Я осведомился о душе у разума,

все время он показывал мне ее полной скуки,

Наконец, в зеркале любви

мне показал один из людей откровения,

Что сердце, и вера, и разум, и душа, и мир —

все это тело, душа [же — только] возлюбленная.

IV. Созерцай кайлю сокрытой в море,

созерцай море воочию в капле.

Точка не бывает удаленной от своего центра,

пойми и созерцай одно за другим.

Оглянись вокруг себя,

восемнадцать тысяч стран мира созерцай!

В каждом мире для души эманация,

если не увидишь эманации, созерцай душу!

Увидев, что этот (Круг и есть сама точка,

созерцай себя самого посреди наподобие точки.

Царственного сокола, которого ты столько, лет желал, гнездо его созерцай .- в своем собственном бытии.

Знай, что друг близко к тебе,

без сомнений созерцай его близ себя,

Ибо сердце, и вера, и разум, и душа, и мир —

все это тело, душа [же — только] возлюбленная.

V. О кравч- ий! Повтори круговую,

мозг безумцев наполни,

Лукавым жестом оправь тот локон,

снова наполни ароматом все, что у нас есть.

Наше похмелье вышло из пределов, клянусь Аллахом,

мы столько пили, что стало [довольно], поверь!

Почитай на скрижали любви загадки души,

сделай тетрадь разума пестрой.

Если ты скажешь: «я покорю ту землю!»

сделай душу сандалом, а сердце кадилом.

Теперь, когда друг показал красу,

оставь слова, сократи разговоры.

Время наше сладостно, иди, певец,

сноза повтори тот напев,

47 j

Что сердце, и вера, и разум, и душа, и мир —

все это тело, душа {же — только] возлюбленная.

VI. Ах! Нет даже и того, кто мот бы вздохнуть.

Эта печаль от терпения не убавляется.

Где доверенный, ко/горый понял бы слова»

Нельзя мне оставить жемчуг ,в море!

У царей много народов и племен,

не всем им бывает доступ в гарем.

Люби друга в сердце, или душу,

двух на'чертаиий на одном листе не может быть.

Столько слов, лежащих вне пределов описания,

я написал бы, да пера нету·

Любовь сожгла жатву разума,

смотри на распутство, ибо заботы у меня нет.

Ухом души из речей сердца услышь,

ибо я сам сказать не могу,

Что сердце, и вера, и разум, и душа, и мир —

все это тело, душа [же — только] возлюбленная.

VIL Еше несколько слов захотелось нам,

мы сделали весь мир единогласным.

(Выявив скорбь сердца,

s

мы попросили друга о свидании.

Выгнали мы мухтасиба с собрания,

• веселье сделали надзирателем и сторожем.

Втаиз головой повернули ларец с бубенцами,

зунна;р любви сделали канатом.

От меда мы приняли жало,

сахар сделали п'ищей для мух.

Что сказать, что произошло наедине?

Что бы ни случилось, мы достигли цели!

Мы проникли во 'внутрь сокрытых тайн

и когда слово достигло этого места, закончили [речь], Ибо сердце, и вера, и разум, и душа, и мир —все это тело, душа [же — только] возлюбленная ^.

2 3 Необходимо оговорить, что я не считаю образцом этого произведения именно

тарджи'банд Насир- и Хосрова. Он для меня играет роль только «родоначальника».

Не подлежит никакому сомнению, что толчком к созданию его явилось одно из позд-

нейших подражаний. В частности, весьма вероятно, что оригиналом для него был

тарджи'банд Фахр ад- Дина *Ираки Хамадани (ум. в 688 т. х.). Вся любовная часть

представляет собой парафразу его Лама'ат, цифровые и геометрические аллегории вы-

текли из школы Садр ад- Дина Кунави, посвятившего себя толкованию творений Ибн

ал- 'Араби, в частности его знаменитых Фусус ал- хикам (ср. Browne, Persian literature under Tartar Dominion, p. 127). 'Ираки слушал лекции Садр ад- Дина в Конии и заим-

ствовал у него всю характерную терминологию, которую мы находим и в настоящем

тарджи'банде. Таким образом, уже в середине XIII в. круг этих мыслей был перенесен

на турецкую почву.

ПОЭЗИЯ МУЛЛЫ МУХСИН И ФАЙЗ- И КАШАНИ

1

Персидская литература до настоящего времени все еще изучена

весьма мало. Хотя мы обладаем значительным количеством общих

обзоров и даже монографиями по отдельным авторам, но все же пока

намечены только основные линии будущей научной истории персид-

ской литературы. Исчерпывающего анализа творчества хотя бы ка-

кого- нибудь одного автора до сих пор не имеется. Но если в отно-

шении классического периода X—XV вв. все- таки что- то сделано, и

по существующим работам некоторое представление о нем получить

можно, то дальнейшие периоды персидской литературы продолжают

лребывать почти совершенно не разработанными.

Можно было питать иадежды, что четвертый и последний том

«Истории персидской литературы» Эд. Броуна прольет свет на эту

темную эпоху. Но четвертый том вышел, а надежды не оправдались.

Впрочем это и не удивительно. Он обнимает огромный период 1500—1924 гг., т. e более четырех столетий, причем автор стремится πυ

мере возможности охватить все стороны литературы — поэзию, прозу, богословие, науку, прессу... Не приходится удивляться, если при такой

широте охвата на долю многих авторов выпали только краткие за-

метки.

Дать исчерпывающую характеристику этого периода крайне

трудно. Тазкире сообщают .нам тысячи имен писателей и поэтов, от·

косящихся к этой эпохе. Для того чтобы эти имена не остались блед-

мым'И, бескровными призраками, а предстали перед иами живыми

людьми, не достаточно имеющихся в наших руках отрывочных све-

дений, даваемых восточными знатоками литературы. Надо подверг-

нуть непосредственному изучению творения авторов этой эпохи. Из

произведений их до нас дошло очень много, несмотря на неблаго-

приятные для сохранения памятников условия, господствовавшие

? > Персии после XVI в. Почти в любой библиотеке, обладающей во-

сточными рукописями, есть десятки томов произведений авторов этого