При этом предполагалось, что, охваченные с севера и с запада Десной, а с востока Неруссой и запертые с юга войсками, партизанские отряды лишатся продовольственной базы, потеряют возможность пополняться людьми и тем самым будут обречены на верную гибель.

Этот стратегический замысел противника стал еще более ясен через два месяца, когда гитлеровское командование убедилось в том, что для изоляции Брянских лесов от Сумщины двух дивизий недостаточно.

В июле 1942 года была прислана в район Брянского леса еще одна дивизия — 108-я.

Командир 8-го армейского корпуса, развернув все свои силы перед Брянским лесам на фронте в сто пятьдесят километров, «воткнул флажок своего штаба» в районный центр Локоть и не снимал его с этого места более двух лет.

Флажок 8-го армейского корпуса над Локтем обозначен на всех немецких оперативных картах. Шли сражения на Брянском фронте, истекали кровью и гибли фашистские армии под Сталинградом, рушился немецкий фронт на Курской дуге, но, несмотря на это, ставка Гитлера так и не решалась передвинуть флажок 8-го корпуса на другой участок фронта. Гитлер боялся разлива народной мести на юг, на Украину, к главным его коммуникациям и районам снабжения, и соединения брянских партизан с многомиллионным населением, с народом.

Вскоре после войны, изучая немецкие оперативные карты, наши военные историки задумались над тем, почему целый армейский корпус за годы войны ни разу не был введен в дело, не участвовал в боях ни на одном фронте. Чем он был занят? Был ли он в составе стратегического резерва самого Гитлера или это был, так сказать, «ложный объект», изображавший целый пехотный корпус? Для историков это оставалось загадкой лишь до тех пор, пока они не обратились к изучению партизанской войны в Брянском крае.

И сразу стало ясно, почему Гитлер так оберегал этот «резерв».

Оказалось, что генерал Паб, командующий 8-м корпусом, уподобился тому охотнику, который кричал своему коллеге:

— Иван! Я поймал медведя!

— Так веди ж его сюда!

— Да он меня не пускает!

Поймав «медведя» в Брянском лесу, 8-й корпус не мог от него оторваться целых два года!

Выполняя задуманный план борьбы с партизанами гитлеровцы прежде всего заняли все крупные и мелкие сёла вдоль шляха Новгород-Северский — Севск — Локоть. Затем в каждом селе они расположили артиллерийские или минометные батареи, построили дзоты. Все каменные постройки усиливались кирпичной кладкой, мешками с песком и соединялись между собой подземными ходами сообщения. Словом, венгерские фашисты всерьез и надолго затягивали вокруг Брянских лесов стальную петлю блокады, но наступать на леса не решались.

Ежедневно к нам доносились раскаты артиллерийской дуэли между орловскими партизанами и гитлеровскими батареями. Иногда противник обстреливал нас в селе Улица, но снаряды и мины ложились не точно.

Поглощенные заботами блокирования лесов и получив от сумских партизан ряд серьезных ударов в Жихове, в Пигаревке, в Чернатском, под Старой Гутой и в Суземском районе, скованные распутицей, гитлеровцы некоторое время нашу заставу не беспокоили, если не считать огня тяжелых минометов, который они периодически открывали по нашему селу.

Однажды, когда ковпаковцы и ворошиловцы громили противника в Чернатском, отряд немцев из Середино-Буды пытался отрезать их от леса. В это время в хуторе Хлебороб стоял в боевом карауле первый взвод моей группы. Я дал указание открыть по немцам огонь из станковых пулеметов и для усиления выдвинул на хутор две пушки. Но пушкам поработать не пришлось, так как немцы вовремя убрались, оставив убитых и раненых.

Весна, начавшаяся яркими и теплыми днями в начале апреля, во второй половине месяца потускнела: дни стояли серые, мокрые, туманные.

Из Герасимовки иногда приходила почта: двое конных партизан доставляли нам сводку Информбюро, принятую в лесу через радиоприемник Сабурова и размноженную от руки. На фронтах в то время существенных изменений не было. Сообщалось о действиях белорусских партизан да приводились показания пленных немецких офицеров и ефрейторов.

— Всё ефрейторы да ефрейторы, а когда же заговорят немецкие генералы? — так рассуждала в те дни нетерпеливая молодежь и чаще других Анащенков или Коршок.

— А ты ждать научись, — поучал Дегтярев, — вот нажмут снова наши — непременно будут пленные генералы. Фашистским генералам, сами понимаете, нет расчета избегать плена, когда туго приходится… Это во-первых, ну, а что касается ефрейторов, тут вы опять не подумали. Вот придем в Берлин да потребуем показаний от одного ефрейтора… будет неплохо!

Терентий прищурил черный смеющийся глаз, глядя на Анащенкова:

— От Гитлера! — воскликнул тот, улыбаясь.

— От него. Что скажешь тогда о показаниях ефрейтора?

— Дойти бы только, — вздохнул Коршок.

— Дойдем, хлопцы. Обязательно там будем! — взволнованно сказал комиссар. Помолчав немного, добавил:

— Может быть, и не все, но дойдем и победим!.. Наше дело правое, и победа будет за нами!

И всегда в те дни после чтения сводки Совинформбюро завязывался разговор о том, что будет этой весной и летом, когда наши перейдут в наступление. И когда исчерпывались самые смелые предположения относительно разгрома гитлеровцев, только тогда вновь обращались с вопросом к вестовым:

— Ну, что там в Герасимовке? — спрашивали партизаны, словно застава была глухой провинцией, а Герасимовка — столицей.

— Фомич все по большим штабам ездит, а остальные бражничают, — сообщили вестовые. — Что еще в такую погоду делать! А Тхориков на дуэли на пистолетах с одним партизаном дрался из-за девчонки. Было ему в райкоме.

— А из Хинели что слышно?

— Петро Гусаков там в разведке побывал! Лесопилка цела. Фашисты два дня на лесокомбинате стояли. Сожгли поселок Водянку, людей всех побили.

— Ну, а в лесопилке кто-нибудь остался из жителей? — допытывался Сачко.

— Да вас, товарищ лейтенант, кто, собственно говоря, интересует? Не Ниночка ли? — Вестовой прищурился. — Она тоже была в разведке и просила привет вам передать.

— Ну, уж это покупка, хлопцы! — смутился Сачко.

— Какая там покупка! Каждому по сотне приветов оттуда прислали. Не дождутся нас там, вот что! — уверяли партизан вестовые.

— Значит, живем, хлопцы! Скорей бы уж туда!

Скоро из Герасимовки пришли другие вести.

Пузанов таинственно доложил мне:

— С Большой земли прибыл гость. Говорят, из Москвы, от Центрального Комитета партии Украины. Слышно, от самого Хрущева прислан. Ну, так у Фомича они важные дела решают.

А вслед за этой новостью услышали и другую:

— Райком создает два новых партизанских отряда — Знобь-Новгородский и Середино-Будский.

Это была большевистская помощь Фомича партийному подполью северных районов Сумщины.

Партизан — жителей Знобь-Новгородского и Середино-Будского районов — я направил в Герасимовку с оружием и снаряжением в распоряжение нового командования. Один из моих партизан, товарищ Сень, получил назначение — принять командование над знобь-новгородцами, а местный подпольщик Горюнов — над середино-будцами.

По предложению Фомича я должен был выделить для новых отрядов по одному стрелковому отделению для создания, так сказать, прочного боевого костяка. Кроме того, в распоряжение Сеня и Горюнова я передал два ручных пулемета и десять лошадей с упряжью.

В то же время в штабах отрядов начались разговоры о диверсионной работе. Требовалось подрывать вражеские эшелоны на коммуникациях, В пример нам ставились белорусские партизаны, уже начавшие войну на рельсах.

Мы с Дегтяревым отобрали лучших партизан и направили их в Герасимовку для обучения искусству минирования и подрывного дела. Руководил этой работой лейтенант Зимников, оказавшийся опытным минером.

Несколько подрывников из второй группы были посланы на разведку Червонного района и там совершили две «отчаянные диверсии»: возле Хинельского лесокомбината, в лесу они подорвали мост через… канаву… Пять гнилых бревен, составлявших настил этого моста, разлетелись вдребезги… Вторым объектом учебной диверсии оказался дощатый погреб. Начинающие диверсанты подложили под него несколько килограммов взрывчатки. Другого применения своему искусству молодые диверсантские группы пока что не нашли. Действующих железнодорожных путей или шоссейных дорог поблизости не было, так же как сноровки и опыта в этом деле.