— Забьет она тебя, Гришка, забьет! — с тревогой в голосе говорил молодой паренек. Но Гришка был неуязвим, он кинул свою, не менее хлесткую:

— И не одолеет! Не возьмет! — шумели партизаны. — Пусть только сунется!

Брянские частушки — бойкие, плясовые куплеты — любимые песни молодежи лесных сел.

И, раз начавшись, эти частушки льются звонкими, радостными ручьями от зари до зари, подобно тому, как не умолкает духовая музыка в молдавских или подольских селах в дни праздников.

— А ведь не переслушаешь их, — махнул рукой Гудзенко и повел меня к себе на квартиру. — Объявляй привал, Михаил Иванович, суши онучи и лапти, — сказал он, подшучивая над плачевным видом моего отряда.

За обедом я спросил Гудзенко:

— Чем занимаешься, Иларион Антонович?

— Да тем же, чем и ты. Первый батальон на заготовке под Новгород-Северским. Жду с часу на час. Видать, воду хлебает где-то. Думаю тут закрепиться и бригаду формировать. Выпьем, что ли, за мою партизанскую бригаду! — предложил он, наполняя стакан самогоном.

— И за возвращение в Хинель, — добавил я.

— В Хинель не пойдем.

— Зря, Иларион, — нужно.

— Что нужно, не спорю, но война пришла сюда всерьез и надолго. Мы решили оборонять Брянскую базу. Помогать фронту и населенно. Учти: не будет нас тут, не будет вас и там.

— Но не мы ли хотели создавать фронт от Конотопа до Брянска? — напомнил я Гудзенко.

— Как же, не забыл, — Гудзенко снова наполнил стаканы. — Выпей — полезно от простуды!

— Спасибо, самогона не люблю, — отказывался я от второго стакана.

— Ну, и я не обожаю. — Он оставил стаканы, мы закурили. — Так вот, не забыл хинельских проектов. Неплохи, но приняты были наугад. Хинель не может быть главной партизанской базой — от Москвы далека…

Я рассмеялся:

— Расстояние и отсюда и от Хинели одинаковое…

— Не в нем дело. Отсюда Москва ближе тем, что орловцы уже связаны с ней по радио. Такую же связь имеет Сабуров, а вчера получил радиостанцию Ковпак. Но это отдельные цветочки. Не сомневаюсь, что расцветет весь брянский букет, когда наладится регулярная связь с Москвой самолетами! Сообщаю, чтоб осталось между нами, — Гудзенко проговорил таинственно: — Орловцы аэродром строят… Вот это будет и фронт, и база.

— База партизан — народ, — возразил я.

— База — население, — согласился Гудзенко, — но где нам собирать силы? Войску нужен лагерь, кораблям — порт, а партизану — лес. Пусть временно, а необходимо…

Я спросил, что делает Покровский.

— Рамы зализывает. И тоже бригаду формирует. Думаю, что через месяц-два справимся с этим делом. Вот тогда и создадим фронт до Брянска. Разумеешь?

Передохнув у Гудзенко пару часов, мы пошли дальше по бурлившим водою дорогам.

В Герасимовке — полный разлив. Еле обозначенный на карте приток Неруссы — Колодезь теперь нес быстрые мутные потоки, а разбросанные по песчаным буграм дворы походили чем-то на грачиные гнезда.

— Где тут мост, дедушка? — кричим мы через бурную речонку, подойдя к Герасимовке.

Дед, закрывшись ладонью от солнышка, глядит на нас, узнает и отвечает:

— Мосты в наших местах вода уносит!.. После спада новые делаем. Да ты не езжай туда! — предупреждает он въехавшего в воду Инчина. — Тут омут, закрутит! Бери, паря, правее! Еще! Выше! Выше!.. А теперь прямо, вон на ту ветлу! А потом бери влево! Круче держи мимо ямы!.. Бабы в ней лен по лету вымачивают. Глы-бо-о-кая! А с возами и не думайте!.. Коней загу́бите! Выпрягайте их! Поклажу — в лодки, коней — вброд, а санки сушиться до будущей зимы ставьте.

По реке, кружась, неслись мшистые пни, копны сена, доски — пожива ловких багорщиков, скользивших по желтому разливу воды на «душегубках».

Деревня Герасимовка встретила нас празднично. Мы отправили сюда с Десны около шестисот возов продовольствия и фуража. Сытая и бродившая, как на опаре, Герасимовка шумела. В избах дрожала и пучилась кислая барда.

«Московки» были нарядно одеты, обходительны.

Фисюн чувствовал себя богачом.

— Дывысь, капитан, — сказал он, указывая на скирды сена и амбары, переполненные зерном, — теперь я управляющий «Заготзерна»! Все люди в селе и хлопцы в отряде во как сыты! — Он приложил ребро ладони к своему горлу. — Переживем распутицу! Хай не думают фашисты, что мы тут бедуем. А силы накопим — опять драться в Хинели будем. Так что готовься, капитан, к сражению!

В штабе я узнал, что продвигавшиеся вслед за нами войска противника подошли к Новгород-Северскому шляху. Получив сильный отпор ковпаковцев в бою за Хинель и Хвощевку, а также у Тарлопова — от эсманцев, противник подводил свои части к Брянскому лесу более чем осторожно. На переброску от Хинельских лесов к Брянским лесам двух немецких дивизий было затрачено почти полмесяца. Гитлеровские генералы не только не решались вводить свои части в леса, но даже близко к ним не подходили.

Между тем партизанские силы развернулись вдоль лесных опушек и на южных границах Суземского района, чтобы встретить врага во всеоружии.

Согласно плану обороны, принятому всеми командирами, Эсманский отряд держал на краю леса сильную заставу.

— Михаил Иванович, — встретил меня в штабе Фомич, — задание выполнили вы, как всегда, отлично. Душа радуется! А теперь новая задача — подпереть суземцев на их правом фланге и не пропустить противника в лес через село Улицу. Там теперь вторая группа. Такое дело: ее необходима отвести на отдых и для боевой подготовки, а заставу укрепить более сильным, то есть — вашим отрядом. Поезжайте-ка туда и глядите в оба! Имеются сведения, что противник подтянул и тылы и все средства, ведет усиленную разведку, и, не будем предугадывать где, удар он готовит сильный!

На другой день я вывел своих партизан в село Улицу, которое находится в двадцати пяти километрах от Герасимовки и в четырех — от Середино-Буды.

Слева от Улицы стояли в хуторах суземцы, справа, вдоль речки Улицы, — заставы ворошиловцев, а еще дальше на запад — ковпаковцы. Построив такой фронт, мы зорко наблюдали за маневрами противника.

В течение апреля сюда, к южным опушкам Брянских лесов, продолжали прибывать гитлеровцы. Обнаглев, они с хода врывались в некоторые сёла Суземского района, но суземцы вышибали их решительными контратаками. Получив такой урок, фашисты окапывались вокруг степных сёл Севского и Середино-Будского районов. После же неудач на подступах к Суземскому району противник попытался овладеть лесной опушкой в Знобь-Новгородском районе.

47-й и 51-й полки 105-й пехотной дивизии противника развернулись на фронте от Десны до Середино-Буды, заняв своими батальонами все сёла вдоль Новгород-Северского шляха. В Середино-Буде разместился штаб дивизии и артиллерийские части. Далее на восток развернулись части 102-й пехотной дивизии.

К первому мая до Неруссы протянулись их сильно укрепленные позиции.

На фронте немногим более полусотни километров окопались две дивизии отборных венгерско-фашистских войск. Каждая дивизия построила тщательную и прочную оборону, способную устоять не только против партизан. По крайней мере, на прорыв такой обороны в фронтовых условиях обычно бросают армейские корпуса, усиленные авиацией, артиллерией и другими родами войск.

Партизаны гордились. Столь пристальное к ним внимание десятков тысяч солдат и офицеров с генералами, со всей военной техникой давало партизанам повод считать себя грозной для противника силой.

Конечно, противник знал, что мы не собираемся взламывать его оборону силою корпусов, да у нас их и не было и не могло быть. Венгерская армия строила оборону для другой цели. Теперь, когда на сравнительно небольшом плацдарме собрались все сумские партизаны, противник получил возможность блокировать партизанский край с плотностью, не допускающей выхода на юг.