О том, что Плехотин перебежал к противнику, сказал боец Солодков, побывавший дома в Пустогороде, откуда был родом и Плехотин. Там все рассказывали, что Плехотин грозится выпросить у немцев роту солдат и выловить всех партизан. Он открыто ходит по селу вместе со старостой и полицаями.

Потрясающие вести принес Артем Гусаков:

— В поселке Смолени гестаповцы сожгли семь партизанских хат и жену партизана Пятницкого с двумя малыми детьми, живыми в огонь бросили. А в Шостке восемьсот душ зарыли в одной могиле. Живыми в нее бросали… В Глухове концлагерь открыт, весь советский актив туда загоняют. Набедовались и мы: в лесу да в поле ховались. Вы меня выручайте, всю семью в партизаны записывайте — и Никифоровну, и невестку, — мочи нет жить в селе!

Анисименко решил собрать всех коммунистов, чтобы решить, как быть и что делать дальше. Договорились, что собрание проведем через два дня, когда коммунисты будут в сборе.

Лейтенант Щеглов вызвался разыскать Плехотина и доставить его в Хинель.

В сопровождении двух бойцов — Солодкова и Иванова — он с вечера отправился на поиски, шел всю ночь через посевы, минуя села, избегая встреч с кем бы то ни было. Более двадцати километров, отделявших Хвощевку от Пустогорода, прошли партизаны-боевики.

Во второй половине ночи они достигли родного дома Солодкова, прислушались. За плетнем захлопал крыльями и прокричал петух, мелькнула белым клубком испуганная кошка, Солодков перелез плетень. Тихо, условным стуком, забарабанил по окну пальцами.

— Открой, мама!..

Падающая звезда вписала в черное небо косую оранжевую линию, хлопнул в центре села выстрел.

Скрипнула калитка, с порога донесся трепетный вздох и жаркий шепот:

— Сыночек! Живый!

— Я на минутку, мама, меня ждут товарищи.

По небосклону скользнули еще две звезды и угасли; снова бухнуло близ сельуправы: там варта.

Показался Солодков с кувшином в руках. Иванов жадно припал к кувшину, выпил половину и передал Щеглову.

— Яички тоже выпьем, хлеб с собой, — сказал Щеглов товарищам, опрокидывая порожний кувшин на кол плетня, — пошли! Что узнал? — шепотом спросил он, когда все трое удалились от хаты.

— Дома, сволочь, — ответил Солодков. — Вечер с полицаями гулял, в селе только и разговоров об этом.

— Где живет он?

— Недалеко. За мной, хлопцы!

Солодков повел товарищей по картофельному полю, лаяли собаки, перекликались третьи петухи.

— Вот стежка! Сапоги снять надо, — сказал Солодков.

Друзья, присев, стаскивают с ног влажную обувь и, связав голенища за ушки, несут сапоги на плечах.

— Подкрадемся кошкой, — наставляет вожак. — Скоро кладка через речонку, дальше огород, за тыном хата.

Мелькнула тень, не понять, человек это или собака.

Что-то хрустнуло, закачалась круглая шляпа подсолнуха.

— Вперед, оцепить хату! — шепчет Щеглов, и все трое бегут к невысокому тыну.

Ослепительный блеск и резкий грохот разорвавшейся гранаты останавливают смельчаков.

Солодков узнал сухопарую, метнувшуюся за ворота фигуру Плехотина и выстрелил по убегавшему.

Завыли псы в соседних дворах, посыпалась труха с крыши.

— Ушел, падлюка! — едва не плача от досады, говорит он и, обернувшись, видит Щеглова: упершись лбом в забор и крепко прижимая к себе винтовку, тот тихо стонет.

Иванов забросил винтовку своего друга себе за спину и, просунув голову под руку раненого, велел Солодкову сделать то же. Через минуту они осторожно понесли Щеглова в сторону поля.

Иванов споткнулся о что-то мягкое, непонятное, припал на колено.

— Подушка… постель: на огороде спал, шакал… Потому и сорвался вовремя…

Через кладку перенес Щеглова Солодков. Иванов, пятясь, придерживал Солодкова за плечо, балансируя двумя винтовками.

— Теперь — в рожь, скорей… перевяжем.

Укрывшись во ржи, они положили раненого на землю. На счастье, у Солодкова оказались бинт и ампула с йодом. Сделав перевязку, друзья поставили Щеглова на ноги и повели напрямик через густое жито. С рассветом они подошли к поселку Новины. Щеглова томила жажда.

— Пить, пить! — шептал задыхающийся Щеглов. Но фляжек не оказалось.

— Придется в крайнем дворе укрыться, у сватьи. Сгорит, если останемся на солнце, — предложил Солодков.

— Давай, пока никто не видит…

Перебежав клеверище, партизаны вошли во двор крайней хаты.

— Останемся у вас, сватья. До вечера, — сказал хозяйке Солодков.

Хозяйка всплеснула руками.

— Упаси бог, если узнают… — прошептала она, приставляя к чердаку лестницу, по которой и втащили раненого.

— Воды, воды, — страстно просил Щеглов.

Его с трудом втащили на чердак, принесли сена.

— Молоко, чаю с медом, простыню или рушники сюда, мамаша! — командовал Иванов.

Чердак озарился красным дрожащим светом, поднявшегося из-за Калиновской рощи солнца.

— Коровки-то, родимые, нет, забрали ироды, — причитала хлопотавшая хозяйка. — Молоко у одной только у «гитлеровши». Нате взвару вот вам, яблочного…

Солодков знал, что «гитлеровшей» женщины называли соседку сватьи, сварливую бабу, сестру пустогородского полицая..

— Сходи к матери, сватья, — распорядился Солодков, — узнаешь заодно, что там, а мы за хозяев будем. На замок нас запри.

Хозяйка закрыла хату, отнесла на огород лестницу.

Щеглов уснул. Сквозь дыру, проделанную в соломенной крыше, виднелись поля, над ними бледно-синее небо. От трубы к дальнему углу чердака паук тянул свою нитку, неутомимо взбираясь по ней вверх, под самую крышу.

Долго ждали хозяйку. Она пришла только через час.

— Ищут… След шукают… Людей пытают… — сказала она и поставила на пол чашки со сметаной и медом. — Уйти бы вам, пока можно… Я вот коняку пошукаю для пораненого, — и она ушла в поселок.

Щеглова разбудили, заставили поесть. Промыли раненое плечо.

— Рукоятью гранаты вдарило, как видно, — заметил Иванов, обследуя крупный кровоподтек. — На два дня всего и разговору!

Щеглов выразил желание немедленно идти к своим. Друзья советовали подождать до вечера. Щеглов согласился. Он прилег на разостланное сено и уснул снова.

Тем временем все девять хат выселка окружались полицаями. Сомкнув кольцо, они уверенно направились к крайней хате.

— Сдавайся, Солодков! — кричали они. — Знаем, где вы сидите!

— Вас только трое! — услыхали партизаны злорадный голос Плехотина. — Все равно, не уйти вам!

Щеглов пробудился от окриков, заглянул в щель на крыше.

— Сдавайтесь, не то запалим хату! — крикнул Плехотин.

Прошло еще несколько томительных минут. Снова послышался тот же голос:

— Хозяйка! Выходи, если жить хочешь!..

Партизаны не откликались.

— Кидай! — раздалась чья-то команда.

Хата дрогнула. Потянуло чадом и пылью. Голоса заспорили:

— Да там никого нету!

— Сбрехала девчушка!

— Ушли…

— Надо поглядеть…

— Иди!

— А сам?

— И я пойду.

— Треба троим!

— А ну, пошли! Подумаешь: трех бандитов испугались! Марш за мной, вояки! — распоряжался начальник полиции.

— Лезь на горище!

— А сам?

— Говорю, лезь!

— Ну так и полезай!

— Оба лезьте!

Черная дыра чердачного помещения пугала полицаев своим безмолвием.

Двое наиболее смелых начали лезть сверх, тыча стволами винтовок в темноту.

И когда голова первого оказалась на уровне потолка, в упор, в переносицу ему, грянули одновременно два выстрела.

Щеглов бросил две гранаты и прыгнул в пыльное облако, на двор, перемахнул через плетень и скрылся в кукурузе. Солодков с Ивановым следовали за ним. Добежав до пшеничного поля, Щеглов выпрямился во весь рост и погрозил полицаям кулаком. В ту же секунду застучал пулемет, длинная строчка его прошила лейтенанта. Он упал навзничь, подхваченный товарищами.

К пулемету присоединились одиночные выстрелы. Партизаны не отвечали. Стрельба оборвалась. Солодков и Иванов оставили убитого товарища и подползли к краю поля.

— Заряжай, — сказал Иванов. — Давай!