Как- то раз попало ему побольше той «полезной пищи», и среди одной развалины он тянул «душеполезное»

61 .

Прислонился к разрушенной стене,

пустился - странствовать в мир тайн.

Увидел он себя в веселом парке,

вокруг него собрано все, чего может желать душа.

Жилище его — замок с очень прочной основой,

фронтон его— мастерская Мани.

Сам он на троне, подобно Джамшиду,

рядам с ним розоволикая солнцеподобная [красавица].

Веселился этот величавый царь,

и каждый миг удовлетворяла его желания розоволикая.

В этих фантазиях он лежал β том убежище,

в углу развалины,

Как вдруг из угла развалины вышел скорпион,

в острие жала которого был воочию яд смертного часа.

Намереваясь совершить обход развалины, он вышел

и вонзал свое жало во все, что ему попадалось на пути.

60 a — л. 277; b — л. 48; с — л. 19 б,

61 Интересно отметить применение термина *J&U к бангу. И доныне в Персии это

снадобье не принято называть по имени, вместо которого пользуются различными

почтительными прозвищами, вроде - Ц* « с£^Т или jij^l ^^о^или просто jlj^i (См.

Browne, A year, p. 521, п. 1).

404

В то время как этот легкомысленный удовлетворял

свои желания со сладкоустой красавицей

в губу его вонзилось жало того

: окорпиона.

Вскрикнув, вскочил беспокойно каландар,

проявил волнение и смятение.

Ни 'роз не был о, ни цветника, ни замка, ни трона,

ни счастливой луноподобной рядом с ним.

Все эти мечты сразу разлетелись в прах,

он добился... но только укола жала смерти в свою губу.

Понял он, что все его дела были ошибкой,

но раскаяние пользы ему не принесло.

Твое положение совершенно подобно этому,

пустые мечты нашли дорогу в твой мозг.

Когда, наколовшись на жало; смертного часа, ты застенаешь

62 ,

ты .проснешься от сна небрежения.

Сколько ты ни будешь стонать и рыдать,

это не принесет тебе - пользы ни на волос.

Ты поймешь, от кого ты удалился,

и это положит на твою душу клеймо разлуки.

Основная мысль этого рассказика не нова, она не раз была исполь-

зована персидскими поэтами

63 . Характерное отличие разработки ее

у Навои — живость, непосредственность и какой- то особенно мягкий и

теплый юмор. Сцена эта до известной степени напоминает манеру Са'ди.

Здесь тот же огромный житейский опыт и вытекающая из него прими-

ренность с жизнью. Навои будто бы осуждает глупца- дервиша, но вме-

сте с тем все время чувствуется снисхождение к его слабости, желание

простить это заблуждение, за которое он все равно рано или поздно

должен понести кару.

Девятый вопрос (гл. 96—98) — любовь сковала эту птицу, и она

не может расстаться с возлюбленным другом. Опять удод разъясняет, что эта любовь обращена только на внешнюю форму, что истинной люб-

ви в этом мире обмана быть не может. Подтверждается это крайне

любопытным рассказом (гл. 98), источник которого мне установить не

удалось. У Аристотеля был мурид, которого он хотел сделать сотова-

рищем Александра Македонского. Однако юноша влюбился в прекрас-

ную девушку и во что бы то ни стало хотел на ней жениться. Тогда Ари-

стотель прибег к крайнему средству —он дал ей яд, а потом взялся

вылечить ее от болезни. Юноша пошел провести вечер с Александром, а Аристотель в это время заставил больную принять сильное слабитель-

ное и велел слугам тщательно сохранить все, что из нее выйдет. Юноша

вернулся и увидел, что его возлюбленная утратила всю красоту и стала

безобразной, было трудно поверить, что это действительно она. Тогда

Аристотель велел принести сосуд с вышедшими из нее нечистотами и

сказал ученику —вот, что делало ре красавицей, вот TQ, ЧТО ТЫ В ней

любил.

62 Это место мне не совсем ясно. Глагола iJUJ^u«» в словарях нет, при произ*

водстве этой формы от iJL&u«* не получается желательного смысла. Допускаю воз-

можность, что в рукописи описка из ^j^ix

63 Ср. сцену пробуждения истопника в хаммаме у Джалал ад- Дина Руми в ка-

сыде, начинающейся словами (Куллайат, Лакнау, 1885, стр. 388): Очень близкую по характеру сцену мьд находим также и ρ «Семи портретах» Низами

при описании грез Махана, ' . , ·

m

Завязка рассказа до известной степени напоминает первый рассказ

Месневи Джалал ад- Дина Руми

64 , но разработана тема совершенно

иначе.

Десятый вопрос (гл. 99—101) —спрашивающая птица страшится

смерти. Удод указывает на бренность жизни и на то, что смертный час

предопределен и избежать его никто не может. У 'Аттара здесь поме-

щен известный рассказ о птице Кикнус, о которой нам придется говорить

далее. Навои сообщает легенду о Сулаймане (гл. 101). К нему при-

ходит невидимый для глаз его свиты 'Азра'ил и сообщает, что ему при-

казано в ближайшем будущем отнять жизнь у стоящего возле пре-

стола вельможи. «Азра'ила поражает только то, что ему велено сделать

это не здесь, а в Индии. Вскоре этот вельможа обращается к Сулай-

ману с просьбой, говорит, что его томят злые предчувствия, и просит

отпустить его в путешествие. Получив разрешение, он едет в Индию, и там 'Азра'илу удается выполнить возложенное на него пооучение.

Одиннадцатый вопрос (гл. 102—104)—она всегда страдает от

скорби и печали. Удод отвечает, что скорбь и радость этого мира —преходящи, на них не стоит обращать внимания. Он ссылается на при-

мер одного богача в Египте (гл. 104), который обладал всем, что толь-

ко можно пожелать, но всегда пребывал в скорби. На вопрос о при-

чинах этого он отвечал, что мир для него без «единого друга»—•

тюрьма.

Двенадцатый вопрос (гл. 105—107)—она не имеет своей^воли, она

всегда только повинуется приказам других. Удод одобряет это и гово-

рит, что покорность велению — высшее совершенство. Все беды про-

истекают от непокорности, как мы это видим из рассказа о непослуша-

нии Иблиса, отказавшегося поклониться Адаму (гл. 107).

Тринадцатый вопрос (гл. 108—110)—каким образом на «пути»

можно быть чистым, искренним (па к б аз). Удод для достижения чисто-

ты считает необходимым полное отречение от всего, чем она обладает

в мире. В поимер он приводит Ибрахима ибн- Адхама (гл. ПО), рас-

сказывает обычную для большинства сборников биографий суфийских

шейхов легенду

65 о его отречении от престола, а затем добавляет такую

характерную сценку. После бегства из Балка* Ибрахим поселился в

горах около Нишапура. Там его однажды посетило несколько кутбов

с целью подвергнуть испытанию. Его спросили, кто он. Он ответил: «Некто из Балха». Кутбы решили, что он еще недостаточно созрел, ибо Балх еще не вышел из его памяти

66 .

Четырнадцатый вопрос (гл. 111—113) — какое значение имеют

на «пути» высокие помыслы (химмат). Удод признает высокие помыс-

лы одним из вернейших способов как можно скорее достичь успеха и

сообщает легенду из жизни известного персидского поэта шейха Ах-

мад- и Джама (гл. 113). Он говорил про себя, что в день Страшного

суда будет просить бога освободить всех грешников из ада, или же

сделать его тело настолько огромным, чтобы, кроме него, ни для кого

места в аду не осталось, и ввергнуть его в ад, выпустив взамен всех

других. Интересно отметить выраженно буддийский характер этого

предания.

Пятнадцатый вопрос (гл. 114—116)—- какие выгоды на пути дает

справедливость (инсаф). Удод отвечает, что справедливость — залог

спасения и краеугольный камень всего учения. В качестве образца

64 См. Руми, Месневи,

лит., стр. 2, 11. Английский перевод Редхауза (см,: Rumi Mesnevi, pp. 4—18).

65 См. Тазкират

ал- аулийа', изд. Никольсона, I, 87.