Как- то раз попало ему побольше той «полезной пищи», и среди одной развалины он тянул «душеполезное»
61 .
Прислонился к разрушенной стене,
пустился - странствовать в мир тайн.
Увидел он себя в веселом парке,
вокруг него собрано все, чего может желать душа.
Жилище его — замок с очень прочной основой,
фронтон его— мастерская Мани.
Сам он на троне, подобно Джамшиду,
рядам с ним розоволикая солнцеподобная [красавица].
Веселился этот величавый царь,
и каждый миг удовлетворяла его желания розоволикая.
В этих фантазиях он лежал β том убежище,
в углу развалины,
Как вдруг из угла развалины вышел скорпион,
в острие жала которого был воочию яд смертного часа.
Намереваясь совершить обход развалины, он вышел
и вонзал свое жало во все, что ему попадалось на пути.
60 a — л. 277; b — л. 48; с — л. 19 б,
61 Интересно отметить применение термина *J&U к бангу. И доныне в Персии это
снадобье не принято называть по имени, вместо которого пользуются различными
почтительными прозвищами, вроде - Ц* « с£^Т или jij^l ^^о^или просто jlj^i (См.
Browne, A year, p. 521, п. 1).
404
В то время как этот легкомысленный удовлетворял
свои желания со сладкоустой красавицей
в губу его вонзилось жало того
: окорпиона.
Вскрикнув, вскочил беспокойно каландар,
проявил волнение и смятение.
Ни 'роз не был о, ни цветника, ни замка, ни трона,
ни счастливой луноподобной рядом с ним.
Все эти мечты сразу разлетелись в прах,
он добился... но только укола жала смерти в свою губу.
Понял он, что все его дела были ошибкой,
но раскаяние пользы ему не принесло.
Твое положение совершенно подобно этому,
пустые мечты нашли дорогу в твой мозг.
Когда, наколовшись на жало; смертного часа, ты застенаешь
62 ,
ты .проснешься от сна небрежения.
Сколько ты ни будешь стонать и рыдать,
это не принесет тебе - пользы ни на волос.
Ты поймешь, от кого ты удалился,
и это положит на твою душу клеймо разлуки.
Основная мысль этого рассказика не нова, она не раз была исполь-
зована персидскими поэтами
63 . Характерное отличие разработки ее
у Навои — живость, непосредственность и какой- то особенно мягкий и
теплый юмор. Сцена эта до известной степени напоминает манеру Са'ди.
Здесь тот же огромный житейский опыт и вытекающая из него прими-
ренность с жизнью. Навои будто бы осуждает глупца- дервиша, но вме-
сте с тем все время чувствуется снисхождение к его слабости, желание
простить это заблуждение, за которое он все равно рано или поздно
должен понести кару.
Девятый вопрос (гл. 96—98) — любовь сковала эту птицу, и она
не может расстаться с возлюбленным другом. Опять удод разъясняет, что эта любовь обращена только на внешнюю форму, что истинной люб-
ви в этом мире обмана быть не может. Подтверждается это крайне
любопытным рассказом (гл. 98), источник которого мне установить не
удалось. У Аристотеля был мурид, которого он хотел сделать сотова-
рищем Александра Македонского. Однако юноша влюбился в прекрас-
ную девушку и во что бы то ни стало хотел на ней жениться. Тогда Ари-
стотель прибег к крайнему средству —он дал ей яд, а потом взялся
вылечить ее от болезни. Юноша пошел провести вечер с Александром, а Аристотель в это время заставил больную принять сильное слабитель-
ное и велел слугам тщательно сохранить все, что из нее выйдет. Юноша
вернулся и увидел, что его возлюбленная утратила всю красоту и стала
безобразной, было трудно поверить, что это действительно она. Тогда
Аристотель велел принести сосуд с вышедшими из нее нечистотами и
сказал ученику —вот, что делало ре красавицей, вот TQ, ЧТО ТЫ В ней
любил.
62 Это место мне не совсем ясно. Глагола iJUJ^u«» в словарях нет, при произ*
водстве этой формы от iJL&u«* не получается желательного смысла. Допускаю воз-
можность, что в рукописи описка из ^j^ix
63 Ср. сцену пробуждения истопника в хаммаме у Джалал ад- Дина Руми в ка-
сыде, начинающейся словами (Куллайат, Лакнау, 1885, стр. 388): Очень близкую по характеру сцену мьд находим также и ρ «Семи портретах» Низами
при описании грез Махана, ' . , ·
m
Завязка рассказа до известной степени напоминает первый рассказ
Месневи Джалал ад- Дина Руми
64 , но разработана тема совершенно
иначе.
Десятый вопрос (гл. 99—101) —спрашивающая птица страшится
смерти. Удод указывает на бренность жизни и на то, что смертный час
предопределен и избежать его никто не может. У 'Аттара здесь поме-
щен известный рассказ о птице Кикнус, о которой нам придется говорить
далее. Навои сообщает легенду о Сулаймане (гл. 101). К нему при-
ходит невидимый для глаз его свиты 'Азра'ил и сообщает, что ему при-
казано в ближайшем будущем отнять жизнь у стоящего возле пре-
стола вельможи. «Азра'ила поражает только то, что ему велено сделать
это не здесь, а в Индии. Вскоре этот вельможа обращается к Сулай-
ману с просьбой, говорит, что его томят злые предчувствия, и просит
отпустить его в путешествие. Получив разрешение, он едет в Индию, и там 'Азра'илу удается выполнить возложенное на него пооучение.
Одиннадцатый вопрос (гл. 102—104)—она всегда страдает от
скорби и печали. Удод отвечает, что скорбь и радость этого мира —преходящи, на них не стоит обращать внимания. Он ссылается на при-
мер одного богача в Египте (гл. 104), который обладал всем, что толь-
ко можно пожелать, но всегда пребывал в скорби. На вопрос о при-
чинах этого он отвечал, что мир для него без «единого друга»—•
тюрьма.
Двенадцатый вопрос (гл. 105—107)—она не имеет своей^воли, она
всегда только повинуется приказам других. Удод одобряет это и гово-
рит, что покорность велению — высшее совершенство. Все беды про-
истекают от непокорности, как мы это видим из рассказа о непослуша-
нии Иблиса, отказавшегося поклониться Адаму (гл. 107).
Тринадцатый вопрос (гл. 108—110)—каким образом на «пути»
можно быть чистым, искренним (па к б аз). Удод для достижения чисто-
ты считает необходимым полное отречение от всего, чем она обладает
в мире. В поимер он приводит Ибрахима ибн- Адхама (гл. ПО), рас-
сказывает обычную для большинства сборников биографий суфийских
шейхов легенду
65 о его отречении от престола, а затем добавляет такую
характерную сценку. После бегства из Балка* Ибрахим поселился в
горах около Нишапура. Там его однажды посетило несколько кутбов
с целью подвергнуть испытанию. Его спросили, кто он. Он ответил: «Некто из Балха». Кутбы решили, что он еще недостаточно созрел, ибо Балх еще не вышел из его памяти
66 .
Четырнадцатый вопрос (гл. 111—113) — какое значение имеют
на «пути» высокие помыслы (химмат). Удод признает высокие помыс-
лы одним из вернейших способов как можно скорее достичь успеха и
сообщает легенду из жизни известного персидского поэта шейха Ах-
мад- и Джама (гл. 113). Он говорил про себя, что в день Страшного
суда будет просить бога освободить всех грешников из ада, или же
сделать его тело настолько огромным, чтобы, кроме него, ни для кого
места в аду не осталось, и ввергнуть его в ад, выпустив взамен всех
других. Интересно отметить выраженно буддийский характер этого
предания.
Пятнадцатый вопрос (гл. 114—116)—- какие выгоды на пути дает
справедливость (инсаф). Удод отвечает, что справедливость — залог
спасения и краеугольный камень всего учения. В качестве образца
64 См. Руми, Месневи,
лит., стр. 2, 11. Английский перевод Редхауза (см,: Rumi Mesnevi, pp. 4—18).
65 См. Тазкират
ал- аулийа', изд. Никольсона, I, 87.